Читать онлайн «Политология. Западная и Восточная традиции: Учебник для вузов». Страница 35

В социологическом аспекте принцип «открытого общества» означает устранение сословных перегородок и других стеснительных условий, препятствующих развертыванию свободной личной инициативы. Данный принцип отражал новые идеалы посттрадиционного, постфеодального общества, реабилитировавшего подспудно созревшую и теперь вырывающуюся на свободу энергию индивидуального самоутверждения. «Открытое общество» означало устранение всякого рода цензов и других предварительных условий, мешающих начать с начала, основать собственное дело, посоревноваться на равных с теми, кто прежде был защищен привилегиями.

Исторически сложилось так, что такое состояние «открытости» шансов всего легче достигалось на новых землях, в бюрократически не загроможденных пространствах. Не случайно образцом «открытого общества» на Западе с XVIII века стали служить США. Североамериканские колонисты приехали из Европы с готовой жизнеустроительной идеей: не родовитость и связи, а личная энергия и способности должны быть главным критерием социального успеха. Известно, какое значение в американской истории имела идея «отодвигаемого фронтира» – границы, постоянно смещаемой с востока на запад, к тихоокеанскому побережью, где сохранялись незанятые земли и каждый энергичный человек мог попробовать свои силы. Миф «дикого Запада» в Америке причудливым образом сочетал в себе европейское понятие свободы с чем-то близким архетипу вольной воли, вольной степи.

Итак, уточняя, можно сказать, что принцип «открытого обществам в социологическом отношении означал общество высокой социальной мобильности, не сдерживаемой искусственными сословно-бюрократическими препонами. Принцип «открытого общества» неуклонно снижал зависимость между социальным происхождением индивида и его шансами на карьеру и успех. «Открытое общество» включает своего рода историческую программу, состоящую в том, чтобы последовательно уменьшать корреляцию между наследуемым и приобретенным статусом. Эта программа в самом деле сравнительно эффективно действовала в США: антитрестовское, антимонопольное законодательство, поправки к Конституции, налоговая и кредитная политика – все вместе отражало тенденцию к установлению равенства стартовых условий и более справедливых правил игры. Кодекс «спортивного поведения», когда соблюдается равенство шансов, стал составной частью американской гражданской, деловой и политической этики. Это способствовало формированию привлекательного имиджа Америки, ставшей меккой для смелых и предприимчивых людей всего мира.

Обратимся теперь к другому, культурологическому аспекту принципа «открытого общества». Одним из первых ему уделил внимание немецкий философ, эмигрант из фашистской Германии, Карл Поппер. Само название «открытое общество» восходит к книге Поппера «Открытое общество и его враги» (1943 год). Поппер поставил своей целью не просто развенчать репрессивные политические и идеологические институты тоталитарного общества, но и вскрыть его глубинные социокультурные и интеллектуальные истоки. Поппер пришел к выводу, что в основе тоталитаризма лежит своего рода коллективизация разума или коллективизация сознания, когда индивиды отказываются от личной способности критического анализа и передоверяют ее общественному целому. На этой основе рождаются «великие» коллективные ценности, на которые индивиды не смеют посягать, и в том случае, если замеченные ими факты способны вступать в спор с этими ценностями, коллективная лояльность побуждает людей игнорировать факты во имя неприкосновенности ценностей.

Адептов такого подхода Поппер называет интеллектуальными коллективистами. «Они утверждают, что поскольку мы обязаны своим разумом «обществу»…, общество – это все, а индивид – ничто. Другими словами, все ценное, чем обладает индивид, наследуется им от коллектива, подлинного носителя всех ценностей. В отличие от этой позиции, концепция, представленная в этой книге («Открытое общество» – А.П.), не предполагает существования коллективов. Если я, к примеру, говорю, что мы обязаны обществу нашим разумом, я всегда имею в виду, что разумом мы обязаны определенным конкретным индивидам… Поэтому, говоря о «социальной» теории разума (или научном методе), я имею в виду, если быть конкретным, теорию интерперсональную, или межличностную, но ни в коем случае не коллективистскую» [71].

Иными словами, Поппер и к интеллектуальной области прилагает атомарную «теорию обмена», т. е. полагает, что индивиды добывают знание как изолированные атомы («робинзоны») и обмениваются между собой уже готовым знанием. Поппер явно игнорирует тот факт, что процесс производства новых истин, во-первых, мотивируется общественными целями, в контексте которых истина выступает как ценность, а те, кто занимается ее исследованием, считаются носителями наиболее престижной социальной роли; во-вторых, что процесс производства истины начинается не с нуля, а на базе того, что добыто, отобрано и сохранено предшествующими поколениями и легитимировано научным или культурным сообществом в качестве достижения, удостоенного оставаться в пантеоне культуры.

Поппер же имеет в виду каких-то неслыханных «кустарей культуры», начисто игнорирующих ее коллективные предпосылки и каждый раз начинающих с чистого листа. В итоге Поппер делает вывод, что в основе закрытых обществ авторитарно-тоталитарного типа лежит «закрытая» личность – взирающая на окружающий мир с некоторыми априорными установками и предубеждениями, внушенными ей традиционной культурой. Не следует думать, что под традиционностью здесь понимаются только закостенелые предрассудки и суеверия, унаследованные от «темного» Средневековья. Поппер сюда относит и великую литературную и философскую классику, создающую стройный, но герметически замкнутый мир гуманитарной культуры. Поппер, а затем и его последователи – теоретики модернизации сознания в других странах, ставит под сомнение саму установку классической культуры на формирование особой интровертной личности, живущей внутренними переживаниями. Именно богатство внутреннего мира отвращает всех нас – адептов традиционной гуманитарной культуры – от повышенного внимания к внешнему миру и идущим от него «раздражителям».

Таким образом, «открытая личность» понимается как личность, у которой нет «ничего за душой» – никаких барьеров и фильтров культуры, препятствующих смотреть на мир «свежим взглядом», открыто, без предубеждения. Обвинение культуры в том, что она плодит предубежденных и догматических «интровертов», не приемлющих внешнего мира из-за того, что он проигрывает внутреннему по критериям стройности и правильности, а также по эстетическим и нравственным меркам, стало общим местом для всех теорий модернизации сознания.

Нам сегодня внушают, что Россия – уникальная по своей «неадаптированности» к современному миру страна, а русский человек – законченный изгой Современности. Но если обратиться к периоду модернизации во Франции – эпохе перехода от IV к V республике и вхождения в «Общий рынок», – то мы встретим те же коллизии общественного сознания и таких же адептов Современности, безжалостно критикующих не только французскую народную (низовую), но и классическую культуру за то, что они плодят «бакалавров», оторванных от реалий современного индустриального общества и внутренне враждебных ему. «Нынешний бакалавр» – писал один из главных теоретиков модернизации во Франции Ж. Фурастье, – судит о цивилизации в традициях гуманитарной классики, от Еврипида до Корнеля и Расина… Отсюда это неприспособленное поколение, уязвленное и скептическое» [72].

Ж. Фурастье предлагал устранить весь этот «экран культуры», отделяющий ценностно-ориентированных и живущих воспоминаниями людей от современного мира, который требует от нас не столько богатой памяти, сколько гибкой приспособяемости. Учитывая, сколь богат гуманитарный гений Франции и сколь плодоносен ее культурный слой, можно только удивляться той легкости, с какой некоторые идеологи V республики и теоретики модернизиции готовы были расправиться с ее культурным наследием во имя адаптации к требованиям «Общего рынка». У нас аналогичную «смелость» сегодня демонстрируют адепты «открытого общества», не всегда подозревающие о том, что у них есть столь близкие предшественники, причем не где-нибудь в «третьем мире», а во Франции, культура которой была взята под сомнение на тех же основаниях, на каких сегодня берут под сомнение культуру России.

В частности, философ А. И. Ракитов прямо ставит задачу разрушения самого «культурного ядра» нашей национальной культуры – того тщательно взращиваемого и оберегаемого в течение веков ценностно-смыслового и нормативного комплекса, который сохранял нашу национальную идентичность, обеспечивал устойчивость нашего народа как коллективной исторической личности. В основе такой «программы» лежит неумеренное прельщение Современностью и столь же неумеренная неприязнь к историческому прошлому, к национальной культурной традиции. Однако как в индивидуальной личностной биографии, так и в коллективной биографии народа несомненно действует правило, связанное с сущностью человека как творчески деятельного, а не пассивно-приспосабливающегося существа.