Читать онлайн «Революtion!». Страница 22

Хотя кабинет Примакова находился в весьма стесненных политических и экономических рамках, ему удалось добиться некоторой позитивной динамики в экономике. Отчасти (и, возможно, даже большей частью) эта динамика была вызвана колоссальной девальвацией рубля, запустившей простаивавшее производство и стимулировавшей импортозамещение. Кабинет, по крайней мере, не мешал этому процессу.

Но главное, чего добился Примаков, это серьезной стабилизации общественно-политической ситуации в стране. Его деятельность на посту премьера носила во многом психотерапевтический характер. Одним своим видом и манерой поведения этот крупный советский вельможа вызывал доверие общества и элит. Популярность и влияние Примакова стремительно росли, особенно на фоне часто болевшего Ельцина.

В то же самое время Примаков не спешил использовать собственную репутацию для поддержки президента, политическая звезда которого закатывалась. Так, Примаков не помешал Думе, где пользовался безусловным авторитетом, начать процедуру импичмента Ельцина.

В начале 1999 г. в России с ее Конституцией сверхпрезидентской республики сложилось фактическое «двоецентрие»: хотя главой государства с огромными полномочиями оставался постоянно болевший и крайне непопулярный Борис Ельцин, власть и влияние безостановочно перетекали в руки премьера Евгения Примакова.

Было понятно, что подобная ситуация не может оставаться длительной, что рано или поздно она решительно сдвинется. Поскольку время в данном случае работало против президентской стороны, то именно от нее следовало ожидать неожиданных действий по изменению становящегося все более невыгодным для Ельцина баланса. Причем с формальной точки зрения Конституция и закон благоприятствовали потенциальным действиям президентской стороны (в России действует Конституция, дарующая президенту колоссальные права и возможности, но при этом освобождающая его от всякой ответственности).

Понимание этого очевидного обстоятельства – недолговременности и исторической обреченности «двоецентрия» – побудило союзников Примакова из числа российской элиты обратиться к нему с предложением совершить государственный переворот.

Сценарий его выглядел следующим образом: Примакову надлежало инициировать экстренное заседание Федерального собрания (то есть собрать вместе верхнюю и нижнюю палаты парламента), на этом заседании объявить о недееспособности президента, из-за спины которого страной управляет коррумпированная, преступная клика, и потребовать незамедлительного отрешения Ельцина от должности. После этого исполняющим обязанности главы государства становился премьер-министр, через три месяца проводились внеочередные президентские выборы, на которых Примаков побеждал.

Государственным переворотом этот сценарий назван потому, что первая его часть, касающаяся созыва премьер-министром Федерального собрания, нарушала Конституцию России. (Хотя юристы, конечно, придумали бы какую-нибудь зацепку.)

При этом люди, предлагавшие Примакову эту богатую идею, клятвенно обещали, что московская полиция и московские городские службы смогут надежно заблокировать любые контрдействия, в том числе силовые, со стороны Кремля. В обмен у Примакова просили создания правящего тандема, в котором он займет пост президента, а его верному соратнику, поднявшему на поддержку российскую столицу, отойдет пост премьер-министра.

Думаю, читателям хорошо понятно, кто был тем человеком, который предлагал подставить Евгению Примакову свое заплывшее жиром, но все еще крепкое плечо.

Приводя эту интригующую историю, я всего лишь раскрываю секрет Полишинеля. Всем, кто варился в московской политической кухне второй половины 1990-х гг., она хорошо известна. Известно и что Примаков ответил на это предложение. Не дословно, но суть была следующая: государственный переворот – это не наш метод; я буду следовать Конституции; Ельцин не решится снять меня с поста премьера, а даже если снимет, то на президентских выборах (они должны были состояться в июне 2000 г.) я в любом случае одержу победу, ведь общество и элиты на моей стороне, а президентской команде некого выставить.

Не правда ли, какой-то инфантильный стиль мышления? А ведь речь идет о человеке, сделавшем большую политическую карьеру в крайне непростое время, о политике, возглавлявшем внешнюю разведку и МИД. Кому как не Примакову было знать закулисную сторону политики и иметь представление о поистине зверином чутье и изворотливости Ельцина. Ан нет, этот опытный царедворец и политический вельможа, столкнувшись с необходимостью принятия неординарных решений, впал в состояние паралича, оказался рабом процедуры.

В этом, кстати, и состоит ключевое отличие стиля мышления политика от ментальности чиновника (даже если чиновник занимается политикой): чиновник обожествляет процедуру, политик в критической ситуации игнорирует ее. Для чиновника закон превыше всего, для политика – необходимость ломает закон. Для чиновника политика – искусство возможного, для политика – искусство невозможного. В этом смысле Ельцин был политиком (и потому он смог стать революционером), а Примаков, даже занимая высшие политические посты, навсегда остался чиновником. Сановным вельможей, но не политиком.

Занятие революцией, точнее, даже способность помыслить о революции всерьез, служит отличительной чертой определенного психотипа. Именно люди с таким психотипом совершают революции и выступают ее авангардом. Те, кто его лишен, оказываются в стороне или втягиваются в революционный процесс помимо своей воли.

Людей с революционным психотипом (по-другому их еще можно назвать нонконформистами) в любом обществе немного. Нонконформистское ядро составляет всего лишь 3–5%, и похоже, что оно биологически детерминировано. (Ситуативно к нему может присоединиться до 17–20% общества. Но большинство – никогда.)

Причем далеко не все из этого биологического ядра нонконформистов движимы высокими идеями и самопожертвованием, то есть этакие Данко, вырывающие собственное сердце, чтобы осветить путь заблудшему человечеству. Среди них немало людей, которых мой покойный друг, Михаил Малютин, называл «хаотами», то есть теми, кто выступает против любого политического и социального порядка. И совершенно неважно, какой это порядок и под каким идеологическим знаменем против него выступать. Просто по самой своей природе «хаоты» враждебны любой упорядоченности, они, что называется, врожденные революционеры.

В самом деле, значительную часть революционной пехоты во все эпохи и во всех странах составляют именно такие люди – не идейные революционеры, не виртуозы космической любви и сострадания и даже не любители набить под сурдинку карман и пограбить. А те, кто жаждет движения ради движения и разрушения ради разрушения. Как там, в «Трех мушкетерах», говорит Портос: «Я дерусь, потому что я дерусь»? Вот и эти люди – революционеры потому, что революция открывает щелочку, форточку, окно или дверь для вожделенного ими хаоса.

Даже мирные революции сопровождаются волнами массовой невротизации и психотизации. А чем значительнее революция, тем выше эта волна. Большевики в свое время подняли такой «девятый вал» хаоса, что им потом пришлось обуздывать его железом и кровью. В первую очередь в собственных революционных рядах.

Нетрудно догадаться, что у биологических нонконформистов не очень много шансов сделать политическую карьеру в спокойное время и в упорядоченной системе. Система поощряет конформистов, «революционеры» вредят ее нормальному функционированию. И они могут подняться по карьерной лестнице, лишь скрывая и тая подлинные порывы собственной души.

Поэтому нисколько не удивительно, что Примаков оказался именно законопослушным и изворотливым политическим конформистом. Классический продукт советской системы. Окружающими это воспринималось как мудрость и опыт. Однако качеств, которые хороши в стабильной ситуации, явно недостаточно для успеха в хаосе.

От Примакова всего-то и требовалось сделать один-единственный шаг. Он даже ничем не рисковал. Все было готово, и все были готовы к переходу власти в его руки. Но судьба помогает только дерзким.

А вот как закончилась эта история. 12 мая 1999 г. премьер-министр Примаков был отправлен в отставку. И никто даже не пикнул в его защиту. Попытка импичмента президента Ельцина, предпринятая Думой в мае того же 1999 г., провалилась.

В августе 1999 г. и. о. премьер-министра был назначен Владимир Путин. В течение четырех месяцев из незаметного homo novus российской политики он превратился в успешного военного вождя – победителя сражения с чеченскими террористами в Дагестане, возглавившего планомерное наступление на Чечню. Популярность и рейтинг еще вчера никому не известного чиновника росли как на дрожжах. Общество, уставшее от неопределенности, страданий и страхов, нуждалось в сильном лидере и охотно проецировало на Путина собственные ожидания. Причем вне зависимости от социального положения и политических взглядов.