Читать онлайн «Конфиденциально. Ближний Восток на сцене и за кулисами». Страница 72

Встреча с Бегином состоялась поздно вечером 17 сентября в Иерусалиме в резиденции премьера. Это тоже, очевидно, было призвано продемонстрировать серьезное отношение нового руководства Израиля к беседе с советскими представителями.

Менахем Бегин был фигурой сложной. Он родился в польском городе Брест-Литовск в 1913 году, окончил юридический факультет Варшавского университета. С юношеских лет был активным членом военизированного молодежного сионистского формирования Битар. Когда фашистские войска вторглись в Польшу, Бегин бежал в Литву. После присоединения Литвы к Советскому Союзу в 1940 году Бегин, как известный уже в то время активный член сионистского движения, был арестован и заключен в лагерь в Коми. После нападения Германии на Советский Союз он и другие граждане Польши были освобождены и включены в польскую армию Андерса. В ее рядах Бегин оказался в Трансиордании, которая тогда была подмандатной территорией Великобритании. В мае 1942 года он очутился в Палестине, где, покинув польскую армию, вступил в организацию «Иргун цвай леуми» (Эцель). Эта организация, как и отколовшаяся от нее Лехи, была типичным диверсионно-террористическим образованием. Символ Эцеля — рука, сжимавшая винтовку, на фоне карты Палестины и Трансиордании (!), с надписью «Только так». Главой Эцеля в 1944 году стал Менахем Бегин. Через два года боевики Эцеля взорвали отель «Кинг Дэвид» в Иерусалиме. Организация занималась и захватом заложников. В 1947 году боевики Эцеля захватили и казнили двух английских сержантов. За голову Бегина — живого или мертвого — британские власти назначили огромную для того времени награду — 30 тысяч долларов.

После создания Израиля террорист Бегин стал политическим деятелем, возглавив партию Херут, превратившуюся в главного оппонента правящей партии Мапай и лично Бен-Гуриона, которые обвинялись херутовцами в сотрудничестве с англичанами, а позже — с американцами. В 1973 году Бегин возглавил правый блок Ликуд, ядро которого составила партия Херут.

Наша встреча с ним произошла за три месяца до «исторического визита» Садата в Иерусалим, за которым последовало Кэмп-Дэвидское соглашение и подписание египетско-израильского мирного договора 1979 года. В 1978 году Бегин вместе с Садатом получили Нобелевскую премию мира. Договор, как уже говорилось, был подготовлен при активнейшей поддержке Соединенных Штатов. Однако Бегин был далек от роли деятеля, выполняющего указания из Вашингтона. Более того, у нового израильского правительства были трудности в развитии отношений с США. Американская администрация, в свою очередь, прохладно относилась и до конца не доверяла Бегину.

Бегин был человеком, способным к непредвиденным разворотам. Он отличался от многих других израильских руководителей тем, что не боялся принимать решения, потому что, как это ни звучит парадоксально, не опасался ударов справа — уже правее его, пожалуй, никого и не было на израильском политическом поле.

Кстати, Бегин, единственный из всех наших собеседников — израильских руководителей, свободно говорил по-русски. Он начал беседу с нами с ностальгических воспоминаний об СССР. И нужно сказать, что в этих воспоминаниях не было горечи от лично им пережитого. Напротив, он без всякой наигранности говорил, что «русский народ — самый благородный, великий и доброжелательный, о чем я повторяю моим молодым помощникам». Подчеркнул, что это мнение у него укрепилось и тогда, когда был в «стесненных обстоятельствах в Коми».

Кстати, Бегин написал книгу «Северное сияние», в которой он тоже не злобствовал по поводу Советского Союза.

В ходе последовавшей беседы с Бегином четко проявилось несовпадение взглядов по проблеме ближневосточного урегулирования. Он высказался против возобновления работы Женевской конференции по Ближнему Востоку. Затем затронул проблему эмиграции. Вместе с тем Бегин неоднократно подчеркивал роль СССР как одного из главных действующих лиц на Ближнем Востоке и на мировой арене в целом. Развивая эту мысль, он сказал, что в процессе урегулирования, «которое не произойдет в один день», только СССР может влиять на арабов и это должно высоко цениться в Израиле. Характерно, что, когда зашел разговор об участии Соединенных Штатов в урегулировании, Бегин сказал: «Мы настроены решительно в отношении того, что сами сможем добиться урегулирования путем минимальных уступок».

Чувствовалось, что за этими словами стоит не просто надежда, а уверенность в том, что Израилю удастся подтянуть Садата к сепаратному решению. Мы зашли в кабинет Бегина сразу же после того, как оттуда вышел Даян, прибывший прямо из Марокко, где имел секретную встречу с заместителем премьер-министра Египта. Бегин ни словом не обмолвился об этом, но, естественно, был под влиянием доклада Даяна, из которого следовало о «прорыве» на египетском направлении, а это было действительно огромным достижением для Израиля.

В ходе разговора с Бегином мы не почувствовали особо воинственного настроения, как это часто ощущалось со стороны наших партнеров по предыдущим контактам. Различие между Бегином и его предшественниками проявилось и тогда, когда он затронул вопросы эмиграции евреев из СССР. Даже подняв конкретную проблему Щаранского[62], Бегин демонстрировал нежелание обострять ситуацию.

На конец беседы мы припасли главное: нам было поручено сообщить Бегину, что с началом возобновления работы Женевской конференции руководство СССР будет готово объявить о восстановлении дипломатических отношений с Израилем. Такая формула прозвучала с нашей стороны впервые. Думаю, что Москва нашла для себя способ решить этот трудный вопрос — восстановление отношений без «потери лица», продолжая увязывать его с ближневосточным урегулированием, но теперь уже без требования ликвидации последствий войны 1967 года. Бегин внимательно выслушал наше предложение, но, думаю, не оценив той перспективы, которую оно открывало, сказал: «Пусть Брежнев пригласит меня в Москву. Я обещаю, что мы договоримся с ним по всем проблемам». При этом, подчеркнул Бегин, это должна быть не конфиденциальная поездка, а официальный визит премьер-министра Израиля. Мы пытались убедить его в невозможности такого визита в условиях отсутствия дипотношений между нашими странами. Но он безапелляционно повторял: «Доложите Брежневу о моем предложении. Я уверен, он меня примет и мы обо всем договоримся».

Мы сочли, что Бегин попросту не понял, что советские руководители сделали качественно новый шаг по пути восстановления отношений с Израилем, а увязка с конференцией в действительности ничего плохого для Израиля не содержала. Таким образом, была утрачена возможность восстановить еще в 1977 году дипломатические отношения между СССР и Израилем, что могло бы изменить в лучшую сторону развитие событий на Ближнем Востоке. Что касается СССР, то ему тоже был небезразличен этот вариант — он мог способствовать тому, чтобы снять международное давление на нашу страну с использованием «еврейского вопроса». Можно добавить, что в Москве на среднем уровне даже не решились доложить хотя бы руководству ЦК и МИДа о предложении Бегина.

В целом мы почувствовали желание нового израильского руководства продемонстрировать свое доброе расположение и сохранить диалог с Советским Союзом. В подтверждение этого можно привести хотя бы такой факт. Еще в Москве мы были знакомы с тем, что, несмотря на занимаемую на словах антиизраильскую позицию, эфиопское руководство во главе с Менгисту регулярно получает оружие из Израиля, поставляемое морем в порт Момбасу. Эфиопия в то время вела войну против Сомали, а Менгисту клялся в верности Москве, но тщательно скрывал факт секретных договоренностей с Израилем. В ожидании приема у премьер-министра мы задали этот вопрос Бен Элиссару, который подтвердил факт поставок израильского оружия. «Естественно, — сказал он, — сделка строго конфиденциальная. Израилю было бы в высшей мере нежелательно предавать гласности эту деликатную сделку, в качестве компенсации за поставленное оружие эфиопское руководство обязалось отпустить в Израиль 20 тысяч фалашей — граждан Эфиопии, исповедующих иудаизм. Что касается Эфиопии, то ей было невыгодно входить в противоречие с решениями Лиги арабских государств о бойкоте Израиля. Более того, для Израиля, — добавил он, — важно налаживание связей с Эфиопией в целях раскола антиизраильского фронта в Африке».

Наша поездка в сентябре стала последней. Созданный нами конфиденциальный контакт продолжал существовать вплоть до декабря 1991 года и периодически использовался для решения отдельных технических и оперативных вопросов в основном по линии спецслужб двух стран. Но в этом я уже не принимал участия.

В этот же период случались спонтанные встречи представителей Израиля и СССР в разных странах и в ООН, преимущественно инициированные израильской стороной. Однако эти встречи не носили серьезной политической нагрузки.