Читать онлайн «Сосредоточение России. Битва за русский мир». Страница 12

Конечно, та революция стоила России очень дорого. Но это данность! Мы должны оценивать советский период в критериях реальности. Разве можно изъять из истории советский период?! Он был по-своему великим, жертвенным. Видеть в каждом пламенно, бескорыстно работающем ради общего будущего человеке носителя дьявольских замыслов – смешно, антиисторично и абсурдно. Тем более – у сынов Отечества, полегших в Великую Отечественную войну, которую необходимо навсегда оградить от поругания! Поэтому я и призываю не вставать на одну сторону – надо пытаться как-то показывать правду и тех и других.

– Каков, на ваш взгляд, идеальный учитель истории? Не потеряет ли он свободу преподавания?

– Конечно же, нет! Сейчас нет партсобраний, на которых проверяется идейная благонадежность. Сейчас такая свобода говорить все, что угодно! Поэтому заявлять о каких-то угрозах смешно. Идеального учителя истории, на мой взгляд, не может быть, потому что личность учителя в этом предмете играет огромную роль – большую, чем в преподавании физики или алгебры. Учитель должен быть добрым, вдумчивым и очень начитанным, с высоким уровнем общегуманитарной эрудиции, которая, к сожалению, падает катастрофически и у общества в целом, и у студентов. И, конечно же, он должен удерживать себя от пламенной приверженности какой-то позиции. Для этого он должен много читать подлинных исследований, а не быть в плену абсолютно фантазийных, недокументированных суждений, зачастую навязываемых сегодня через газеты, ТВ и особенно Интернет.

Комментирует доктор исторических наук, президент Фонда исторической перспективы Наталия Нарочницкая:

– Я считаю, что вопрос воссоздания общества давно назрел. И очень хорошо, что оно создано вместо той комиссии, что была при Президенте, и которая выполнила свою роль, произвела некоторую инвентаризацию проблем, вызывающих нездоровый интерес общества, документированными и серьезными исследованиями.

Воссоздание исторического общества – это объединение усилий общественных деятелей, которые понимают, что именно история является питомником идеалов человека и кузницей его мировоззрения. Именно в христианской культуре история впервые стала очень важной наукой, и ее неизбежно перетолковывают и пытаются при каждом новом политическом цикле найти оправдание, потому что человеку в нашей культуре небезразлично, как оцениваются его деяния.

Что касается нашей страны, то, претерпев в XX веке столь масштабные революционные изменения, причем не один раз, история подверглась и искажению, и забвению, замалчиванию некоторых страниц, предвзятой интерпретации. Логический ряд, в котором исследуются события, должен быть восстановлен полностью, нужно исследовать исторические темы в соответствии с теми нравственными и историкофилософскими установками, которые были у людей тех времен, а не переносить свои сегодняшние. В этом заключается принцип историзма – исследовать историю и толковать мотивации к совершению исторических актов и сами деяния, понимая, что было в голове у тех людей, какие представлениями о добре и зле, о правильном и неправильном были у них. И очень много тем, которые до сих пор, несмотря на 20-летние попытки восстановить забытое или неоправданно искаженное, остались забыты. Наш Фонд исторической перспективы еще в 2008 году поставил вопрос о том, что Первую мировую войну надо заново изучать и рассматривать революцию скорее через призму Первой мировой войны, а не наоборот, как нам предлагала марксистская историческая доктрина. Это уже достаточно понятно. И мы долго спорим о Великой Отечественной войне, потому что чудовищные искажения происходят в угоду политическому заказу. Даже во время холодной войны западные политики, политологи никогда не отождествляли коммунизм и гитлеровский нацизм, считали их антитезами, антиподами. Заново нужно осмысливать и победу над Наполеоном, и международные отношения XIX века, особенно его конца, которые вообще заложили век XX.

Сам исторический процесс преемственен и непрерывен, и всегда можно найти в предыдущем этапе те корни, которые породили следующий этап. И вот тогда у нас будет цельное представление об истории, и в нашем национальном самосознании будет главная основа – чувство принадлежности ко всей многовековой истории государства и его будущему, а не только к сегодняшнему дню, который может нравиться или нет. Нет вообще такого этапа, чтобы современникам все нравилось. Поэтому я считаю, что создание такого общества, которое объединит разных людей: и историков, и политологов, и философов, и общественных деятелей, – придаст импульс, может быть, произойдет мобилизация каких-то информационных, научных, академических и прочих ресурсов, и они будут брошены на исследование тех страниц, в которых мы сейчас особенно нуждаемся.

Для нас и сегодня остаются нерешенными извечные вопросы русской жизни. Мы по-прежнему задаем те самые вечные вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?».

Россия, как и двести, и сто лет назад, во времена трагических событий, стоит перед задачей всесторонней модернизации. И сколько ни придумывают и ни предлагают нам концепций этой модернизации, не осмысливая всю полноту ответственности за эти концепции и не осмысливая, собственно, те корневые рычаги, которые могут Россию повести по пути модернизации, а не повести ее по пути разрушения, с утратой смысла исторической жизни и вытеснения основы ее – государствообразующего русского народа – на обочину мировой истории.

Во времена Столыпина, в начале двадцатого века, которое потом ознаменовалось и Февральской, и Октябрьской революцией, чудовищным сломом всего и вся, спор о выборе пути модернизации был проигран тогда почвеннической, славянофильской идеологией, мировоззрением – в пользу радикального западничества с его кабинетами и доктринами и попыткой автоматически перенести на Россию с религиозным и философским обоснованием ее государственной идеи кальку западноевропейских институтов. Эти эксперименты сначала нам явили звериный оскал бесов коллективизма; потом, когда от них устали и в них разочаровались, – нам явилась вольтерьянская, столько же идеалистическая по отношению к России усмешка демонов индивидуализма, – я имею в виду последнее время, окончание двадцатого века.

Поэтому мы должны сегодня посмотреть на историческую ретроспективу с тем, чтобы увидеть историческую перспективу. Собственно, это девиз нашего фонда, который рассматривает, пытается рассмотреть (нужно быть скромнее), сказать панорамно – процессы, которые происходят в России, учиться на уроках истории и понимать, что Россия может двигаться вперед, исключительно опираясь на собственные силы.

Это прекрасно понимал Столыпин.

Вопрос о том, почему и как не были завершены и не реализовались его реформы, – безусловно, об этом можно писать тома и книги. Это и революция, и война, и незаинтересованность, как бы даже в этом очень емком и коротком фильме было сказано, всего окружающего мира в том, чтобы Россия оторвалась от него – так, как сегодня, например, оторвалась Америка.

А у России были такие шансы и перспективы, неслучайно Столыпин говорил: «Дайте двадцать лет без войн и революций». Перед ней был собственный неосвоенный колоссальный рынок. Если говорить чисто технократическими категориями, как и сегодня модно, принято оценивать исторические процессы, ей даже не нужно было конкурировать за рынки сбыта в той мере, в какой такая конкуренция возникала между владычицей морей тогдашней – Британией и растущими амбициями бисмарковской по духу, но опрокинувшей его последние советы кайзеровской Германии.

Я буду говорить о другого типа причин неудачи этих реформ, которые и привели к революции: об отношении и сущности элиты русского общества тогда и сегодня; об отсутствии механизма и рычага соединения потенциала, энергетики, творческого потенциала народа (сегодня мы говорим «общества») и правящего слоя. Отсутствие этого механизма, оторванность элиты от народа в течение двухсот лет обрекала фактически на неудачу все гениальные концепции и реформы в Российском государстве: и реформы Сперанского, и реформы государевы, Александра Второго и, наконец, реформы Столыпина.