Читать онлайн «Образ врага. Расология и политическая антропология». Страница 26

В одном из полудиких африканских племен существует обычай уничтожения младенцев, у которых верхняя губа не покрывает выступающие зубы. Считается, что в него вселился злой дух и ребенка надо отнести в лес и там оставить. Этот обычай является специфическим отбором, блокирующим возникновение в племени внутренней группы с заметно иными чертами. Одновременно выбраковывается биологический фактор, вероятно, связанный с генами, которые у большинства людей не встречаются, а в генотип занесены то давней метисацией, связанной с ранним периодом человеческого рода и смешением с человекообразными обезьянами.

Цивилизация приспособилось к ассимиляции некоторого количества «не совсем людей». Но здесь же притаилась и опасность гибели цивилизации — собственный образ человека оказывался поставленным под сомнение нарастающими миграционными потоками, в которых смешивались разные культурные образцы, размывая тот образ, который заложен цивилизацией. Вместе с упадком культуры происходит и упадок биологический — метисация и общее снижение жизнеспособности сообщества и отдельных его представителей. Массовая метисация взамен ассимиляции становится фактором, действующим в том же направлении, что и общее снижение детородности и спасение нежизнеспособных в прежних условиях младенцев. Каждое следующее поколение оказывается все слабее даже при отсутствии расового смешения, более слабо защищенным от «вирусной» атаки чужих генотипов, а в случае смешения с ними — еще менее плодовитым и трудоспособным.

Общий предок у современных обезьян и человека прослеживается, судя по «генетическим часам», примерно 5–7 млн. лет назад. Палеонтологические находки выстраивают закономерность, которая относит этот момент еще на 20 млн. лет назад. И это — косвенное свидетельство того, что разделение двух видов оказывается почти незаметным на фоне численности предковых особей, реализуясь в малой группе. При этом даже многочисленная группа, поначалу расплодившаяся, может сойти на нет в конкуренции с новыми мутантами. Так, тупиковая ветвь человекоподобных австралопитеков сосуществуют с habilis и erectus 1,5–2,5 миллиона лет назад, но вымирает, как и добившие ее более совершенные антропоиды.

Sapiens стал следствием очередной мутации и новой ветвью развития, сосуществовавшей в двух принципиально различных формах — sapiens neandertalensis и sapiens sapiens. Общий предок современного человека и неандертальца должен был существовать около 550–700 тыс. лет назад. Причем примерно 300 тыс. лет назад неандертальцы исчезли из Африки, но расплодились на пространствах Евразии, где сапиенсы-сапиенсы снова догнали их — в период 50–30 тыс. лет назад обе формы сосуществовали в Европе.

Считается, что генетическое отличие человека от неандертальца достаточно значительно, чтобы относить их к разным видам. Действительно, значительный промежуток раздельного существования говорит о возможности очень сильного расхождения генотипов. В то же время и длительность существования бок о бок могла приводить к встрече мутантных групп, образовавшихся с той и с другой стороны. Именно в этих мутантных группах могла возникать новая вспышка расообразования и диффузия неандертальских генов среди людей.

Можно предполагать, что ранние неандертальцы имели только расовые отличия от сапиенсов, а поздние уже проявляют видовые отличия. Ранние неандертальцы (200–150 тыс. лет назад) сильно отличаются от поздних — ранние кажутся совершеннее своих потомков. У ранних неандертальцев вертикальный профиль лица и редуцированный надбровный рельеф. У поздних неандертальцев, напротив, сильно развитые надбровья, сжатый сверху вниз затылочный отдел, широкое носовое отверстие. Поздний неандерталец кажется специализированным под условия существования, но удалившимся при этом от современного человека.

Неандертальские погребения (с ориентацией по линии восток-запад) и коллекции костей животных, разложенные в особом порядке, говорят о том, что это уже было не дикое стадо, а организованное сообщество. Возможно, неандерталец заимствовал у своего конкурента кроманьонца некоторые социальные технологии (а значит, и определенную генетическую программу), продлившие его существование на тысячи лет. Возможно, это свидетельствует о наличии канала диффузии человеческих генов в генотипе неандертальцев. Соответственно, тогда придется допустить и встречный процесс — влияние неандертальца на генотип человека. Вполне вероятно, что следы этого влияния до сих пор не вымыты из генотипа современного человека.

Признаки более поздней специализации существуют между кроманьонцем и современным человеком. Неоантропы имели свои вариативные расовые подгруппы, свидетельствующие о значительной роли мутации.

Среди поздних кроманьонцев, живших 25–30 тыс. лет назад, выделяются ряд типов:

• Грот Гримальди (Италия) — останки кроманьонцев, сочетающих европеоидные и негроидные признаки (прогнатизм и широкий слабовыступающий нос).

• Стоянка д. Костенки (Воронежская область) — сочетание у одного из черепов сильно выступающего носа с негроидной широтой носа и прогнатизмом.

• Стоянка Сунгирь (Владимирская область) — несколько уплощенные («с налетом монголоидности») лицо, массивный скелет при росте 180 см.

Реконструкции кроманьонца. Утолщенные губы на рисунке справа — скорее своеобразие художественного стиля школы М. Герасимова, чем обоснованная деталь реконструкции.

1) Реконструкции детских образов из погребения в Сунгири, Владимирская область. Возраст захоронения — 27 тыс. лет.

2) Реконструкция детского лица из погребения Капчак, Приаралье, Узбекистан. 3 тыс. лет до н. э.

Все эти различия сохранились у современных европеоидов и сегодня, но выдаются они, порой, за некую «примесь» инородных расовых влияний.

Расовые различия могут быть как предвестником более глубокой специализации так и отражением следов инородных генотипов, создающих перспективу дальнейшего расхождения эволюционных ветвей. Сами же различия возникают в связи с тем, что родовая связь на очередном витке эволюции разрывается, а новый вид образуется от крошечной группы особей и развивается до определенной численности по заложенной в ней генетической программе. Оторванность от родового древа того или иного вида определяется мощным влиянием мутаций и обособлением мутантов от исходной «предковой» формы.

Мало иметь мутации и изолированность мутантов. Продуктивность мутации испытывается природными и социальными катаклизмами, убивающими менее жизнеспособные группы и открывающими для выживших перспективу захвата освободившегося ландшафта. Человеческая популяция не раз проходила через такие испытания, но самым жестоким считается «бутылочное горлышко», через которое людям пришлось пройти 90-130 тыс. лет назад, когда численность людей сократилась от 40-100 тыс. особей до 10 тыс. Генетическое разнообразие было в значительной мере утрачено. Тогда, вероятно, погибли все промежуточные формы и образовались полностью отчужденные проторасы. Еще раз, но менее фатальным образом, генетическое разнообразие было сокращено 60–70 тыс. лет назад — как раз накануне прорыва малых и генетически однородных групп из Африки в Европу.

Природа создает новый вид из прежнего материала, но формирует его как совершенно новый «из праха земного». По отношению к «предковому» виду новый вид может вести себя только крайне враждебно, конкурируя с ним более жестоко, чем с другими видами и примиряясь разве что в мутантных маргинальных группах.

Та мутация, которая порождает новый вид, должна добивать его предковую форму. Или же новая форма просто не имеет шансов развиться. Расовые различия представляют собой будущие видовые различия, что и предопределяет биологически заложенную и постоянно возрастающую непримиримость чистых расовых групп.

Похожесть между представителями различных видов и рас может иметь вовсе не родовую связь. Нелегко определить, является ли промежуточный расовый тип продуктом смешения или остатком более древнего, нейтрального по ряду признаков, антропологического типа, из которого возникла последующая дифференциация. Современные расы демонстрируют это в затруднении определения прототипов для хантов и манси (между европейцами и монголоидами), эфиопов (между неграми и европейцами), дравидов (между северными индусами и веддами), ряда индонезийских племен (между веддоидами и южно-азиатами).

Остается только удивляться тому, что «монголоидные признаки» столь легко соотносятся некоторыми исследователями с находками времен неолита — с культурой ямочно-гребенчатой керамики в Восточной Прибалтике и на севере европейской части России, а также с неолитическими погребениями Северной и Центральной Германии. Соответствующие признаки могли сформироваться совершенно независимо от монголоидов, как и те «монголоидные» признаки, которые обнаруживают сегодня, например, в Восточной Эстонии и Восточной Латвии, а также на севере и востоке европейской России.