Читать онлайн «Демократия и декаданс медиа». Страница 15

При поддержке центральных СМИ WikiLeaks сумел нанести ощутимый удар, что в немалой мере объясняется подкованностью участников проекта в интеллектуальном искусстве «криптографической анонимности», т. е. шифрования военного уровня, которое должно защищать как его источники, так и его самого как глобального издателя. Впервые в глобальном масштабе WikiLeaks создал специальный почтовый ящик, благодаря которому недовольные макрекеры из той или иной организации смогли раскрывать засекреченные данные, сохраняя инкогнито. Сначала эти данные фиксировались в замаскированном серверном облаке, а затем WikiLeaks запускал эту идеально защищенную информацию в публичный оборот, что выступало актом, позволяющим достичь радикальной прозрачности и «истины».

ИЛЛ. 8. Основатель и издатель WikiLeaks Джулиан Ассанж, Лондон (февраль 2013 г.)

Проект WikiLeaks руководствовался теорией лицемерия и демократии. Предпринятая им попытка создать «народное разведывательное агентство» предполагала, что отдельные сотрудники в той или иной организации порой готовы выступить в качестве разоблачителей не только потому, что их идентичность защищена шифрованием, но прежде всего потому, что их организация страдает от невыносимого разрыва между публично заявляемыми целями и частными, принятыми внутри организации стереотипами. Лицемерие – самый главный навоз (muck) для макрекеров, чьи грабли (rakes) в авгиевых конюшнях государства и бизнеса оказывают двойное воздействие: они увеличивают количество навоза, оказывающегося под носом у заинтересованной, но часто изумленной публики, которая, соответственно, все больше чувствует, что живет среди всего этого навоза. Макрекерство в стиле платформы WikiLeaks имеет еще один источник, который помогает объяснить, почему попытки привлечь проект к суду и силой его закрыть уже вызвали появление нескольких клонов, таких как BalkanLeaks – балканская инициатива, занятая публикацией информации об организованной преступности и политической коррупции в регионе; International Consortium of Investigative Journalists – глобальная сеть, выступающая за отмену секретности, защищающей активы капитала, хранимые в офшорах. Попросту говоря, WikiLeaks питается противоречием, глубоко укорененным в цифровых информационных системах всех крупных и сложных организаций. Государства, корпорации и другие организации пользуются коммуникационной революцией нашего времени, переходя на цифровые технологии и всячески применяя их. Их цель – повысить внутреннюю эффективность и внешнюю конкурентоспособность, нарастить собственные способности быстрой и гибкой обработки сложных, запутанных или неожиданных ситуаций. Вопреки мнению Макса Вебера, базы данных и системы обработки данных в таких организациях – это противоположность бюрократических рогаток, строгих правил секретности и разделения данных по отделам, т. е. всех тех явлений, из-за которых эти организации могли бы стать медлительными и неуклюжими. Поэтому они выбирают динамичные и оперативные методы совместного использования данных различными департаментами и целыми организациями. Огромные потоки засекреченных материалов свободно переносятся из одного места в другое, из-за чего увеличивается вероятность утечек в поле общественного мнения. Если затем организации отвечают на такие утечки, ужесточая внутренний контроль над своими информационными потоками (этот ход Джулиан Ассанж называет введением «налога на секретность»), высока вероятность, что такие организации запустят процесс собственного «когнитивного упадка», снижая свою способность быстро и эффективно справляться со сложными ситуациями и в то же время увеличивая вероятность сопротивления налогу на секретность со стороны мотивированных сотрудников, которые убеждены в лицемерии и несправедливости организаций, не представляющих их точки зрения[67].

Тема представительства выводит нас на четвертый тренд, имеющий важное значение для демократии в ее представительной форме: в эпоху коммуникационного изобилия увеличивается число неизбранных представителей, так что иногда общественная поддержка, оказываемая им, бросает тень на легитимность и жизнеспособность избранных представителей (политиков и парламентов) как центрального организующего принципа демократии. Под «неизбранными представителями» подразумеваются защитники общественных интересов и ценностей, публичные фигуры, чей авторитет лежит за пределами электоральной политики. Конечно, это необычное выражение. Оно словно бы отсылает нас к эпохе Томаса Карлейля и Ральфа Уолдо Эмерсона, к их убежденности в значении великих людей и героев[68], а потому демократическому уху оно кажется непривычным. Следовательно, важно разобраться в его значении и описываемом им тренде, который часто понимается неверно.

Наше незнание прошлого неизбежно порождает неверное понимание настоящего, поэтому давайте вернемся к временам, когда прививка принципа и практики представительства к демократии необратимым образом изменила исходное значение обоих[69]. Представительство, некогда понимаемое Гоббсом и другими политическими мыслителями в качестве всего лишь эквивалента реального или потенциального удостоверения права править, должно было высвободить место для равенства, подотчетности и свободных выборов. Со своей стороны, демократия, по крайней мере в теории, должна была найти место для процесса делегирования решений другим, а потому открыться для вопросов общественной ответственности и публичной подотчетности руководителей. Начиная примерно с последней четверти XVIII в. демократическое представительство стало означать процесс представления интересов и позиций избирателей, которые не присутствуют в палатах и на форумах, где принимаются решения. Представители принимают решения от имени и при физическом отсутствии тех, для кого эти решения важны.

Но это была только одна часть сложного динамичного уравнения. Дело в том, что в условиях демократии (по крайней мере так считали многие комментаторы) те, кто выведены за пределы принятия решений, должны периодически вмешиваться в этот процесс и заявлять о своем присутствии, поднимая на публичном собрании руки или (если говорить о наших временах) прикасаясь к экрану или проставляя крестики в бюллетене, заполняемом втайне от всех остальных. В демократических условиях представительство – это процесс периодического предъявления или выведения на передний план того, что отсутствует; это не просто (как полагал Берк) акт делегирования права выносить суждение нескольким доверенным лицам, которые принимают решения от имени тех, кого они представляют. В идеале представительство – это предупреждение неверного представления. Под этим имеется в виду то, что представительство – это подотчетность, постоянная борьба между представителями, выносящими политические суждения, и представляемыми, гражданами, которые тоже выносят политические суждения.

Результат всей этой диалектики заключался в том, что представительная демократия стала особой формой правления, отличной от источника своей политической власти (народа, или «демоса») и одновременно связанной с ним, т. е. превратилась в применение политической власти представителями, которые периодически наказываются людьми, чьим интересам они должны служить. Недостаток в том, что выборы представителей стали динамическим процессом, подчиненным тому, что можно назвать принципом разочарования[70]. Сегодня выборы все еще трактуются в качестве метода назначить виноватого за плохие политические результаты, т. е. способа обеспечить ротацию руководства (исходя из его заслуг и скромности) при наличии избирателей, наделенных правом разоблачать проступки руководителей и лишать их поста, если и когда они допускают оплошности, что бывает довольно часто. Каждые выборы – это в равной мере как начало, так и конец. Весь смысл выборов в том, что они являются способом дисциплинировать представителей, разочаровавших своих избирателей, у которых есть право осыпать их бранными словами и «побивать камнями» (на бумаге или в электронном виде). Если бы представители всегда были достойными, беспристрастными, компетентными и ответственными, выборы бы потеряли свой смысл.

Принцип разочарования, встроенный в принципы и практику представительной демократии, помогает объяснить прежде всего то, почему избранные политические представители периодически оказываются мишенью для жесткой публичной критики, превращаются в козлов отпущения или в объект для сатиры и сарказма. Также фактор разочарования объясняет, почему в условиях коммуникационного изобилия привлекательными становятся другие формы представительства; и почему неизбранные представители притягивают к себе немалое внимание СМИ и получают значительную поддержку общества. Томас Карлейль понял, что такие «герои», как Шекспир, Лютер, Гете и Наполеон, смогли прославиться благодаря современному печатному станку; и он, несомненно, был бы просто ошарашен многократно возросшей силой коммуникационного изобилия. Общества, насыщенные медиа, увеличивают разнообразие, аудиторию и сложность источников публичной информации, жадно стремящихся к «звездам». Вполне ожидаемое следствие – выходящее далеко за пределы избранного правительства быстрое увеличение числа и влияния известных лиц, групп и организаций, которые выступают за определенные программы и отхватывают себе ту часть избирателей, которая часто не согласна со словами и делами официальных политических партий, избранных руководителей, парламентов и правительств в целом. Что бы ни думать об этой особой разновидности политики или о достоинствах отдельных целей, за которые выступают неизбранные представители, последние меняют политическую географию и динамику демократий. Эти уважаемые публичные персоны, совершенно особого свойства, повышают подвижность демократической политики, нередко становясь причиной изрядных политических затруднений для официальных механизмов представительства.