Читать онлайн «Переворот». Страница 29

Не все организованные группы, которые важны в нормальной политической жизни, будут столь же важны в судорожной атмосфере переворота. Наоборот, группы, имеющие ограниченное значение в обычной политической жизни, могут оказаться реальной угрозой. Если, например, нам не удастся нейтрализовать такие организации, как Национальная ассоциация владельцев стрелкового оружия (National Rifle Association) в США или британский Национальный союз студентов, то их реакция — какой бы неэффективной она ни была бы сама по себе — все равно может представлять собой угрозу для переворота и замедлить процесс политической стабилизации, поскольку они способны спровоцировать конфликты, которые заново поставят вопрос о власти. Другие, более осторожные группы в этом случае тоже могут пересмотреть свою позицию и начать оппонировать нам, в то время как использование силы для того, чтобы остановить агитацию групп, о которых мы до этого забыли, способно привести к дальнейшему усилению оппозиции, так как побочные эффекты применения насилия увеличат враждебность к перевороту.

Наконец, есть и такие политические силы, которые не нужно нейтрализовывать (помимо тех групп, которые согласились поддерживать нас). Это группы, которые обычно считаются экстремистскими, но чья реальная мощь ограничена. Дав им определенный простор для деятельности, мы предоставим им тем самым возможность противостоять нам, но их оппозиция будет иметь для нас два положительных побочных эффекта: а) мы сумеем заручиться поддержкой тех сил, которые боятся их больше, чем нас; б) сможем начать бороться против других групп, обвинив их в том, что они проводят единую с упомянутыми экстремистами политику. Но это, однако, может оказаться опасной игрой; в сложной и драматичной обстановке переворота экстремисты могут усилить свое влияние и приобрести дополнительную политическую поддержку, и поэтому есть вероятность, что время, которое мы предоставим им для дискредитации оппозиции, пойдет им на пользу.

Во многих экономически развитых странах религиозные организации уже не имеют большой политической силы, хотя иногда по-прежнему являются важной социальной силой. Лидеры религиозных групп могут быть влиятельны в социальной и до определенной степени — в политической жизни, но приверженность им со стороны паствы редко проявляется в прямой силовой форме. В экономически отсталых странах и в тех, развитие которых ограничено или началось недавно, дело обстоит по-другому. Там, где новая технология человека применяется только недавно или вообще не применяется, старинная технология Бога все еще имеет огромное значение. Это может быть источником довольно значительной политической власти для организаций, которые идентифицируют себя с определенными верованиями и способны канализировать чувства верующих. Если отбросить в сторону локальные религии, которые слишком фрагментированы, чтобы быть важными в общенациональной политике, и в любом случае имеют тенденцию к аполитичности,[79] мы увидим, что даже мировые религии различаются по степени своей вовлеченности в политическую жизнь.

Роль католической церкви в Италии после Второй мировой войны иллюстрирует силу, которую может аккумулировать хорошо организованная религиозная группа, даже если действует в неблагоприятных с религиозной точки зрения условиях. Несмотря на то, что большинство мужчин в Италии редко ходят или вообще не ходят в церковь, итальянские женщины активно и регулярно посещают церкви. Так как Италия — демократическая страна, где женщины имеют право голоса на выборах, понятно, что если церковь захочет настроить своих прихожан на голосование за определенную политическую партию, эта партия получит много голосов женщин еще до того, как начнет свою избирательную кампанию. Церковь обычно давала такие установки, и определенная политическая партия выиграла от них: Христианско-демократическая партия (Democrazia Cristiana (DC). При помощи гарантированного большинства голосов женской части электората ХДП управляла Италией, единолично или в различных коалициях, с 1946 года и добилась этого во многом благодаря поддержке церкви. Поэтому вряд ли удивительно, что церкви удалось доминировать в ХДП и что через ХДП она оказывала влияние на каждый аспект итальянской национальной жизни.

Это было не «мягкое» влияние благодаря общему авторитету церкви, а скорее постоянное наблюдение за политической активностью, осуществляемое на провинциальном уровне епископами, на национальном — папой и его помощниками. На каждом уровне государственной бюрократии церковь, прямо или косвенно, осуществляет свое влияние: на получение работы в гражданском государственном аппарате и на продвижение по службе; на распределение капиталовложений и на различные формы правительственных грантов; на административные решения, касающиеся регулирования районирования и строительства.

Влияние церкви приносит свои плоды. В то время как бюрократический аппарат государства все время ухудшался по сравнению с динамичным частным и полугосударственньм сектором, религиозные и образовательные церковные учреждения переживали постоянную экспансию; деньги и разрешения на их строительство никогда не были проблемой.

Если нам в случае переворота не удалось бы нейтрализовать церковную организацию в Италии, то она могла бы воодушевить и скоординировать оппозицию через свою плотную сеть приходов. Прихожане уже привыкли слышать политические послания с кафедры[80] (pulpit); священники привыкли получать детальные политические инструкции от своих епископов, а последние получают их из Ватикана. Нейтрализация нами теле- и радиокомпаний не предотвратит поток этих инструкций: у Ватикана есть своя собственная радиостанция, которую можно использовать, чтобы напрямую контактировать с каждой организацией церкви по всей стране.

Католическая церковь играет похожую роль и в некоторых других странах, где в нее номинально входят 99,9 % населения и где она имеет статус национальной религии, но в Испании, Португалии, не говоря уже о Франции, бoлee сильные, чем церковь, государственные структуры, не позволили ей занять такие же доминирующие позиции, как в Италии. Однако вмешательство церкви может стать мощным фактором в большинстве стран католического мира, включая Латинскую Америку, особенно если мотивы переворота будут восприняты как антиклерикальные.

Ислам, имеющий всеобъемлющий характер в качестве религии, политической системы и цивилизации одновременно, до сих пор (хотя и в гораздо меньшей степени, чем раньше) представляет собой важную политическую силу, и его религиозные лидеры играют признанную всеми политическую роль. «Профессоры» университета «Аль-Азхар» в Каире, одном из главных теологических учреждений мусульманского мира, периодически подталкиваются режимом Насера к откровенно политическим декларациям. Исламская система менее централизованна, чем католическая, поэтому ни у одного из лидеров ислама нет такого же авторитета, как у папы. Однако в каждой стране местные исламские лидеры до сих пор очень важны. Даже распространение «арабского социализма» не подорвало позиций ислама, и правительства, следующие крайне левой линии во внешней и некоторых сферах внутренней политики, до сего времени не хотят (или не в состоянии) бросить вызов исламу как государственной религии. Когда такой курс попытался осторожно проводить один из малоизвестных представителей нынешнего сирийского режима, руководство страны (следующее линии Пекина почти во всех других областях) было вынуждено официально отмежеваться от него. Но означает ли такая устойчивость ислама способность его лидеров в той или иной конкретной стране выступать в качестве активной политической силы — совсем другое дело. Структуры ислама как организованной религии окаменели; гибкость исламского движения первых его дней сменилась догматическим и очень консервативным набором верований, чья застылость является одной из причин современных проблем арабского мира.

Политическая стерильность ислама в последнее время означала, что, хотя он был использован правительствами для пропаганды их политических инициатив, ислам сам по себе действовал только тогда, когда его религиозная ортодоксальность подвергалась прямой атаке[81]. Соответственно, если у нашего переворота нет прямой антиисламской окраски, религиозные лидеры в исламском мире не станут инициировать никаких действий против нас. Поэтому нам нужно помешать нашим оппонентам приписать нашему перевороту такую окраску.

В постоянной политической войне между «арабскими социалистами» и монархиями в арабском мире последних обвиняют в том, что они являются «инструментами сионистско-империалистических нефтяных монополий», а первых — в том, что они хотят заменить ислам своими безбожными взглядами. Но в настоящее время даже мнимые «прогрессисты» (soi-disant) не мечтают о вызове исламу, который, так или иначе, благодаря языку Корана остается главным фактором, связывающим друг с другом арабские страны, разделенные как историей, так и географией.