Читать онлайн «Социализм. Экономический и социологический анализ». Страница 88

Если такое объединение не направлено только на подготовку к слиянию производств, целью его является монополистическое господство на рынке. Тенденция к горизонтальной концентрации предприятий имеет причиной стремление отдельных предпринимателей к преимуществам монополиста.

Вертикальная концентрация есть объединение нескольких предприятий, одни из которых используют то, что производится другими. Эта терминология принята в современной экономической литературе. Примерами вертикальной концентрации являются: объединение чесальных, крутильных, ткацких и красильных производств; создание типографских предприятий, включающих бумажную фабрику и газетное производство; комбинирование железорудных и угледобывающих производств и т. п.

Каждое производство представляет собой вертикальную концентрацию отдельных операций и оборудования. Единство производственного процесса создается в результате того, что часть средств производства, например определенные станки, строения, аппарат управления, сосредоточена в одном месте. Такое единство места отсутствует в вертикальной увязке предприятий. Здесь объединение создано предпринимателем, его желанием добиться того, чтобы предприятия служили друг другу. Тот факт, что два предприятия принадлежат одному владельцу, сам по себе еще недостаточен. Когда производитель шоколада владеет также и металлургическим заводом, вертикальная концентрация не возникает.

Вертикальная концентрация имеет целью обеспечить сбыт продукции или снабжение сырьем и полуфабрикатами -- так обычно отвечают предприниматели на вопрос о цели таких объединений. Многие экономисты удовлетворяются этим, поскольку не считают своим долгом проверять высказывания "людей дела", а приняв это высказывание за истину, остается только анализировать его моральное содержание. Но хотя они и избегают углубляться в суть, точное расследование фактов должно было бы навести их на след. Ведь от управляющих заводов, объединенных в вертикальную структуру, часто можно услышать многочисленные жалобы. Управляющий бумагоделательной фабрики говорит: "Я мог бы получить гораздо лучшую цену за бумагу, если бы не должен был поставлять ее "нашей" типографии". Управляющий ткацкой фабрики говорит: "Если бы я не должен был брать пряжу у "своих", я мог бы получать ее дешевле". Такие сожаления -- факт, и совсем нетрудно понять, почему они неизбежны в каждой вертикально интегрированной структуре.

Если объединенные производства были по отдельности достаточно эффективны и не боялись конкуренции, вертикальное объединение им не нужно. Лучшая в отрасли бумагоделательная фабрика может не тревожиться о сбыте. Типография, которая не уступает своим конкурентам, может не беспокоиться за свое положение на рынке. Эффективное предприятие продает там, где ему дают наилучшую цену, покупает там, где это выгоднее. Это значит, что вовсе не обязательно, чтобы принадлежащие одному собственнику предприятия, каждое из которых представляет определенную стадию отраслевого производства, нуждались в вертикальном объединении. Только когда одно или другое из них оказывается неконкурентоспособным, предприниматель обращается к идее укрепить слабое союзом с сильным. Тогда он начинает смотреть на прибыли успешного дела как на источник покрытия убытков дела прогорающего. Если не считать налоговых и иных особых преимуществ, вроде тех, которые умели извлекать из картелизации металлургические заводы Германии, объединение не дает совершенно ничего, кроме мнимых прибылей одного предприятия и мнимых убытков другого.

Количество и значение вертикально концентрированных структур чудовищно преувеличены. В экономической жизни современного капитализма, напротив, постоянно возникают предприятия новых отраслей, а части существующих предприятий непрерывно откалываются, дабы обрести независимость.

Настойчивая тенденция к специализации в современной промышленности показывает, что направление развития противоположно вертикальной концентрации, которая (кроме тех случаев, когда она диктуется технологическими требованиями) всегда существует лишь как исключение, объяснимое особыми правовыми и политическими условиями производства. Но даже здесь вновь и вновь происходят распад таких объединений и восстановление независимых предприятий.

Тенденция к концентрации производства или к концентрации предприятий никоим образом не равнозначна тенденции к концентрации богатства. По мере того как масштабы производств и предприятий увеличивались, современный капитализм развил формы предпринимательства, позволяющие людям с небольшим состоянием начинать большое дело. Доказательством того, что тенденции к концентрации богатства не существует, служит количество предприятий этого типа, значение которых растет изо дня в день, в то время как независимый предприниматель почти исчез из сферы тяжелой и добывающей промышленности и транспорта. История форм предприятий от societas unius acti до современных акционерных обществ полностью опровергает доктрину концентрации капитала, столь произвольно заявленную Марксом. [306]

Если мы хотим доказать, что бедных становится больше и они делаются все беднее, а число богатых сокращается и они все богатеют, бесполезно ссылаться на отдаленные времена античности, столь же недоступные для нас, как Золотой век для Овидия и Вергилия, когда различия в богатстве были будто бы меньше, чем ныне. [307] Следовало бы указать на экономические механизмы, которые повелительно ведут дело к концентрации богатства. Но марксисты даже не пытались сделать этого. Их теория, в которой капитализму приписывается особая склонность к концентрации богатства, высосана из пальца. Попытки подобрать ей хоть какое-нибудь историческое обоснование совершенно безнадежны и демонстрируют нечто обратное тому, что утверждал Маркс.

Желание разбогатеть можно удовлетворить через обмен, единственно доступный в капиталистической экономике метод, или с помощью насилия и прошений, как в милитаристском обществе, где сильный приобретает с помощью силы, а слабый -- с помощью просьбы. В феодальном обществе собственность принадлежит сильному лишь до тех пор, пока он может защитить ее, а собственность слабого всегда ненадежна, поскольку получена в знак милости от сильного и всегда зависит от его расположения. Собственность слабого не имеет правовой защиты. В милитаристском обществе, следовательно, только сила может воспрепятствовать расширению богатства сильных. Они могут обогащаться до тех пор, пока не наткнутся на противодействие другого сильного человека.

Нигде и никогда крупная земельная собственность не возникала в результате действия экономических сил. Она всегда является результатом военных и политических усилий. Созданная насилием, она и поддерживалась только и исключительно насилием. Как только латифундии вовлекаются в сферу действия рыночных сил, они начинают раскалываться, и так до тех пор, пока не исчезают вовсе. Ни их возникновение, ни их существование экономически не обусловлены. Большие земельные состояния -- не результат экономического превосходства крупной собственности. Они возникают вследствие аннексий, совершаемых за пределами сферы обращения. "Пожелают полей, -- печалится пророк Михей, -- и берут их силою, домов, -- и отнимают их" [357*]. [308] Так возникает собственность тех, о ком говорит Исайя: "Прибавляющие дом к дому, присоединяющие поле к полю, так что другим не остается места, как будто вы одни поселены на земле" [358*].

Внеэкономическое происхождение латифундий выявляется тем фактом, что создавшая их экспроприация земель, как правило, ничего не меняла в способе производства. Прежние владельцы в новом статусе продолжали вести хозяйство на своем клочке земли.

Крупная земельная собственность может быть создана также и дарением. Именно так приобрела громадные свои владения церковь при франкских королях. Не позднее VIII века эти латифундии попали в рука знати: согласно прежней теории -- в результате секуляризации земли, проведенной Карлом Мартеллом и его наследниками, а согласно новейшим исследованиям вследствие "наступления служилой аристократии" [359*]. [309]

Что в рыночной экономике трудно поддерживать существование латифундий, показывают попытки подвести под них правовые основы в виде семейного фидеикомисса и сопутствующие правовые установления вроде английского майората. [310] Целью фидеикомисса было сохранение крупной земельной собственности, поскольку никаким другим способом это не удавалось. Закон о наследовании изменяется, залог и отчуждение земель запрещаются, и государство назначает тех, кто должен надзирать за неделимостью и неотчуждаемостью собственности, чтобы не угас блеск старинных семей. Если бы экономические обстоятельства благоприятствовали непрерывной концентрации земельной собственности, такие законы были бы не нужны. Тогда бы законодательство было озабочено тем, как не допустить формирования латифундий, а не тем, как их сохранить. Но о таких законах история права не знает ничего. Законы против сноса крестьянских дворов, против огораживания пахотных земель и т. п. были направлены против процессов, происходивших вне сферы рынка, т. е. против насилия. [311] Вводимые законом ограничения "праву мертвой руки" -- того же типа. [312] Земли "мертвой руки", защищенные почти таким же законом, что и фидеикомисс, прирастают не в силу экономического развития, но через благочестивые даяния.