Читать онлайн «Запад-Россия. Тысячелетняя Война». Страница 68

Прежде монархи, наместники Бога на земле, должны были доказывать, что, развязывая войну, исполняют Божью волю, и звали епископов благословить армию. Сегодня благословение на ведение войны должны дать гуманитарные деятели; они же являются гарантом того, что вмешательство в дела других стран — вынужденная мера, священный долг во имя победы на земле мира и демократии. Традиционное елеопомазание перед боем сменилось елеопомазанием словесным, светским, осуществляемым властителями дум. А заверения империалистов XIX века, что они несут на другие континенты цивилизацию, сменились велеречивыми рассуждениями о правах человека.

С этой точки зрения то и дело повторяемая фраза, что «русские захватили Украину», имеет одну единственную цель: убедить, что агрессором является именно Россия и что легитимное, но слабое украинское правительство остро нуждается в помощи Запада. А иначе как объяснить такое невиданное искажение фактов? Если следовать этой логике становится понятно, зачем передовицы повторяли друг за другом, что Россия развязала войну в Осетии. Главное — не нарушать логическую цепь. Когда украинское правительство назначило министром члена команды бывшего грузинского президента Саакашвили, ориентированного на Запад, тут тоже все было понятно[366].

А вот еще пример использования дискредитирующих формулировок применительно к любой стороне российской действительности. Так, если речь идет о системе образования, то «в ней работает отбор по национальному признаку»; если об иммиграции — то она «жестко регламентирована»; если о религии — то она «враждебна к неправославным»; если о коррупции — то она «не перестает расти»; если о положении гомосексуалистов — то оно «ужасающее»; а если о правовой системе — то она «коррумпирована и плохо работает».

Что касается лжи, то у нее своя диалектика. Лгут все политики и все руководители без исключения. Это имеет даже свое название: «государственные соображения» или «государственные интересы», и большинство граждан с этим в принципе согласно. Другая сторона вопроса — понять, кто лжет больше. Путина регулярно обвиняют в том, что он лжет, нарушает данное слово (можно подумать, главы других государств его держат!). Игра между политиками заключается в тыканье друг в друга пальцем: «Я не лгу, это он лжет!». На этой игре замешана демократия, и выигрывает тот, кто всех перехитрил. Но какая из западных газет решится уличить президента Обаму во лжи, хотя еще в начале своего первого президентского мандата он пообещал закрыть пресловутую тюрьму в Гуантанамо? Меж тем подходит к концу его второй мандат, а тюрьму так и не закрыли. А может, потребовать, чтобы он вернул Нобелевскую премию мира, коль скоро он мучил и убивал людей своими беспилотными самолетами и тем нарушал права человека?

Великое искусство придворного журналиста — потому что существуют придворные журналисты, как существовали когда-то придворные поэты — состоит в том, чтобы выстроить дискурс в соответствии с общепринятой точкой зрения, ловко жонглируя различными искажениями реальности, упоминая или замалчивая те или иные факты, употребляя соответствующие случаю слова; главная задача — вписаться в стереотип, в заданный шаблон, да так, чтобы швы и стыки были незаметны! Подобные деформации чрезвычайно опасны для журналистики и являются одной из причин (наряду с популярностью Интернета), по которой многие читатели не любят читать крупные газеты.

Разделение на «мы» и «они»

Составление текстового сообщения информагентства или подпись к видеоряду в новостях — это вовсе не холодный и не нейтральный вид деятельности. Напротив, выбор лексических средств, интонации, создание образа, метафор, употребление объединяющего «мы» могут породить ощущение близости, общности, человеческого тепла. Но можно также противопоставить «мы» — и «они». «Они» — это другие, все остальные, кто не входит в круг счастливых избранников.

В своем анализе статьи о событиях в Беслане, опубликованной Джорджем Меллоуном в «Уолл-стрит джорнал»[367], Фелиситас Макгилкрист показывает, как автор, вроде бы выступающий против терроризма, умело разграничивает «мы» (американцы) и «они» (русские). В отрывках, приведенных ниже, видно, как через построение фраз Меллоун дискредитирует российского президента — при том, что формально он выражает сочувствие жертвам теракта[368]:

1. «Оппозиция Владимира Путина вторжению в Ирак не спасла Россию от исламского зверства»[369].

2. «Неправильная позиция президента Путина в вопросе чеченского сепаратизма является всего лишь очередной в длинной цепи российских ошибок в отношении ислама внутри федерации и на ее границах».

3. «Жесткая реакция Путина на сепаратизм и беззаконие в Чечне четыре года назад была весьма популярной в России».

4. «Но к настоящему времени его ни к чему не приводящая кампания разрушения еще больше подорвала и без того уже низкий боевой дух российской армии и укрепила решимость чеченских повстанцев».

5. «Путин, казалось, желал помешать развитию гражданского общества путем взятия под свой контроль телевизионного вещания, самого влиятельного средства массовой информации в России».

6. «Старые советские привычки скрытности и государственного манипулирования информацией с трудом отмирают в России. Активное гражданское общество едва ли будет развиваться, пока государство не станет более терпимым к свободной дискуссии и свободным общественным институтам».

7. «Однако, несмотря на дурные предчувствия по поводу отношения г-на Путина к чеченцам, администрация Буша-младшего, без сомнения, станет приветствовать любые предложения поддержать цели США на Ближнем Востоке».

Этот текстовый анализ показывает, как журналист или автор редакционной статьи, зажатый между молотом и наковальней (в данном случае между необходимостью осудить бесчеловечный теракт и сверхзадачей дискредитировать Россию), прекрасно может справиться с проблемой путем ловкой иерархизации злодеев. Главными злодеями выведены террористы, на втором месте идет Россия, поскольку нельзя позволить американскому читателю проникнуться состраданием к истязаемым российским детям.

К концу статьи у читателя почти не остается сомнений, что жертва и палач друг друга стоят и что всего этого не случилось бы, если бы г-н Путин не обижал чеченских исламистов.

Второй (подсознательный) вывод, который делает читатель статьи, это что «лучше нас никого нет», как говорят швейцарцы; между зверствами террористов и жестокостью русских нет большой разницы, зато «мы лучше всех и нам хорошо жить в нашем цивилизованном мире».

Статьи такого толка появляются довольно часто — всякий раз, как в России случается теракт или катастрофа.

Угол зрения и интенсивность критики могут, разумеется, варьироваться в зависимости от обстоятельств и геополитических нужд момента. Андрей Цыганков очень хорошо показал, как изменилась позиция Соединенных Штатов между 2001-м (нью-йоркский теракт 11 сентября, после которого Россия предложила США свою помощь в борьбе с терроризмом) и 2003 годом (когда Россия выступила против вторжения США в Ирак)[370].

Таблица наглядно демонстрирует перемену позиции США После терактов 11 сентября 2001 После вторжения США в Ирак Историческая оценка Россия — это новое государство Россия унаследовала советскую систему Россия — стратегический партнер Россия — бывший поработитель других народов, развалившаяся империя Чечня / Терроризм Критика сведена к минимуму, акцент на необходимости борьбы с терроризмом Усиление критики, в частности, из-за нежелания искать политические решения Политическая система Ослабление критики по внутриполитическим вопросам Жесткая критика по всем направлениям за несоблюдение принципов демократии Военное сотрудничество Сотрудничество во имя совместной борьбы с терроризмом Новое расширение НАТО без консультации с Россией Предложение принять Россию в НАТО Развертывание системы противоракетной обороны в граничащих с Россией странах Энергетическое сотрудничество Тесное сотрудничество в области добычи и использования природного газа Жесткая конкуренция в энергетической сфере и резкая критика по делу М. Ходорковского

Мы можем еще раз убедиться, что мнение Запада радикально меняется в зависимости от стратегических интересов конкретного исторического момента и мало зависит от того, насколько Россией соблюдаются демократические принципы. К тому же выводу мы можем прийти, сравнив «перезагрузку» российско-американских отношений (Хиллари Клинтон и Сергей Лавров) в 2009 году, т. е. год спустя после русско-грузинской войны — и их резкое ухудшение сначала в 2011-м, после отказа России исполнить требование Запада и отказать в поддержке президенту Асаду; затем после усиления радикальных исламистов; и наконец в 2014 году вместе с формированием Исламского государства и военной кампанией против Асада со стороны тех, кто раньше его поддерживал.