Читать онлайн «Мировая борьба. Англосаксы против планеты». Страница 19

Всё это сводило на нет бьеркский германско-русский оборонительный союз 1905 г., а тесная связь Германии с Австро-Венгрией не оставляла ему никаких шансов. По логике своего положения в кап-системе Россия оказывалась в лагере противников Германии, причём именно ей они отводили главную «военно-смертельную» роль, намного превышавшую её мобилизационные возможности (результат – февраль 1917 г., бездарный Керенский «в розово-смрадном огне» и «юный октябрь впереди»).

Расчёты, просчёты, противоречия. Русская сухопутная мощь была одним из двух факторов, которые, как считали англо-французы, позволят разгромить Германию. Второй они видели в финансовой слабости немцев. В Лондоне и Париже полагали: ввиду финансовой неподготовленности к войне и зажатости в кольцо двух фронтов, Германия быстро обанкротится. Вышло иначе. «Ни один специалист по финансовым вопросам не предвидел, какую силу обнаружит Германия в финансовом отношении…, – писал М. Павлович. – Никто не подозревал, что Германия, замкнутая железным кольцом враждебных армий… будет в состоянии выдержать четыре года войны, технически в поразительном изобилии и с большей роскошью, чем все её враги, вооружить не только свои многомиллионные армии, но и армии её союзников, сначала Австрии, затем Турции, наконец, Болгарии, что она будет в состоянии поставить в момент страшнейшей и невиданной во всемирной истории по напряжению и кровавым жертвам войны всё народное хозяйство на рельсы и спасти страну от экономических и финансовых потрясений, которые могли бы парализовать работу её образцового военного аппарата в первый же год кампании. Можно сказать без преувеличения, что эта неожиданно проявившаяся наружу германская мощь захватила врасплох господствующие классы почти всех европейских стран и явилась для них большей неожиданностью, чем пресловутые немецкие победы в войнах 1866 и 1872 гг.».

Что же касается «кольца», то немцы прекрасно понимали, что оно непрочно и его можно прорвать. Так оно и вышло – с помощью гешефтмахеров вроде Парвуса и революционмахеров вроде Ленина. Всё тот же русский фактор, но только революционный.

Бросая вызов уходящей гегемонии Британии, немцы объективно бросали вызов и находящемуся на подъёме, экономически куда более могущественному и обладающему в несравнимо более выгодным геостратегическим положением гиганту – США. По политэкономической логике североатлантического ядра капсистемы гегемония должна была сместиться за океан; по логике системы европейского равновесия гегемоном должна была стать Германия, но для этого ей надо было объединить Европу и таким образом снять проблему европейского равновесия вообще. Здесь, однако, Германия автоматически бросала вызов России.

Россия не стремилась ни в ядро капсистемы, ни к гегемонии в ней, ни к доминированию в Западной Европе, однако сама её евразийско-континентальная мощь делала установление гегемонии и равновесия на европейско-полуостровной основе крайне сомнительной затеей.

Таким образом, в начале ХХ в. в острейшее противоречие вступили три логики, три содержательно различные тенденция развития, представленные, к тому же, различными странами и регионами: политэкономическая североатлантическая (кто будет гегемоном в ядре капсистемы, а следовательно и капсистемы в целом); (западно)европейская геополитическая: кто будет держателем единства и хозяином Европы; геоисторическая евразийская, связанная с самим фактом существования России как гиперконтинентальной державы.

Немецкая трагедия начала ХХ века: борьба за пространство и против времени. Точкой скрещения, столкновения всех этих тенденций стала Германия, всё трагически сошлось на ней, делая её ситуацию почти безвыходной: решение германских проблем было невозможно без решения проблем европейских, прежде всего политического равновесия. А равновесие это в складывающейся мировой ситуации возможно было только как элемент равновесия на мировом уровне. Для того, чтобы решить свои проблемы, Германия должна была решить проблемы Европы, которая вступила в свой закат, а потому проблемы её были неразрешимы, особенно если помнить о растущей мощи США и России. По сути это был европейский тупик начала ХХ в., из которого Германия (два рейха) пыталась вытащить себя и Европу за волосы, но ценой была германизация, немецкая «железная пята» и «железная воля» над континентом. Jamais – естественный и правильный ответ европейцев на такую перспективу. Как заметил когда-то Тютчев, проживший два десятка лет в Германии и любивший эту страну, «германский гнёт не только политическое притеснение, он во сто крат хуже». Именно немцев как объединителей Европы европейцы не желали принимать, предпочитая скорее союз с США или даже Россией. «Ненависть к немцам как проблема западной культуры» – так назвал одну из глав своей книги «Европа и душа Востока» немец Вальтер Шубарт, считавший принудительность немецкой общественной жизни с её обилием запретов одной из главных причин неприятия германства теми же англосаксами, да и не только ими. Нет, объединение Европы теми, кто превращает жизнь в работный дом, а мир – в темницу долга, в проклятие деловитости было бы трагедией и для европейскости, и для христианства.

Итак, поиск «жизненного (во всех смыслах) пространства», Lebensraum приводил необходимость решения этой немецкой проблемы в противоречие с Европой, Евразией (Россией) и Америкой, т. е. со всем миром. О роли пространства, Lebensraum в немецкой истории ХХ в. написано много. А вот о чём почти не говорят – это о времени, о «жизненном времени», Lebenszeit как о трагической проблеме Германии – не менее трагической, чем Lebensraum. Геоисторическое время – вот чего трагически не хватало Германии с конца XIX в. Бисмарк, Вильгельм II, Гитлер – все они по сути хрономахи (времяборцы); все они вместе с Германией бежали против времени, таким парадоксальным образом пытаясь настичь и обогнать его. Это проявлялось не только метафизически, в метафизике немецкой истории, но и, так сказать, физически; конкретно второе было проявлением, иллюстрацией первого. Германия запоздала на несколько лет с началом создания подводного флота, а потому не успела развернуть по-настоящему широкомасштабную войну и полностью разгромить противника в 1914-1916 гг., пока у него ещё не было мощной противолодочной обороны; во время Второй мировой войны немцам не хватило не так много времени для создания Фау-2 и атомной бомбы. Опоздали немцы и как объединители Европы, поскольку после Версаля Европа политически слабела и сходила с исторической сцены.

Кстати, это хорошо понимали даже те, кто симпатизировал Гитлеру. П. Дриё Ла Рошель в августе 1944 г. записывает в дневнике: «Гитлер глуп, как Наполеон. Но надо признать, что ему приходится действовать в куда более трудной ситуации: англосаксонский мир сейчас многократно могущественней, русский мир тоже многократно могущественней. Слишком поздно пришел он в изрядно постаревшую и чудовищно сузившуюся Европу… Поражение Гитлера после поражения Наполеона, Людовика XIV, Карла Пятого, Карла Великого, похоже, доказывает нежизнеспособность Европы. Она будет разграблена и отодвинута на задворки, как коллекция греческих полисов. Аминь». Иными словами, по иронии истории, Гитлер сработал на англосаксов и русских, приблизив и оформив закат Европы не в шпенглеровском смысле, а в смысле игры в гольф – закат в лунку Истории, выступив ее Терминатором. И «ледоколом» для СССР и США.

По иронии немецкой истории двухсот лет (1745-1945 гг.), которой можно предпослать эпиграф «в поисках утраченного времени», все усилия немцев, ни к чему не привели – всё или почти всё зря. Бездушный работный дом «как воля и представление» прогорел.

Время немцев против времени Германии. Итак, стремясь восстановить европейское равновесие путём военно-политического объединения Европы, Германия бежала против времени в международном плане. Не менее, а быть может и более трагичным, было её хроноборчество на внутристрановом уровне. Дело в том, что социальный возраст немцев как нации и Германии как единого немецкого государства, Второго рейха не совпадали. Долгосрочная (longue durée) история немцев и среднесрочная или даже краткосрочная история Германии как государства, как Второго рейха, находясь в состоянии борьбы единства и противоречий друг с другом, буквально выдавливали-выталкивали Германию в борьбу за мировое господство, а тот факт, что место гегемона освобождалось, ещё более усиливал это давление.

Послушаем Макса Вебера. Читая лекцию во Фрайбурге в 1895 г. он заметил, что «объединение Германии было юношеской шалостью, которую совершила нация в зрелом возрасте, и лучше бы, если бы этого не произошло из-за её (шалости. – А.Ф.) цены, лучше, если бы это стало итогом, а не началом мирового господства Германии».