Читать онлайн «Революtion!». Страница 2

Без Великой французской революции идеи демократии и республиканизма, лаицизма и политической нации вряд ли возобладали бы в мире. Без Великой русской революции 1917 г. практики социального государства и общества всеобщего благоденствия имели бы гораздо меньше шансов осуществиться. (Характерно, что именно после краха советского социализма, по распространенным оценкам, начался ползучий демонтаж социального государства, в том числе и на Западе.) Без «красной» китайской революции эта древняя азиатская страна, возможно, влачила бы сейчас жалкое существование, а не претендовала на мировое экономическое лидерство.

В целом без этих и других, не столь известных, революций современного мира попросту не было бы. Но и востребованная революциями плата за созидание современности оказалась баснословно высокой. Зловещей метафорой цены революционных преобразований стали пирамиды из человеческих черепов, сооруженные «красными кхмерами» в Кампучии. Вспомните знаменитое полотно живописца Василия Верещагина «Апофеоз войны». А теперь представьте не всего лишь одну гору черепов, как на этой картине, а множество подобных пирамид, зловеще белеющих сквозь зеленые заросли джунглей.

Может ли плата человечества за прогресс быть не столь высокой? Вероятно. Но, чтобы дело не доходило до кровавых революций, необходимо, дабы властвующие элиты своевременно и в адекватных формах разрешали накапливающиеся противоречия, которые, собственно, и приводят к революциям. А вот это допущение, как понимает читатель, уже не реалистично. По крайней мере во всемирно-историческом масштабе.

Люди, даже неглупые, учатся скорее на собственных ошибках, нежели на чужом опыте. Британский правящий класс приводится в пример за способность посредством компромиссов и социального реформизма избегать социальных и политических потрясений. Но сдается, дело тут не столько в якобы врожденном common sense англосаксов, сколько в их умении извлекать уроки из собственного опыта. В данном случае – из Английской революции середины XVII в., когда «железнобокие» Оливера Кромвеля показали себя достойными предтечами большевистских комиссаров.

У российского читателя слово «революция» наверняка ассоциируется с большевистским переворотом октября 1917 г. и последовавшей за ним кровавой вакханалией Гражданской войны и «социалистических преобразований». Однако миллионные жертвы и массовое насилие вовсе не обязательный атрибут революции. В мире происходило и происходит немало бескровных революций. Более того, для революций последних двух-трех десятилетий вообще характерна минимизация насилия.

«Раскассирование» Советского Союза в августе – декабре 1991 г., грузинская «революция роз» в 2003 г., два революционных переворота (2005 г. и 2010 г.) в Киргизии, проходившая в два этапа (2004 г. и рубеж 2013–2014 гг.) национально-демократическая революция на Украине, в России обычно именуемая Майданом, «арабская весна» 2011–2012 гг. – все это самые настоящие революции. И хотя порою они сопровождались беспорядками, насилием и жертвами, на фоне «модельных» революций вроде Октябрьской или Великой французской современные революции выглядят вегетарианскими.

При этом сразу же подчеркну, что война в Донбассе в 2014–2016 гг. не есть неизбежное следствие победы Майдана, и уж совершенно точно она не могла бы зайти столь далеко без активного внешнего участия. (Вопрос, почему иные революции оказываются кровавыми, а иные – бескровными, будет рассмотрен дальше.)

И все-таки даже ненасильственные и бескровные революции разрушают сложившийся порядок вещей и ведут к хаотизации – более или менее продолжительной – общества и хозяйственной жизни. Даже самые либеральные и демократические по своим лозунгам и намерениям революции неизбежно влекут за собой серьезные экономические кризисы, а то и катастрофы.

Порою потеря темпа способна обернуться выигрышем качества экономического роста. Но слишком часто постреволюционные страны оказываются в ловушке экономического хаоса и слабости новых институтов, из которой приходится выкарабкиваться десятилетиями.

И это наблюдение, естественно, приводит к сакраментальному вопросу: а не лучше ли вообще обойтись без революций? Увы, ответ будет тем же, что и несколькими абзацами выше: если бы правящие элиты могли вовремя и удачно развязывать зреющие клубки противоречий, то революции не имели бы шансов осуществиться.По словам выдающегося российского реформатора начала XX в. Сергея Витте, «все революции происходят оттого, что правительства вовремя не удовлетворяют назревшие народные потребности. Они происходят потому, что правительства остаются глухи к народным нуждам».

Но, прежде чем начать разбираться в том, каковы причины революций и что делает их в некоторых ситуациях неизбежными, следует определить, какие именно события и процессы могут быть названы революцией.

Позднелатинское revolutio произошло от глагола revolvere, означавшего «возвращаться», «превращаться», «откатываться». То есть термин revolutio первоначально означал циклическое движение, возвращение к первоначальной точке, на круги своя. Именно в этом смысле он использовался в названии знаменитого трактата Николая Коперника De revolutionibus orbium coelestium («О вращениях небесных сфер») 1543 г.

Аналогично – для обозначения круговорота политических форм – термин «революция» применялся и в общественно-политической жизни. Итальянцы словом rivoluzioni называли чередование аристократических группировок у власти. В частности, флорентийцы так именовали мятежи 1494 г., 1512 г. и 1527 г., восстановившие во Флоренции прежние политические порядки.

Во Франции словом révolution было названо возвращение короля Генриха IV в католичество 25 июля 1593 г. В Англии revolution стало восстановление монархии в 1660 г. Роялисты приветствовали возвращение Карла II словами «Да здравствует революция!». В то время как предшествующее двадцатилетие, известное нам под именем «Великой английской революции» или «Английской буржуазной революции», современники называли мятежом и гражданской войной.

Так или иначе, до XVII в. включительно революции означали изменение политического строя в рамках широко взятой традиции. Как правило, традиция подразумевала монархию, религию и обычаи (социальный порядок). Характерно, что даже радикальный лидер пуританской революции Оливер Кромвель, при котором был казнен король и провозглашена республика, выступал в защиту традиционного социального порядка – «разрядов и чинов, которыми Англия славилась веками… Дворянин, джентльмен, йомен; их достоинства, они важны для нации, и в величайшей степени!»[3].

Другими словами, то были политические, а не социальные революции. Они не посягали на масштабные социальные изменения, не говоря уже о кардинальном разрыве с прошлым и противопоставлении ему. Более того, в понимании самих революционеров цель перемен состояла именно в возвращении к некоему исконному «правильному» положению дел. Хотя они пускали стрелы из лука вперед, голова их при этом была обернута назад.

Понимание революции решительно переменилось в XVIII в., что и зафиксировала идеология Великой французской революции. Отныне революционеры не чувствовали себя связанными религией, монархией, обычаями. Более того, в воинствующей манере они отвергали эти фундаментальные основания старого мира, провозглашая окончательный и бесповоротный разрыв с ним, и заявляли о радикально новом этапе человеческой истории.

Понимание революции как социального катаклизма было подхвачено марксистской традицией и окончательно закрепилось в ней после Великой русской революции 1917 г. И живо до сего времени. Причем не только среди выживающих из ума профессоров-марксистов, но и среди массы «русских людей старого поколения», то есть тех, кто прошел социализацию в советскую эпоху. Вот они как раз считают, что революция – это непременно смена политического и социально-экономического строя, причем сопровождающаяся потоками крови, насилием и разрухой. Все остальное для них не революция.

Парадоксальным образом эта квазимарксистская трактовка активно поддерживается и развивается современной российской пропагандой. И понятно почему. Если вы подаете революцию как кровавую вакханалию с тотальным переделом собственности, то лучшего способа демонизировать саму идею революции как способа перемен и запугать ею общество просто не существует.

Однако грандиозный масштаб и глубина социальных перемен характерны в первую очередь для так называемых «великих» революций, открывавших переход от одной социоэкономической системы к другой и вызывавших всемирную динамику. А таких революций в мире было только две: Великая французская и Великая русская 1917 г. (Иногда к великим относят и Китайскую революцию 1949 г.) Вот они действительно оказались кровавыми.