Читать онлайн «Потерянный разум». Страница 100

В действительности почти очевидно, что из мировой науки можно получить многие виды знания, но не все. И как раз среди тех «продуктов науки», которые невозможно купить или позаимствовать за рубежом, есть и такие, что необходимы для самого существования страны как социальной, культурной и экономической целостности. Конечно, и многие из тех плодов науки, что можно купить за рубежом, гораздо дешевле можно получить от своих ученых. Но для простоты поставим вопрос резко и будем говорить лишь о том, чего нельзя купить ни за какие деньги.

Россия, которая сложилась не просто как страна, но и как одна из крупных мировых цивилизаций, долгое время жить без своей науки не может. Когда основной поток знаний и технологий из мировой науки будет поступать в Россию, минуя «фильтр» собственной науки, которая увязывает эти знания и технологии с географической, культурной и социальной реальностью России, станут быстро размываться те самобытные цивилизационные контуры, которые соединили множество земель и народов в нашу большую и необычную страну224.

Чтобы оценить эту опасность и определить минимальную, критическую величину и структуру потребной России науки, мы должны видеть в ней не только одну из полезных отраслей хозяйства и духовной деятельности, а системообразующий фактор России, один из ее корней. Но вспомним сначала, как формулировались исходные положения реформирования науки.

Понятно, что крупные общественно-экономические и культурные системы, подобные системе национальной науки складываются не на основе логического расчета и «проектирования», а исторически. В мире существуют два принципиальных типа научных систем: наука как подсистема государства и наука как подсистема гражданского общества и рыночной экономики. Ни в одной стране они не встречаются в чистом виде, но всегда можно выявить устойчивый тип.

В России с самого начала, а в советское время особенно, наука создавалась и развивалась как подсистема державного государства. Для нее характерны высокая концентрация лучших научных сил в центральных государственных («императорских») утверждениях и очень высокая доля государственного финансирования в расходах на науку. А кроме того, господствующее во всех слоях общества убеждение, что попечительство науки является естественной обязанностью государства.

В 1990-1991 гг. в кругах либеральной интеллигенции сложилось представление, что реформа политической системы и приватизация промышленности приведут к быстрому формированию гражданского общества, которое примет от государства многие из его функций. И одним из первых изменений станет превращение науки государственной в науку гражданского общества. Эти расчеты подкреплялись активностью самого научного сообщества как одной из движущих сил реформы, а также острой критикой «огосударствления» науки со стороны самих ученых. Академики тоже хотели свободы225.

Исходя из этих ожиданий, стратегией нового режима стало невмешательство в процессы «самоорганизации», начавшиеся в науке во время перестройки. Главной концепцией было разгосударствление. За ней стоял политический интерес — демонтировать одну из важных опор советского государства, какой была наука. Говорилось, что сокращение государственного финансирования с одновременной приватизацией финансов и промышленности создадут и побудительные мотивы, и возможности для «передачи» науки от государства к частному капиталу.

Трудно сказать, насколько эти ожидания были искренни, но они не оправдались и в малой степени226. Гражданского общества почему-то не возникло, даже наоборот, наблюдается архаизация и криминализация образа жизни значительной части населения. Банки и частные компании финансировать науку не торопятся. Никаких признаков того, что в России возникли новые социальные субъекты, способные и готовые взять на себя обеспечение огромной научной системы, пока что не наблюдается.

Строго говоря, и буржуазии в результате реформы не возникло. Но даже если бы она и появилась, ни из чего не следовало, что она непременно захотела бы стать покровителем науки. Такие надежды, если они были искренни, были плодом невежества и аутистического сознания, которые никак не красят интеллигенцию. Ведь отношение буржуазии к науке не задается автоматически, исходя из чисто экономических условий. Установки западной буржуазии являются специфическим и уникальным явлением, которое не воспроизводилось нигде — ни в России конца XIX века, ни в индустриальных странах Азии.

Лишь на Западе наука развивалась как неразрывно связанная с предпринимательством сфера деятельности, что объясняют особой «протестантской этикой» их буржуазии. В Англии и затем в США в XVIII многие преуспевающие представители торгового и промышленного капитала принадлежали к секте квакеров. Их общины создавали крупные фонды, на средства которых обеспечивали школы основными для того времени научными книгами и инструментами, а также нанимали на летние месяцы ученых для чтения публичных лекций с научными экспериментами на всех почтовых станциях Англии. Бездетные квакеры завещали свои состояния, как правило, научным учреждениям или на стипендии ученым. Но не было никаких оснований рассчитывать на действие сходной шкалы ценностей в среде «постсоветской буржуазии» в России.

Не менее важно, что в России не только не возникло частного капитала, способного содержать науку, но и практически не изменились стереотипы мышления основной массы научных работников, которые ощущают себя, независимо от названия организации, государственными служащими, а не предпринимателями, производящими особый товар и выносящими его на рынок. Само отношение к научному знанию как товару отвергается массовым сознанием и научных работников, и хозяйственных руководителей, несмотря на вошедшую в обиход «рыночную» риторику.

Иначе, нежели ожидалось, пошел и процесс самоорганизации в науке в результате сокращения финансирования. Вовсе не произошло сокращения фронта исследований, самоликвидации «ненужных» направлений и концентрации усилий на направлениях «приоритетных». Наука «осела» как целое. Элементы научных школ и направлений (люди с их знаниями и навыками, инструменты, материалы и тексты) остались в России и могут быть собраны в организованные ячейки и «заложены на хранение».

Кроме того, идеологи первого этапа реформы предполагали, что в условиях экономических трудностей в лабораториях возникнет стихийно действующий механизм конкуренции, и наука сбросит «кадровый балласт». Это должно было бы привести к омоложению и повышению качественных характеристик кадрового потенциала. На деле произошло совершенно обратное: финансовый кризис мобилизовал коллективистские стереотипы, и под их давлением из научных организаций и утверждений были «выдавлены» более молодые и энергичные кадры — те, кто может «устроиться».

В результате значительно ухудшились демографические и квалификационные показатели исследовательского персонала отечественной науки. Особенно сильный урон понесло наиболее дееспособное кадровое ядро науки — корпус кандидатов наук.

Но вернемся к нашему вопросу — уходу интеллигенции в целом и научной интеллигенции в частности от структурно-функционального анализа нашей науки в тот момент, когда вырабатывалась доктрина реформы. Перечислим те воздействия, через которые отечественная наука участвует в создании, скреплении и развитии России и ее современного народа. На период кризиса, то есть когда под угрозу поставлено именно воспроизводство страны, эти функции и есть главный предмет оценки полезности науки.

Главные функции отечественной науки. Задачи науки любой страны в обычное время и в момент кризис представляют собой две перекрывающиеся, но существенно разные структуры. Их можно было бы изобразить в виде двух «карт», но здесь мы просто выделим несколько главных элементов интересующей нас структуры. Уже из их перечня будет видно, что «наука как непосредственная производительная сила» и наука как «средство предотвращения катастрофы» — существенно разные системы. Итак, вот те функции, которые, на мой взгляд, выходят на первый план во время кризиса:

— Наука через систему образования, средства массовой информации и личные контакты значительной прослойки ученых формирует рационально мыслящего человека с современным взглядом на мир, природу и общество.

Не располагая крупным научным сообществом, выросшим на почве национальной культуры, Россия не смогла бы произвести эту работу, т.к. для восприятия научного знания и метода, а затем и включения их в интеллектуальное оснащение народа необходимо, чтобы они были «переведены» на язык родной культуры. Исключительная устойчивость советского народа в Отечественной войне 1941-1945 гг. и народа России в условиях тяжелого кризиса сегодня — в большой степени является результатом длительного «воспитания наукой».