Читать онлайн «Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны»». Страница 33

Кантианские идеалы

К моменту, когда администрация Клинтона взяла в свои руки бразды правления в Вашингтоне, основная драма политических и экономических реформ в России уже завершилась. К январю 1993 года потерпели неудачу первые попытки стабилизации, программа российской приватизации уже действовала шесть месяцев, а Ельцин и Съезд народных депутатов угрожали друг другу соответственно роспуском и импичментом. Клинтон и его команда были вынуждены разрабатывать свою стратегию отношений с Россией не в обстановке эйфории, вызванной коллапсом коммунизма, а в условиях пробуксовки экономических реформ и нарастающей политической поляризации российского общества. Советник избирательной кампании Клинтона и в недалеком будущем — сотрудник аппарата СНБ Тоби Гати отмечала в декабре 1992 года в меморандуме для переходной команды: «Соединенные Штаты, вероятно, слишком запоздали, чтобы могли оказать какое-то существенное влияние на общее направление процесса реформ. Возможности, которые у нас были еще год назад, теперь исчезли, а Ельцин августа 1991 года совсем не тот Ельцин, которого президент Клинтон встретит в 1993 году»{239}. Большое значение имела обстановка в самих США. Американцы избрали Клинтона, чтобы он занялся широким кругом проблем, стоявших перед страной. (Глупец, дело в экономике, а не в российских преобразованиях!) В соответствии с обещаниями, данными в ходе избирательной кампании, основной акцент в первый год пребывания у власти администрация Клинтона сделала на внутренние реформы в самих США. Многие из ближайших советников Клинтона, как, например, Джордж Стефанопулос, хотели и дальше сохранить этот акцент и избежать отвлечений на международные проблемы{240}.

В целом Клинтон пытался не допускать особой вовлеченности во внешнеполитическую проблематику в начальный период своей администрации. Тем не менее, несмотря на свой имидж молодого, неопытного и незаинтересованного в вопросах внешней политики президента, а также несмотря на явный спад в российских рыночных и демократических реформах, Клинтон и его внешнеполитическая команда сделали Россию своим главным приоритетом. В то время, по оценкам помощника президента, Клинтон примерно половину своего времени, которое он посвящал вопросам внешней политики, тратил на то, чтобы понять, как функционирует американский внешнеполитический механизм{241}. В отличие от Буша и его советников, Клинтон и его команда в первые годы администрации сосредоточились на проблемах российских внутренних преобразований.

Возможно, новую администрацию привлекал сам предмет: экономические и политические преобразования в масштабах, которых еще не знала мировая история. Тоби Гати вспоминает: «Когда я наблюдала за Клинтоном в Белом доме, я понимала, что это была внешняя политика, но это была и экономика. Ему это нравилось. Он был намерен сделать для России то, что он обещал сделать для Америки, хотя на это ушло бы больше времени»{242}. Но, что было еще более важно, содействие процессу экономических и политических перемен в России отвечало представлениям Клинтона о либеральной вильсонианской философии международных отношений. Интеллектуальные истоки такого подхода к вопросам внешней политики восходили к немецкому философу Иммануилу Канту{243}. Клинтон и многие его внешнеполитические советники были увлечены Кантовой идеей «демократического мира»{244}. Кант считал, что демократии не воюют друг с другом, и, таким образом, укрепление демократии в России будет способствовать поддержанию мира в отношениях России и США. Но деятели администрации Клинтона не хотели пассивно ждать, пока демократия пустит в России глубокие корни. Они считали, что США должны помогать процессу реформ, что рыночные реформы будут способствовать развитию демократии в России и привязывать Россию к Западу. Клинтон четко видел себя «либеральным интернационалистом»{245}.

В 1992 году старый друг и однокашник Клинтона по Оксфордскому университету, а вскоре и его главный советник по России Строуб Тэлботт так писал о Джордже Буше: «Будучи, несомненно, интернационалистом, Буш считал себя прагматиком и всегда относился без каких-либо эмоций к проблеме или самой концепции вмешательства в дела других стран, исходя из интересов демократии или гуманитарных принципов. «В отличие от него, советник президента по национальной безопасности Энтони Лэйк так объясняет значение, которое команда Клинтона в политическом и идеологическом плане придавала проблеме продвижения демократии: «В период избирательной кампании я помогал развивать тезис о важности демократии, поскольку, во-первых, я сам в это верил, а потом этот акцент на идеи демократии помогал нам преодолевать раскол в Демократической партии, существовавший со времени вьетнамской войны. Эта линия продолжалась и в 1993 году в форме нескольких выступлений по проблемам демократии»{246}.

В администрации Клинтона считали, что поддержка рыночных и демократических реформ отвечает национальным интересам США, особенно в условиях идеологического и политического вакуума, возникшего после коллапса коммунизма. Конечной целью было расширение сообщества демократических стран в Европе. Если госсекретарь Джеймс Бейкер после краха коммунизма лишь мимоходом высказывался в плане этой концепции международных отношений, то администрация Клинтона в 90-х годах сделала тезис о демократическом мире заклинанием американской внешней политики{247}. В одном из выступлений весной 1996 года Строуб Тэлботт, перефразируя философа Исайю Берлина, напомнил своим слушателям, что лис знает много мелочей, а ежик знает одну, но главную. Для американской внешней политики такой одной большой «мелочью» является поддержка демократии. «На поле американской внешней политики все еще остается место для ежика. Мы будем двигаться к достижению всех перечисленных мною и других целей, если мы одновременно будем укреплять сотрудничество состоявшихся демократий и поддерживать переход к демократии в государствах, которые возникают на месте диктатур или выходят из полосы гражданских распрей. Короче говоря, демократия является той одной большой вещью, которую мы должны защищать, поддерживать и продвигать везде, где это возможно, даже когда нам одновременно приходится решать многие другие задачи»{248}.

Клинтон воспринимал Россию через призму вильсонианских идеалов. В выступлении по вопросу американо-российских отношений накануне своей первой зарубежной поездки в качестве президента США в Ванкувер в апреле 1993 года, где была запланирована его первая встреча с российским президентом Борисом Ельциным, Клинтон заявил: «Только подумайте — в XX веке войны в Европе унесли жизни сотен тысяч американцев. Появление демократической России, живущей в своих границах в окружении миролюбивых и демократических стран, может гарантировать, что нам больше никогда не придется платить такую цену. Мы с вами знаем, что в конечном счете историю России будут писать россияне и будущее России зависит от них. Но я настаиваю, что мы тоже должны делать то, что можем сделать, и именно сейчас. Не из благотворительности, а потому, что это разумное капиталовложение… Наши усилия потребуют новых расходов, но результаты, которые мы пожнем в плане нашей безопасности и процветания, если будем действовать без промедления, стоят того». Он также подчеркнул, что расходы, связанные с оказанием помощи российским реформам, позволят американцам сэкономить триллионы долларов, которые США были бы вынуждены истратить на оборону в иной обстановке, в случае победы в России авторитарного режима. Он также добавил, что реформированная Россия создаст новые экономические возможности для американского бизнеса, дав ему 150 млн. новых потребителей»{249}.

Экономическая помощь России никогда не преподносилась как бескорыстный альтруизм, но, скорее, как политика, отвечающая интересам американской безопасности. Деятели администрации Клинтона отвергали ярлыки «идеалистов» и «либералов» и старались представить idealpolitik как realpolitik{250}. Выступая в Сенате США с разъяснением политики администрации в области иностранной помощи, Строуб Тэлботт отмечал: «В основе нашей внешней политики лежат интересы Америки. Точно так же как программа Нанна-Лугара означает оборону другими средствами, Закон «О поддержке свободы…» является инвестицией в более безопасное будущее. Это — инструмент для развития геополитических и экономических тенденций, которые укрепят благополучие нашей нации». И позже добавил: «Для увеличения шансов на победу интеграционных и прозападных тенденций мы должны выявить ключевые точки в системе и политике обществ, пришедших на смену Советскому Союзу, на которые мы могли бы воздействовать и помогать им. Мы не спасаем и не теряем Россию; мы стараемся создать такую среду, которая наконец позволила бы России реализовать себя»{251}. «Демократическая и рыночно ориентированная Россия, тесно связанная с западными институтами, будет более удобным партнером для Америки и тем самым будет способствовать укреплению национальной безопасности США. Россия, не сумевшая провести преобразования, снова станет угрозой для нашей национальной безопасности». Томас Дайн во время рассмотрения сенатским Комитетом по иностранным делам его кандидатуры на пост заместителя администратора Агентства международного развития по Европе и новым независимым государствам заявил: «“Холодная война” закончилась, но провал реформ в Евразии поставит Америку перед лицом новых вызовов и новых колоссальных расходов. Действовать сейчас в превентивном плане гораздо разумнее и намного выгоднее, чем преодолевать последствия бездействия»{252}.