Читать онлайн «Черная сотня. Происхождение русского фашизма». Страница 22

Даже крайний русский националист не смог бы обвинить советский коммунизм 1950 года в недостатке патриотического рвения. Каковы бы ни были его теневые стороны, советский патриотизм во всех своих целях и намерениях был патриотизмом русским. Русская патриотическая традиция всячески поощрялась, однако другие народы Советского Союза никакого поощрения (разве что скрепя сердце и на короткие периоды) не получали. Согласно официальной доктрине, они были в долгу перед русским народом, и, даже если их когда-то присоединили насильственно, в конечном счете это было положительным явлением, ибо они стали частью самого прогрессивного объединения наций, возглавляемого великодушным старшим братом, который, как пелось в новом гимне, сплотил навеки «союз нерушимый республик свободных». Не существенно, потеряла Россия или выиграла от этого насильственного объединения. Ей приходилось во многом поддерживать слабых младших братьев: такова цена имперской миссии. Но вера в эту миссию была крепка, и русское руководство с готовностью несло это бремя. Разумеется, среди покоренных народов существовала оппозиция русскому господству; однако установить, насколько сильной она была в те времена, невозможно: тайная полиция следила за тем, чтобы никакое недовольство не проявлялось открыто.

Нерусские республики ощущали двойное иго: они управлялись тираническим и к тому же инонациональным режимом. И все же сепаратистские устремления не были тогда столь распространенными и сильными, как в последние годы, — разве что в ранее независимых прибалтийских республиках. В те времена господствовало ощущение, что принадлежность к престижному клубу имеет определенные преимущества. Более того, в послесталинский период руководству нерусских республик было предоставлено гораздо больше свободы, которую местные вожди часто использовали в личных целях. Симпатии исчезали по мере того, как клуб утрачивал престиж. Подобные перемены происходили и в других частях света: никто не хочет быть членом клуба, у которого нет ни силы, ни влияния, ни престижа и который не приносит выгод.

Оценивая в ретроспективе итоги сталинской эпохи, можно полагать, что русские националисты должны были быть в основном удовлетворены ее достижениями. Для многих так оно и было, но иные по-прежнему оставались недовольны, ибо марксизм-ленинизм продолжал оставаться официальной идеологией и при каждом удобном случае ему полагалось воздавать почести — хотя бы для видимости. Поскольку Маркс был немецким евреем, а Ленин — хотя и русским, но deracine, положение оставалось явно неудовлетворительным. Духовные ценности и идеалы режима все еще не совпадали с ценностями и идеалами России. Отнюдь не все столпы старого режима были восстановлены в правах: монархию по-прежнему осмеивали, а церковь с трудом терпели. Не уделяли никакого внимания памятникам старины и церквам — свидетельствам славы старой России. Прежняя русская деревня — вековой источник русского духа — при коммунистической власти перестала существовать. Молодое поколение воспитывалось в духе материализма, и ценности старой России ее не вдохновляли. Хотя евреи исчезли с ключевых постов в правительстве и партии (и, конечно, в армии и КГБ), в культурной и научной жизни их по-прежнему было слишком много и они оказывали, как считалось, все то же разлагающее влияние.

Короче говоря, хотя большевизм превратился в национальный социализм, компромисс этот во многих отношениях оказался нелегким и не до конца удовлетворительным. Советский режим не желал признавать, что свержение царского режима и большевистская революция были национальным бедствием и что в гражданской войне победила неправая сторона. Неудивительно, что после смерти Сталина — и особенно в 1960-е годы, во времена политической оттепели, — возрождение русского национализма происходило на различных уровнях. Постепенно сложилась русская партия, родилось нечто похожее на новую русскую идеологию.

Возрождение ни в коей мере нельзя назвать единым процессом — оно происходило как внутри государственных институтов и в литературных журналах, так и среди диссидентов и в их самиздате. Некоторые из новых националистов были консерваторами, даже, по существу, монархистами, другие больше тяготели к национал-большевизму — то есть синтезу традиционного русского национализма и ленинизма-сталинизма. Некоторые были христианами, другие приветствовали возрождение неоязычества. Часть националистов видела будущую Россию свободной и демократической — при этом вовсе не обязательно подражать западной модели парламентской демократии. Другие проповедовали безудержный шовинизм, расизм и даже фашизм и презирали демократические идеи и институты. Тех правых диссидентов, кто особенно активно нападал на режим, арестовывали и годами содержали в лагерях, — но, в отличие от диссидентов левого толка, большинство все же оставалось на свободе. Диссидентствующих националистических писателей и художников критиковали, если они слишком отклонялись от партийной линии, однако большинство оставалось в своих профессиональных союзах — их не исключали. Не потому ли, что правонационалистический уклон считался менее опасным, чем либерально-демократический? История Советского Союза с 1935 по 1985 годы показывает, что система могла интегрировать русский национализм без малейшего ущерба для себя. Но сосуществование с идеями диссидентов-демократов было невозможно, поскольку они подрывали устои режима.

Интересно сравнить, как по-разному обходились с академическими учеными Сахаровым и Шафаревичем. Шафаревич написал радикально-критическую работу о социализме, которую, как и другие его эссе подобного толка, опубликовали в Париже в 1970-е годы. Он подписывал различные обращения диссидентов. И тем не менее его оставили в покое, а Сахарова, который исповедовал в то время идеи западной социал-демократии — не отвергавшей социализм per se[89], — многие годы безжалостно преследовали. Сахаров хотел для России свободы; Шафаревич стоял за великую и сильную Россию. Второго можно было использовать; первый был неприемлем.

В отличие от либералов, националисты имели доброжелателей и покровителей среди высшего партийного руководства. То же самое можно сказать и о командовании Советской Армии, особенно об ее Главном политическом управлении. Идеи, пропагандировавшиеся правыми, были близки генералам и маршалам. Эти идеи скорее могли внушить дух патриотизма молодым новобранцам, чем синтетическая ленинская партийная доктрина: ее можно было использовать для государственного ритуала, но эмоциональную привлекательность она утратила полностью. Как уже отмечалось, национальное возрождение имело место и внутри советского истеблишмента, и среди диссидентских групп; основные его составляющие будут рассмотрены дальше.

Религия традиционно играет центральную роль в русской национальной идеологии. Быть русским, говорил Достоевский, значит быть православным. Не случайно поэтому, что параллельно возрождению национализма в 60–70-е годы происходило возрождение религиозное. Не все церковные деятели склонялись вправо, и не все правые участвовали в религиозном возрождении, но часто это совпадало. Нередко трудно с определенностью установить, являются ли идеи данного лица или патриотической группы изначально религиозными или националистическими.

Новый интерес к религии принимает различные формы. Среди интеллигенции возникает мода коллекционировать иконы и устраивать домашние выставки иконописи, восстанавливаются храмы, публикуются книги о русской религиозной традиции, в которых выражается сожаление о разрушении этой традиции в результате жестокой материалистической антирелигиозной политики.

Возрождение происходило вне официальной церкви, строго контролировавшейся партией и КГБ. Патриархия не предпринимала серьезных попыток получить больше свободы действий, и поэтому, а также из-за ее тесного сотрудничества с властями ее критиковали активисты 60-х годов, такие, как Солженицын и священники Якунин, Дудко и Эшлиман[90].

Значительную роль стали играть диссидентские группы христиан, которые действовали без прикрытия церкви, — такие, как ВСХСОН (Всероссийский социально-христианский союз освобождения народа). В нем насчитывалось около 30 членов, примерно столько же было сочувствующих. В Москве заработала Религиозно-философская семинария, возникли разнообразные мелкие группы правой ориентации — под руководством таких деятелей, например, как Геннадий Шиманов и Леонид Бородин, — впоследствии, в период гласности, они будут играть достаточно серьезную роль. Из журналов наиболее значительный вес приобрел «Вече», главным редактором которого в 70-е годы был Владимир Осипов. Платформа журнала была центристской — она сочетала требования политической свободы с националистическими воззрениями в традициях славянофилов и Достоевского. «Вече» не был журналом единомышленников, в нем предоставлялось место авторам различных убеждений[91]. Одна из статей, появившихся в самиздате, наделала немало шума и вызвала особенно много споров. Она была подписана «В.Горский» и называлась «Русский мессианизм и новое национальное сознание». Статья содержала мощную пророческую критику как популизма (коммунизма), так и русского мессианства. По мнению автора, мессианская идея со временем утратила религиозное содержание и превратилась в идею «великой России», суть которой в том, что русские — единственный богобоязненный народ в целом мире, которому суждено возродить и спасти человечество. Согласно Горскому, «первая и главная задача России — преодолеть национально-мессианское искушение. Россия не сможет избавиться от деспотизма, пока она не избавится от идеи национального величия. Поэтому не «национальное возрождение», а борьба за свободу и духовные ценности должна стать центральной творческой идеей нашего будущего»[92]. Автор предвидел возникновение сепаратистских центробежных сил, которые приведут к падению советской империи: не только страны-сателлиты, но и балтийские республики, Украина, Кавказ, народы Средней Азии — все без исключения потребуют права на отделение и выход из пресловутого «нерушимого союза». Эти удивительно сильные пророческие высказывания были встречены проклятиями со стороны многих христиан-диссидентов — например, Солженицына и Бородина. Они полемизировали с Горским, отвергали обвинение в национальном мессианстве и доказывали, что русская революция произошла главным образом под иностранным влиянием и что среди воинствующих ее проводников самое видное место занимали евреи. По их словам, дело не в русской идеологической традиции — причиной происшедшего был, напротив, уход от национального консерватизма. Если Горский во всем происшедшем обвиняет русскую национальную идею, то он виновен в том самом грехе, который постоянно совершали большевики, — в антинационализме, и это в момент, когда только национализм может духовно возродить Отечество. С этой точки зрения русское мессианство и русофильство в качестве жупела — ложная цель, настоящий враг — безродный космополитизм. Задача истинного патриота — пестовать уважение к русскому национальному наследию, поддерживать восстановление традиционной русской культуры, поощрять любовь к Отечеству и православной церкви.