Читать онлайн «Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети». Страница 26

При внимательном рассмотрении позиция Пула и его единомышленников оказывается противоречащей здравому смыслу, и это не случайно. Разумеется, выгодно иметь как можно больше источников информации, хотя бы для того, чтобы замечать возникающие угрозы режиму. (В этом отношении древние иранские правители были мудрее современных западных ученых.) Информация, поступающая из различных независимых источников, может усилить авторитарные режимы или по крайней мере законсервировать их. Проницательный свидетель последних лет СССР заметил в 1987 году: “Наверняка бывают дни (может быть, наутро после Чернобыля), когда Горбачеву хочется купить кремлевский эквивалент ‘Вашингтон пост’ и выяснить, что же на самом деле происходит в его… стране чудес”. (Горбачев упоминал о том, что западные радиопередачи помогли ему следить за событиями путча в августе 1991 года, когда он был заперт на даче в Форосе.)

Сейчас нет нужды охотиться за российским эквивалентом “Вашингтон пост”. Даже в отсутствие действительно свободной прессы Дмитрий Медведев может узнать почти все, что ему нужно, из блогов. Однажды он признался, что зачастую именно с этого начинает рабочий день (Медведев – большой поклонник электронных книг и айпада).

Президенту не приходится тратить много времени на поиски жалоб. Обиженный местным чиновником россиянин может пожаловаться президенту, оставив комментарий в его блоге (это очень распространенная в России практика). Чтобы заработать пару бесплатных очков, подчиненные Медведева с большой помпой латают ветшающую инфраструктуру и увольняют коррумпированных чиновников. Президент, однако, действует избирательно и скорее в целях пиара, чем ради устранения недостатков системы. Никто не знает, что происходит с жалобами, содержащими слишком серьезную критику в адрес властей, однако известно, что довольно много едких комментариев быстро исчезают из президентского блога. Владимир Путин тоже любит собирать жалобы в ходе ежегодной “прямой линии” на ТВ. Но в 2007 году офицер милиции сообщил оператору линии, что хочет пожаловаться на коррупцию в своем подразделении. Звонившего вычислили и наказали.

Китайские власти поступают сходным образом: блокируют откровенно антиправительственный контент, не трогая записи в блогах, обличающие местную коррупцию. Власти Сингапура следят за блогами, в которых звучит политическая критика, и утверждают, что учитывают замечания “сетян” в свой адрес. Поэтому, хотя темы многих блогов современным авторитарным режимам явно не по вкусу, есть множество других, авторов которых власти терпят или даже поощряют.

Редкие авторитарные режимы заинтересованы в отрезании коммуникаций (уже хотя бы потому, что они желают знать заранее о приближении неприятностей), однако частичная цензура интернет-контента неизбежна. Последние три десятилетия считалось, что нужда в цензуре загоняет авторитарные режимы в угол. Они либо осуществляют цензуру, страдая от ее экономических последствий (так как цензура несовместима с глобализацией), либо совсем не прибегают к ней – и рискуют получить революцию. Хиллари Клинтон заявила в своей речи, посвященной свободе интернета: “Государства, осуществляющие цензуру новостей и информации, должны оценить ее последствия с экономической точки зрения. Не существует разницы между цензурой политической дискуссии и цензурой коммерческих переговоров. Если бизнес в вашем государстве лишен возможности получить всю информацию, то это неминуемо отразится на экономическом росте”. Рассказывая о роли высоких технологий в иранской твиттер-революции, газета “Нью-Йорк таймс” выразила сходное мнение: “Поскольку в наши дни цифровые технологии критически важны для современной экономики, то репрессивные режимы могут дорого заплатить за полное их блокирование (если такое вообще возможно)”.

Этой концепции (диктаторы якобы не смогут участвовать в глобализации, пока они не откроют свои сети полчищам зарубежных советников и инвестиционных банкиров, которые вытопчут их страны в поисках выгоды), известной как “дилемма диктатора”, придерживаются многие политики, особенно если речь идет о благотворной роли интернета. Но прямая связь экономического роста с цензурой интернета не очевидна. Не является ли это еще одним вредоносным допущением времен холодной войны?

В 1985 году Джордж Шульц, госсекретарь США, одним из первых изложил этот популярный взгляд. Он заявил, что “тоталитарные общества стоят перед дилеммой: они либо отвергают эти технологии (и пропускают новую промышленную революцию), либо разрешают их (что неминуемо сводит на нет тоталитарный контроль”. Итак, авторитарные правительства, по мысли Шульца, обречены: “У них нет выбора, потому что они никогда не смогут полностью остановить вал технического прогресса”. Этот подход, сформулированный на страницах “Форин эффэйрс”, приобрел много сторонников. В 1989 году автор передовицы в журнале “Нью репаблик”, напечатанной всего неделю спустя после зачистки площади Тяньаньмэнь, заявил, что диктаторы стоят перед выбором – “позволить людям думать самостоятельно и говорить то, о чем они думают… либо смириться с тем, что экономика попросту протухнет”.

В то время это звучало подобно музыке для ушей многих жителей Восточной Европы, и последовавший коллапс советской системы, казалось, подтвердил справедливость детерминистского подхода редакторов “Нью репаблик”. На самом деле подобные предсказания были продуктом той оптимистичной эпохи. Все, кто помнит атмосферу конца 80-х – начала 90-х годов, не могут не заметить связь двух популярных в то время концепций. Первая имела отношение к технологиям, а вторая – к политике, однако в силу таинственных причин носила то же название. Первая из концепций (автор – футуролог Элвин Тоффлер) гласила, что быстрый технический прогресс приведет к возникновению общества “третьей волны”, для которого характерны демократизация доступа к знанию и наступление информационной эры. С точки зрения Тоффлера, бурное развитие информационных технологий, последовавшее за двумя революционными “волнами” – аграрной и индустриальной, ознаменовало постиндустриальную эпоху в истории человечества.

Вторая концепция, предложенная гарвардским политологом Сэмюэлом Хантингтоном, гласила, что конец 80-х – начало 90-х годов были отмечены “третьей волной” демократизации, когда страны одна за другой выбирали для себя демократическую форму правления. Первая “волна”, по мысли Хантингтона, продолжалась с начала XIX века вплоть до возникновения фашизма в Италии, а вторая – с момента окончания Второй мировой войны до середины 60-х годов.

Было крайне заманчиво найти точку совпадения двух третьих волн в недавней истории, и 1989 год подходил для этого как нельзя лучше. Эти взгляды нередко предполагают существование строгой зависимости между победоносным шествием по планете демократии и информационной революцией (о такой связи много кто говорил, но мало кто брался ее доказать). “Дилемма диктатора” превратилась в удобный шаблон, способ сказать о крахе авторитарного режима, неминуемом в случае его столкновения с факсами, ксероксами и т. п. Вслед за Джорджем Шульцем в 1990–2010 годах множество высших американских чиновников, включая Джеймса Бейкера, Мадлен Олбрайт и Роберта Гейтса, говорили о “дилемме диктатора” как о чем-то общеизвестном. Джагдиш Бхагвати, экономист из Колумбийского университета, выразил суть “дилеммы диктатора”, пожалуй, наиболее красноречиво: “Компьютер несовместим с компартией”. Свободомыслящий интеллектуал Бхагвати, разумеется, вправе думать, как ему хочется, и не обращать внимания на то, что творится вокруг. Однако политические лидеры не могут себе этого позволить уже потому, что ставят под угрозу эффективность политики будущего. Опасность веры в “дилемму диктатора” (и другие подобные концепции, предполагающие неизбежность победы капитализма или наступления “конца истории”) кроется в том, что она вселяет в политических лидеров чувство исторической неизбежности и поощряет лень: если перед авторитарными государствами стоит такая серьезная, можно сказать, смертельная дилемма, зачем вмешиваться? Подобный необоснованный оптимизм неминуемо ведет к бездеятельности и параличу воли.

Внешнеполитический обозреватель “Нью-Йорк таймс” Томас Фридман в своей обычной манере упростил “дилемму диктатора” (и тем самым, к несчастью, способствовал ее популяризации), изобретя модное словечко: СИМ, “синдром иммунодефицита микропроцессора”, от которого “может страдать всякая разбухшая, ожиревшая, склеротическая система после холодной войны. Этот синдром обычно поражает страны и компании, не привитые от перемен, принесенных микрочипом, и демократизации техники, финансов и информации”. Поскольку теперь есть интернет, авторитарные правительства обречены: “В течение нескольких лет каждый сможет сравнить товарные преимущества своего… правительства и правительства соседей”. (По какой-то причине американцы, имеющие неограниченный доступ к интернету, не следуют совету Фридмана и не заглядываются на другие правительства, у которых может быть гораздо более разумный подход, например, к тюремному заключению своих граждан.) Николас Кристоф из “Нью-Йорк таймс”, более трезво мыслящий коллега Фридмана, также твердо убежден в неминуемом крахе авторитаризма, подточенного информационными потоками. Он написал, что “предоставляя китайскому народу широкополосную связь”, лидеры КНР “роют могилу компартии”.