Читать онлайн «Если б я был русский царь. Советы Президенту». Страница 30

Как бы то ни было, мельком пущенная современником фраза, что общественные библиотеки Российской империи были бы пусты, когда бы их не посещали барышни и молодые евреи, в полной мере соответствовала действительности, заложив прочную основу для знакомств и будущих брачных союзов в среде начитанной молодежи. Сокрушения по этому поводу родителей с обеих сторон, ревнителей чистоты расы и охранителей патриархальных устоев мало чего стоят. Искренних криков души по поводу того, что русские евреи «объинтеллигентились», а русская интеллигенция за годы советской власти «объевреилась», было много. От переписки Куняева с Эйдельманом до «Двухсот лет вместе» Солженицына эти крики представляют редкий набор бессмыслиц, штампов и несообразностей, вопреки тому, что иногда испускали их люди талантливые. Бывает и на старуху проруха: простим великим благоглупости, сказанные ими по теме, в которой никто из них не разбирался. Чего хотеть от динозавра, вдруг осознавшего, что мир его исчез и нужно приспособиться к ограниченной нише, сесть в свой биотоп и не питюкать, или вымирать? Чтобы он хорошо относился к млекопитающим, занявшим его место? Ага. Отнесется он к ним. «А в комнатах наших сидят комиссары и девушек наших ведут в кабинет». Хотя пой – не пой, но и русский шансон в конечном счете оказался плодом игры ума еврейских шансонье.

Так что слияние можно считать полным, что есть именно российское – или, если угодно, советское наследие революции и всех последующих десятилетий. Старая элита была выбита или бежала, а образованные люди нужны любой стране, вне зависимости от ее государственного строя и того, какая конкретная сволочь ею правит в данный конкретный исторический момент. Числом российские евреи и российская интеллигенция более или менее совпадали. Приоритеты были общие: дети, образование, служение Отечеству – благо оно с 1917 года декларировало себя в части интернационализма в таком замечательном качестве, что ему бы только и служить. Практика вела в другую сторону, но до этого надо было еще дожить и разобраться, а разобравшись, выжить. Гуманитарии и технари, которых классик обозвал «образованщиной», эту образованщину в своих рядах действительно имели, но множество их составляли элиту мирового уровня, создавшую те самые научные и производственные школы, на которых страна превратилась в сверхдержаву. Среди них были профессионалы высочайшего класса и дилетанты, люди кристально честные и авантюристы – от Презента до Петрика, подвижники и бюрократы. Были титаны духа, вне зависимости от того, чем они занимались: Лихачев и Лотман, Королев и Ландау, Сахаров и Харитон, Зельдович и Уголев – перечислять можно бесконечно. Были приспособленцы и паразиты. Все то, что сказано в отношении предпринимательского сообщества о законах организации биосферы, действующих в мире людей, в полной мере относится к образованию, науке, культуре и технологии.

Было бы любопытно посмотреть на модель населения страны, характеризующую ее сегодняшнее состояние. Объемная и многоцветная, включающая основные группы интересов и профессиональные сообщества, учитывающая уровень способностей и степень их реализации для наиболее важных участников процесса (роль личности в истории никто не отменял). Практически Азимов с его «Основанием». И всего-то полтораста миллионов переменных. Вопрос лишь в том, кто будет задавать критерии оценки. Если судить по Академии наук, годовые собрания которой не без юмора называют «встреча академиков с учеными», бюрократизация и окостенение грозят даже самым динамичным институтам. Впрочем, это касается и университетов с их ректорами, и творческих союзов, подминаемых творческими же кланами, как когда-то итальянские и голландские городские коммуны подминались кланами купеческими. С исторической точки зрения между Медичи и Михалковыми разницы никакой, разве что первые оседлали Флоренцию, а вторые – гимнописание и кинематограф.

Распил бюджета является основой всякого образования, науки и культуры с незапамятных времен. Неважно, выделяется бюджет на производство философского камня в промышленных масштабах или «Манхэттенский проект», строительство обсерватории Улугбека или андронный коллайдер, поиски эликсира молодости или изучение стволовых клеток. С точки зрения чиновника минфина или хранителя папской казны, разница между Глазуновым и Рафаэлем, Микеланджело и Церетели равна нулю. Приходит некто, берет конкретную сумму, предоставляет результат. Кто заказал – тому понравилось. Наличие или отсутствие вкуса у заказчика – вопрос тонкий, исследованию не подлежит. Точно так же, что Гарвард и Сорбонна, что МГУ или Высшая школа экономики – бизнес-проект. Профессура получает зарплату и аудиторию для бесед. Студенты – дипломы и несколько лет беззаботной жизни. Руководство страны – дипломированные кадры. На первом этапе все довольны. Это потом выясняется, что золота из воздуха не будет, бессмертия не существует, а расходы на строительство бетонной дуры размером с полстраны и стоимостью в годовой бюджет для поиска чего-то непонятного неадекватны результату. Как говаривали офицеры на военной кафедре Московского института стали и сплавов, которую автор три года из пяти проведенных в его стенах исправно посещал: «Электроны – мелкие частички, почти невидимые глазом, вращаются они вокруг ядра, а между ними и ядром, понятно, воздух». Танкисты искренне хотели рассказать студентам, как устроен мир. Полковник Литошенко, помимо фразы «труба круглого диаметра», остался в истории науки утверждением, что в танке «40 % электричества течет по этому синему проводу, 60 % по красному, а вот тут они встречаются и дальше текут вместе». Последнее утверждение в общем характеризует интеллектуальный уровень заказчика любого академического, культурного и образовательного проекта, будь он из Пентагона, мэрии Москвы или правительства Швейцарии. Именно поэтому так важно, кто именно, на что и с какой отдачей деньги тратит. Если он по-настоящему увлечен своим делом и талантлив – платить ему стоит в любом случае, даже если полученное не будет совпадать с задуманным. Колумб не собирался открывать Америку, он в Индию хотел, но сухой остаток налицо. Галуа, Эйнштейн или Старостин изначально не планировали получить тот результат, который получили в математике, физике или компративистике. Но они его получили. После чего армада их последователей, эпигонов и учеников может рыть дальше. Легко искать, когда ты знаешь, что и где. Сплошь и рядом тот, кто идет впереди, понятия не имеет, на что наткнется. На том мир и развивается.

Свары творческих и академических сообществ по поводу того, что и кто из них собою представляет, вещь замечательная. Разбираться в том, кто из них прав, резона нет, и именно поэтому никто из власть имущих в их делах отродясь не разбирался, не разбирается и разобраться не сможет. Хотя многие и делают вид, что что-то понимают в той лапше, которую им вешают на уши достойнейшие из достойнейших в моменты своего прорыва к трону. Как следствие, наглость – второе счастье не только для Фоменок и Носовских, но и для Челлини, Росси или Ломоносовых. Кто хочет преуспеть, не должен извиняться перед миром за то, что он родился. Скромная творческая личность приятна окружающим, но помрет голодной, что особенно жаль в тех случаях, когда она заслуживает настоящей поддержки, а иногда только она ее и заслуживает. К моменту выхода в свет настоящей книги автор почти четверть века занимался поддержкой науки, культуры и образования в России и окружающем мире. Потратив на это замечательное занятие несколько собственных миллионов (не рублей) и собрав среди коллег и друзей по Российскому еврейскому конгрессу и его окрестностям более ста миллионов добрых полновесных американских долларов, не менее четверти которых пошло на университеты, архивы, музеи, библиотеки и проекты в естественных и точных науках, он получил немалый опыт в том, кто в этом мире чего стоит. Притом все прочее пошло на не менее толковые дела, вроде кормления одиноких стариков в «тощие» годы. Некоторые из ученых, которые стояли у истоков организации российским бизнесом этого добровольного рэкета, имели опыт выжимания грантов для поддержки российского образования и науки из персонажей типа Сороса, отличавшихся размахом в годы, когда отечественный бизнес просто не существовал. Тысячи исследователей были ими буквально спасены, при том, что сами эти люди не использовали для себя и своих проектов и тысячной доли тех возможностей, которые им предоставлялись. Как следствие, автор твердо понял, что последними в очереди за деньгами стоят именно те, кто заслуживает их в первую очередь. Что нет ни справедливости, ни объективности в системе грантов и поддержки, кто бы ее ни осуществлял. Что надо брать на финансирование не именитых, но забронзовевших, а талантливых и увлеченных, вне зависимости от занимаемого ими поста. Собачники хорошо знают, что родословная и полученные на выставках медали – одно, а охота и охрана – абсолютно другое. К роду человеческому это тоже относится.