Читать онлайн «Инквизиция». Страница 87

Караффа установил следующие нормы деятельности для папской инквизиции: 1. При первом же подозрении в ереси инквизиция должна обрушиваться на виновных подобно молнии. 2. Инквизиция обязана преследовать всех еретиков, невзирая на их чины и звания, в том числе государей и князей церкви, если они повинны в ереси. 3. Особенно энергично следует преследовать тех еретиков, которые пользуются покровительством светских государей; только те из них, кто проявит раскаяние, могут рассчитывать на «отеческое милосердие» инквизиции. 4. Протестанты, в частности кальвинисты, не должны рассчитывать на какую-либо пощаду».[370]

Террор новой инквизиции быстро захлестнул папские владения. В Швейцарию и Германию бежали многие видные церковники, заподозренные в симпатиях к реформации, в их числе викарий ордена капуцинов Бернардино Окино, богословы Вермильи, Курионе, Валентин, Кастельветро. Но бежать могли далеко не все. Тех же, кто попадал в руки Караффы и его ищеек, ждали тюрьма, пытки, возможно и смерть на костре. «Трудно, — с горечью писал один из итальянских богословов того времени Антонио де Тальяричи, — быть христианином и умереть в своей собственной постели».[371]

С особым недоверием папская инквизиция относилась к ученым, гуманистам, считая их опасным рассадником еретических воззрений. Под давлением Караффы были распущены академии наук в Модене и Неаполе, а все те, кто занимался наукой, взяты на подозрение, за ними была установлена слежка. Снова начались преследования францисканцев, этих неисправимых крамольников внутри церкви. Костры вновь запылали по всей Италии. В Венеции, правда, инквизиторы изобрели более дешевый способ избавляться от еретиков: их топили в лагуне.

В 1555 г. папой стал верховный инквизитор Караффа, принявший имя Павла IV. Несмотря на преклонный возраст (ему в момент избрания было 79 лет), Павел IV продолжал с прежним рвением и садизмом преследовать еретиков. Хронисты отмечают, что папа не пропустил ни одного еженедельного заседания инквизиционного трибунала. Павлу IV всюду, даже в своем ближайшем окружении, мерещились еретики. По его приказу в застенки инквизиции были брошены кардиналы Мороне и Фоскерари, занимавшиеся по его поручению цензурой книг и составлением Индекса и показавшиеся ему недостаточно ревностными гасителями разума, а посему сочувствующими ереси. Павел IV возвел «святого» Доминика, учредителя доминиканского ордена, в чин небесного покровителя инквизиции. Находясь на смертном одре, Караффа призвал кардиналов и завещал им оказывать максимальную поддержку своему излюбленному детищу — «священному» трибуналу. Хотя Павел IV находился на папском престоле всего лишь четыре года, его правление ознаменовалось такими чудовищными беззакониями, что, когда он умер, римляне напали на Капитолий, где при жизни папы была воздвигнута статуя в его честь, разрушили ее, а голову статуи вываляли в нечистотах и выбросили в Тибр. Народ напал и на дворец инквизиции, поджег его, освободил заключенных, избил инквизиторов и служащих трибунала.

Но эта вспышка возмущения римлян не имела далеко идущих последствий. Папы римские и после смерти Павла IV продолжали покровительствовать инквизиции.

Буллой от 21 декабря 1566 г. Пий V окончательно закрепил особое положение инквизиции: он аннулировал все постановления и распоряжения предшествовавших пап, в какой бы то ни было мере ограничивавшие деятельность инквизиционного трибунала, и заранее объявил не имеющими силы все решения будущих пап, направленные к смягчению приговоров инквизиции. Этой буллой инквизиционное судилище формально ставилось выше самого папского престола.

Пытки к заключенным применялись в папской инквизиции с таким же рвением, как и в «национальных» инквизициях. Они были официально узаконены Павлом IV.

«Суммарий доминиканского ордена», которым руководствовались в своей деятельности папские инквизиторы, так определяет в четырнадцатой главе способы борьбы с упорствующими еретиками:

«Злодейство преступников так велико, что они прилагают все усилия, стараясь помешать судьям выяснить их преступления. Подвергаемые допросу, он и нагло отрицают свою вину. Ввиду этого возникла необходимость найти разного рода средства, чтобы вырывать истину из их уст. Таких средств три: присяга, тюремное заключение и пытка. По существу, следовало бы верить просто сказанному, но все без исключения люди так лживы, что было постановлено требовать присяги от обвиняемого, против которого имеются улики. Под угрозой обвинения в смертном грехе он обязан открывать истину…

Если же невозможно добиться истины посредством присяги и имеются серьезные улики, а преступление велико, то необходимо прибегать к тюремному заключению, которое дает три полезных результата: 1) если обвиняемый виновен, то заключение заставляет его сознаться в преступлении; 2) лишает его возможности узнать, что сообщили свидетели, и опровергать их; 3) препятствует его бегству…

Если вышеуказанные средства не помогают, то остается последнее — пытка. На основании имеющихся свидетельств о степени виновности судьи могут налагать физические истязания, к числу которых относятся воздержания, принуждения и тому подобное, пока он не сознается. Если против брата имеются свидетельства мирян, то на их основании его нельзя осудить, но можно подвергнуть пыткам и предать допросу…

Кроме вышеуказанных оснований, по которым обвиняемого можно подвергать пыткам, имеются еще следующие: во-первых, если обвиняемый колеблется как в форме изложения, так и по существу дела, сперва признает себя виновным, а потом отрицает, или сперва отрицает, а потом сознается, или если во время допроса говорит одно, а затем прямо противоположное. Во-вторых, если имеется достаточно достоверное свидетельство вне суда. В-третьих, если имеется хотя бы один свидетель, дающий достаточно порочащие показания. В-четвертых, если имеется один свидетель, подтверждающий обвинение. В-пятых, если есть много явных свидетельств».

Инквизитор Антонио Панормита в своем руководстве инквизиторам, вышедшем в 1646 г., подробно излагает и обосновывает применение пыток в «священных» трибуналах. Он говорит: «Инквизиторы вынуждены особенно часто прибегать к пыткам, так как еретические преступления относятся к числу тайных и трудно доказуемых. Кроме того, сознание в ереси приносит пользу не только государству, но и самому еретику. Поэтому пытка полезнее всех других средств, помогающих довести следствие до конца и вырвать истину у обвиняемого».[372]

Папская инквизиция вдохновляла крестовые походы против еретиков. Европу охватили религиозные войны. В Нидерландах испанские оккупанты во главе с кровожадным герцогом Альбой истребили десятки тысяч протестантов. Папский престол восторженно приветствовал этот геноцид. Во Франции тысячи гугенотов (кальвинистов) погибли во время варфоломеевской резни в ночь на 24 августа 1572 г. (день св. Варфоломея). В результате последовавших затем гонений на гугенотов в течение двух недель было убито во Франции свыше 30 тыс. человек. Находившийся тогда на папском престоле Григорий XIII устроил в ознаменование этих достославных побед над французскими еретиками торжественный молебен в церкви св. Людовика, покровителя Франции. По приказу этого же папы был переиздан в 1578 г. богословом Пеньей «Директорий инквизиторов», написанный уже известным читателю Николаем Эймериком за двести лет до этого и считавшийся «классическим» руководством по преследованию еретиков. Вся эта изуверская премудрость, как мы увидим ниже, применялась папской инквизицией к ее жертвам.

17 февраля 1600 г. на Кампо ди Фиори (площади Цветов) в Риме был сожжен по приказу папской инквизиции один из самых замечательных мыслителей эпохи Возрождения — Джордано Филиппе Бруно. В момент казни ему едва исполнилось 52 года, из которых восемь он провел в заточении в застенках инквизиции.

Д ж о р д а н о Б р у н о

Джордано Бруно родился в г. Нола, близ Неаполя, в 1548 г. Пятнадцати лет он вступил в доминиканский орден в Неаполе и, хотя всю жизнь формально числился доминиканцем, страстно ненавидел «псов господних» и довольно откровенно писал об этом в своих сочинениях. Например, на вопрос одного из персонажей в произведении Бруно «Песнь Цирцеи», как можно распознать среди множества собачьих пород самую злую, доподлинно собачью и не менее знаменитую, чем свинья, Цирцея отвечает: «Это та самая порода варваров, которая осуждает и хватает зубами то, чего не понимает. Ты их распознаешь по тому, что эти жалкие псы, известные уже по своему внешнему виду, гнусным образом лают на всех незнакомых, хотя бы и добродетельных людей, а по отношению к знакомым проявляют мягкость, хотя бы то были самые последние и отъявленные мерзавцы».[373]