Читать онлайн «Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти 1953-1985 гг.». Страница 29

В этом и ему подобных случаях хулиганы не сумели или не успели организовать толпу на массовые беспорядки. Однако внутримилицейские проблемы, создававшие питательную почву для коалиций «хулиганы — население», были далеки от своего разрешения. Поэтому хулиганская апелляция к чувству попранной справедливости (феномен «невинной жертвы» и т. д.) вполне могла мобилизовать толпу на волнения, превратить столкновение хулиганов и милиции в насильственный конфликт между населением и властью. Требовались дополнительные меры по наведению порядка в самих органах внутренних дел.

29 января 1958 г. ЦК КПСС принял постановление «О фактах нарушения законности в милиции». А 24 февраля Генеральный прокурор СССР Р А. Руденко распорядился усилить прокурорский надзор и активнее возбуждать уголовные дела по фактам фальсификации материалов дознания, проверять жалобы граждан, обоснованность решений МВД, выявлять виновных в незаконном задержании и водворении граждан в КПЗ и т. д.[170] Однако «факты грубых нарушений законности» оставались хронической болезнью органов МВД. Как писал, например, Генеральный прокурор Руденко в июле 1960 г., «отдельные работники милиции при производстве дознания, а также в оперативнорозыскной работе, прибегают к незаконным приемам вплоть до физического воздействия на свидетелей и подозреваемых, к провокационному использованию агентуры и прямой фальсификации обвинения в отношении невинных граждан».[171]«Фактор риска» оставался, сохранялся и социальный фон для конфронтации милиции не только с хулиганами, но и с законопослушными жителями городов.

Советский режим в поисках эффективных средств борьбы С массовым хулиганством, блатными группировками, хулиганскими «оккупациями» и «войнами» не мог опереться на современные формы самоорганизации населения страны. Более того, практически любые формы такой самоорганизации воспринимались режимом как политическое преступление. Поэтому он каждый раз и оказывался в тупике, когда в силу необходимости вставал на путь относительного смягчения существующих порядков. Все социальные аномалии, неизбежные в любом обществе, в послесталинском СССР приобретали, в конечном счете, политическое звучание — как из-за масштабов своего распространения, так и из-за архаичных способов «лечения».

В свою очередь, хулиганская «антисоветскость» при определенных обстоятельствах могла играть роль мобилизующего фактора при спонтанном возникновении городских бунтов. В документах, описывающих волнения и беспорядки городских маргиналов эпохи раннего Хрущева, время от времени упоминаются некие «антисоветские выкрики», доносившиеся из взбудораженной толпы. Источник обычно не проясняет содержания этих высказываний. Но можно с уверенностью утверждать, что ничего особенного, исключительного, отличного от обычных нападок на власть раздраженные, обиженные, а часто пьяные люди не кричали.

Реконструкция раздававшихся в толпе выкриков вполне возможна. Достаточно обратиться к делам об осуждениях по ст. 58–10 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда) и аналогичных статей уголовных кодексов других союзных республик (впоследствии ст.70 УК РСФСР). Всего по этой статье в 1956–1960 гг. было осуждено 4676 человек. Большинство из них (3380 или 72,3 процента) были жертвами войны политических репрессий 1957–1958 гг.[172] Нас в данном случае интересуют наиболее простые эпизоды (ехал пьяный в электричке и ругал Хрущева, был задержан милицией и «нецензурно выражался в адрес руководителей партии и правительства» и т. п.), «заборные» и «туалетные» надписи, матерные хулиганские письма на имя «вождей», распространенные в тюрьмах и лагерях татуировки и т. п.

Страдавшие от власти и враждебные ее порядкам и законам хулиганы, пьяницы, блатные, а тем более уголовники не принимали целей и ценностей своего «естественного» противника, а символы и атрибуты, идеологические и политические святыни власти подвергали поношениям и оскорблениям. Этой «антисоветчине» вряд ли можно (вслед за некоторыми не очень квалифицированными следователями 1950-х гг.) придавать особое политическое значение, повторяя в перевернутом виде ошибку анархиста М. Бакунина, считавшего преступника «прирожденным революционером». Преступники и маргиналы точно так же не были «прирожденными революционерами», как и «антикоммунистами» — они как были, так и остались «бунтовщиками», способными только на бессмысленную и беспощадную агрессию. Если и была в их выкриках и высказываниях «идеология», то идеология прежде всего антигосударственная — с такой же страстью они отвергали бы принципы и атрибуты любой власти.

Однако советская ситуация все-таки была специфична. Обиду на власть чувствовали не только ее естественные оппоненты, но и миллионы людей, пострадавших от жестоких и несправедливых приговоров сталинского времени, когда большой срок заключения человек мог получить даже за опоздание на работу, за прогул, за незначительное хищение «социалистической собственности». Жестокость властей отторгала многих людей от нормальной жизни, превращала их в отбросы общества. И в этом смысле оскорбления «начальства» были более чем заслуженными. Неудивительно, что не только у людей с уголовным прошлым, блатных или злостных хулиганов под влиянием выпивки развязывался «антисоветский» язык. Время от времени, чаще всего именно в расторможенном, пьяном виде, люди, за которыми до сих ничего «такого» не замечали, вдруг разражались озлобленной руганью, «оскверняли» государственные и коммунистические святыни, выкалывали глаза на портретах «вождей» и т. п.

В хулиганской «антисоветчине» было, таким образом, множество оттенков и градаций. От «принципиальной» криминальной оппозиции до неконтролируемой спонтанной злобы или всплеска справедливой обиды на режим, «ни за что» перемоловший жизнь в своих жерновах. Среди маргиналов, вообще не отличавшихся сдержанностью и крепкими нервами, попадались просто люди «без тормозов», чья из ряда вон выходящая спонтанность делала их своего рода антисоветскими «громкоговорителями». Например, в ноябре 1956 г. опустившийся инвалид Л. (в конце концов, он украл и пропил чьи-то брюки), с незаконченным высшим образованием, имевший судимость за хулиганство, напившись пьяным, направился не куда-нибудь, а прямо в городской отдел милиции и там стал «ругать условия жизни в СССР». Спустя несколько дней Л. порвал портреты Ворошилова и Микояна и сделал на них какие-то «антисоветские надписи». Много ругался Л. и по поводу вмешательства СССР в венгерские события.[173] Причем делалось все это совершенно открыто, «расторможено». Окажись Л. рядом с каким-нибудь антимилицейским конфликтом, и у него были все шансы стать «зачинщиком».

Водка развязывала языки не только блатным и маргиналам. Пивные и закусочные (в пятидесятые годы их было много в России и сравнительно недорогих) время от времени превращались в политические клубы, в которых «выступали» вполне законопослушные, но временно «раскрепощенные» алкоголем граждане. Помощник капитана рыболовецкого судна Д. 9 ноября 1956 г. в шашлычной «Находка» декламировал стихи Лермонтова «Прощай немытая Россия», Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», «Несжатая полоса». Потом, как бы связывая «критический реализм» XIX века с современностью, громким голосом произнес: «Долой господ-коммунистов». И продолжал в том же духе: «У нас теперь не только полоски, а целые гектары пропадают», «пора покончить с коммунистами и советским правительством, пора рабочему классу взять в руки оружие и самому добиваться свободы, наше правительство не заботится о людях». Добавил и про Венгрию: «Давайте примкнем к Западу и покончим с коммунистами».[174] В криминальной и полукриминальной среде вообще часто звучало обещание устроить «вторую Венгрию», «второй Будапешт», обычно вместе с другими распространенными «антисоветскими» клише.[175]

Для отпетых уголовников вообще был характерен демонстративный «антисоветизм». Высшим шиком считалось запечатлеть свою органическую враждебность власти в татуировках. Известно много случаев таких «антисоветских» надписей на теле. Ж. (две судимости, одна за убийство, другая за побег) сделал себе на животе наколку «с призывом к свержению одного из руководителей партии и правительства и восхваляющую Трумена».[176] Похожую надпись «учинил у себя на теле» заключенный Г. (четыре судимости). Он же заодно с сокамерником еще и написал на стенах камеры собственной кровью «призывы к свержению советской власти».[177]

Уголовники часто накалывали портреты Ленина и Сталина и использовали их как «наглядную агитацию». То покажут на вытатуированный портрет Ленина и скажут: «Из-за него мы мучаемся в тюрьмах».[178] То, буяня в каком-нибудь станционном буфете, распахивали на груди рубаху и кричали, показывая на Ленина и Сталина: «Я этих (обзывал нецензурными словами) ношу на груди».[179] Подобные татуировки покрывали иногда чуть ли не все тело. Известен случай осуждения Ц. за нанесенные сокамернику татуировки. На шее — «жертва КПСС», на щеках — «раб Ленина» и «смерть КПСС», на затылке — «Ленин людоед», на темени — «долой Ленина» и «Ленин палач».[180] А трижды судимый за воровство Н. даже наколол на своем теле некую «приветственную татуировку к США».[181]