Читать онлайн «Советский Союз. Последние годы жизни. Конец советской империи». Страница 46

Статья Н. Андреевой под заголовком «Не могу поступиться принципами» была составлена очень умело и профессионально. Ее автор решительно протестовал против раздувания «дежурной темы репрессий», о которых-де раньше многие «даже не слышали». Не существует никакой «вины» Сталина перед народом и армией. Нельзя возвращать в нашу историю любые позитивные оценки Троцкого и принижать тем самым роль Ленина и Сталина. Не было ни в 20-е, ни в 30-е гг. никакой «трагедии народа». Да, были репрессии, и ответственность за них несет «тогдашнее партийно-государственное руководство». Но это не может снизить заслуг «первопроходцев социализма». Время Сталина было «грозовым», и тогда даже Черчилль высказывался о Сталине с восхищением. В статье Нины Андреевой приводилась цитата из одной статьи Черчилля, в которой он вспоминал о временах 1945 г., когда Сталин представлялся как Черчиллю, так и Рузвельту «могучим и сильным». «Эта сила, – вспоминал Черчилль, – была настолько велика в Сталине, что он казался неповторимым среди руководителей всех времен и народов. Его влияние на людей было неотразимо. Когда он входил в зал Ялтинской конференции, все мы, словно по команде, вставали. И, странное дело, держали руки по швам. Он принял Россию с сохой, а оставил оснащенной атомным оружием». Но у Черчилля было много очень разных высказываний о Советском Союзе и Сталине, и даже самые ужасающие репрессии в СССР не казались британскому премьеру какой-то трагедией. Во время одной из встреч со Сталиным Черчилль спросил о том, сколько русских крестьян погибло в годы коллективизации. Сталин, подумав, ответил: «Около 10 миллионов человек». Черчилль отнюдь не ужаснулся, а скорее восхитился масштабами этих жертв. Именно Черчилль не раз повторял известное изречение: «Когда гибнет один человек, это трагедия. Но когда гибнет миллион – это статистика». Тем более когда эти миллионы гибнут не в Британии, а в далекой России.

«На трудах Сталина, – заявляла Нина Андреева, – воспитывалось героическое поколение победителей фашизма, а скромность Сталина, доходившая до аскетизма, была нам примером». «Кого смущают сегодня, – восклицала Андреева, – личные качества Петра Первого, который вывел Россию на уровень великой европейской державы».

«Советская Россия» получила от своих читателей множество откликов с поддержкой, и Валентин Чикин, отобрав наиболее выразительные письма и телеграммы, отправил их Егору Лигачеву. Отклики в другие газеты и журналы были иными, и их направили М. Горбачеву и А. Яковлеву. После множества узких совещаний и бесед обсуждение как самой статьи в «Советской России», так и общей ситуации в «идеологическом обеспечении перестройки» было решено вынести на Политбюро. Заседание Политбюро продолжалось два дня – в четверг и пятницу, 24 и 25 марта. «Заседание Политбюро, – вспоминал позднее Егор Лигачев, – проходило на Старой площади два дня, по 6 – 7 часов в день. Для меня заседание это было совершенно неожиданным и произвело гнетущее впечатление. С самого начала я понял, что речь идет и о «Советской России», и о Лигачеве. Кстати говоря, и это я хотел бы особенно подчеркнуть, до этого были опубликованы сотни антисоветских пасквилей в центральной прессе, которая выходила тогда миллионными тиражами. Ни один из этих пасквилей не обсуждался на Политбюро и не осуждался. Теперь было иначе, и тон всему задавал Яковлев. Он сразу и в крайне резких выражениях обрушился на статью Андреевой, а также на «Советскую Россию». Статья была названа манифестом антиперестроечных сил, рецидивом сталинизма, главной угрозой перестройке. Заявлялось, что эта акция была организованной, и не кем-нибудь, а именно Лигачевым. Яковлева поддержал Медведев. Но с ходу это не удалось»[71]. На следующий день первым выступил Николай Рыжков, и он в крайне резких выражениях осудил публикацию «Советской России». Его поддержали В. Чебриков, Э. Шеварднадзе, а также сам М. Горбачев. Назревавший конфликт пытались как-то сгладить А. Лукьянов и В. Никонов. В конечном счете Е. Лигачев должен был уступить. «Мне выкручивали руки», – оправдывался он позднее. Как и обычно, итоговое решение было принято в Политбюро единогласно: выступление газеты «Советская Россия» осудить и поручить газете «Правда» выступить с критикой. Было указано также на необходимость подготовки специальной записки на этот счет для обкомов КПСС.

Статья-отповедь была подготовлена помощниками и советниками А.Н. Яковлева и им лично отредактирована. Она была опубликована в «Правде» 5 апреля 1988 г. под заголовком «Принципы перестройки: революционность мышления и действий». Вслед за этим М. Горбачев в три приема провел совещания с секретарями обкомов и национальных компартий всей страны. Речь шла формально о подготовке к XIX партийной конференции, но основной разговор шел и здесь вокруг статей в «Советской России» и в «Правде». Выступления Горбачева на этих совещаниях не публиковались, но многие из отрывков позднее опубликовал помощник генсека Анатолий Черняев. Так, например, на одном из совещаний в Кремле Горбачев говорил: «Когда мы не знали, что происходило, – другое дело. А когда узнали и узнаем все больше, двух мнений быть не может. Сталин – преступник, лишенный всякой морали. Для вас только скажу: один миллион партийных активистов был расстрелян. Три миллиона отправлено в лагеря, где их сгноили. Списками выбивали лучших людей. И это не считая коллективизации, которая погубила еще миллионы. А Нина Андреева, если пойти по ее логике, зовет нас к новому 1937 г. Вы этого хотите? Вы – члены ЦК? Вы должны глубоко думать о судьбе страны. И постоянно помнить: все мы за социализм. Но за какой? Такой, как при Сталине, нам не нужен». Довольно резко высказался Горбачев по поводу окружения Сталина, поддержав жителей г. Калинина с их просьбой о возвращении городу его древнего названия Тверь. «А что, товарищи, правильно, – сказал Горбачев. – Сталин его жену посадил, назвал «врагом народа», а он продолжал его восхвалять, ползать перед ним. Какая же это мораль? И с Брежневым то же. Его зять набрал взяток почти на миллион по всему Союзу. Да и вообще вся семья. Как же мы можем препятствовать людям переименовывать города, районы, заводы, названные его именем?»[72]

Эти суждения М. Горбачева были справедливы, но поверхностны и эмоциональны. Они не содержали никакого анализа и не давали никакой альтернативы. М. Горбачев сам узнавал только сейчас очень много крайне негативной информации о прошлом страны и ее лидеров, и он не знал, как справиться, как регулировать или куда направлять этот поток критики, размывающий и без того уже сильно подмытый фундамент марксизма-ленинизма. По свидетельству А. Черняева, еще весной 1987 г. М. Горбачев сомневался: а нужно ли публиковать такой роман, как «Дети Арбата» А. Рыбакова? Но теперь и в сознании, и в деятельности Горбачева произошел перелом, и он сам стал устранять одно за другим многие из еще сохранившихся ограничений и запретов на свободу получения и распространения информации.

Марксизм как научная доктрина сам по себе был большим шагом вперед в познании общества, его истории и законов его функционирования. В России марксизм-ленинизм также стал важным стимулом революционных перемен в обществе и в государстве. Однако, превратившись затем в оторванную от реальной жизни догматическую идеологию, марксизм-ленинизм, отредактированный и укрепленный Сталиным, стал препятствием для развития как общественных наук, так и самого общества. Постепенно он деградировал в примитивный культ личности Сталина и превратился, таким образом, в светскую форму религиозного учения, в которое можно было только верить и не подвергать сомнению. Попытки сокрушить эти плотины или как-то изменить ситуацию в партийной идеологии были предприняты еще во времена Н.С. Хрущева, но затем они были свернуты. Идеологические плотины сохранились, а кое-где они были даже подправлены и укреплены. Однако после событий весны 1988 г. все шлюзы для критики в этих плотинах были открыты, да и сами они стали разрушаться.

События в области идеологической критики и культуры начали обретать с апреля 1988 г. почти стихийный характер. Даже многие из людей, считающих себя весьма образованными, мало что знали о реальной истории нашей страны и КПСС в XX веке. Но и для многих партийных работников и работников «идеологического фронта» гласность становилась какой-то большой ударной кампанией, подобной подъему целинных и залежных земель. Мы с удивлением начинали убеждаться, что и историческая наука, а также такие науки, как политэкономия, история партии, научный коммунизм, – все это также в основном невозделанная целина, на которой росло множество сорняков, но очень мало полезных и нужных растений. Предполагалось, вероятно, что возделывание этой целины смогут возглавить руководители КПСС, что эта работа будет происходить по какому-то плану и относительно организованно. Но удержать ее в этих рамках не удалось. Мало кто и среди руководителей партии, и других руководящих структур предполагал или понимал, какой накопился в обществе критический потенциал. Кроме того, за многие десятилетия застоя не только в эмиграции, но и в самом советском обществе накопилось большое количество книг, художественных произведений, научных исследований с разоблачениями сталинизма и преступлений прошлого. Эти работы ждали своего часа. Теперь этот нескончаемый и бурный поток критической информации хлынул на страницы массовой печати и в другие СМИ. Я отмечу ниже лишь некоторые эпизоды этой необычной и беспрецедентной критической кампании, которая имела некоторое сходство с «пражской весной» 1968 г., но была во многих отношениях гораздо более широкой и мощной.