Читать онлайн «Добыча». Страница 216

Тем не менее набатный колокол прозвучал. Однако ни в Соединенных Штатах, ни в промышленно развитых странах не последовало какой-либо особой реакции или, что следует подчеркнуть, какого-либо определенного консенсуса, который был необходим для более согласованных предупреждающих действий.

Теперь, сняв импортные барьеры, Соединенные Штаты стали вполне созревшим и весьма прожорливым участником мирового нефтяного рынка. Они присоединились к другим потребителям, выступая все с большими требованиями к Ближнему Востоку. Другого выбора, кроме как ликвидировать квоты, практически и не было. Но их отмена привела к росту нового огромного спроса на уже охваченном лихорадкой рынке. Компании покупали любую нефть, которая им попадалась. «Несмотря на весь объем имевшейся у нас сырой нефти, — вспоминал впоследствии президент отделения „Галф ойл“ по поставкам и торговле, — я считал, что мы должны были продолжать ее покупать. Нам нужна была диверсификация, расширение диапазона экономической деятельности». К лету 1973 года импорт Соединенных Штатов составлял ежедневно уже 6,2 миллиона баррелей по сравнению с 3,2 миллиона в 1970 году и 4,5 миллиона в 1972 году. Независимые переработчики также бросились на мировые рынки, расширяя группу охваченных безумием покупателей, набавляя цену на все попадавшиеся под руку наличные запасы. Журнал новостей промышленности и торговли «Петролеум интеллидженс уикли» в августе 1973 года сообщил, что «близкая к панике скупка нефти американскими и европейскими независимыми, а также японскими компаниями» порождает «стремительный рост цен».

В условиях ограниченных наличных запасов рост мирового спроса привел к тому, что рыночные цены превысили официальные справочные. Это была решающая перемена, обусловленная тем, что двадцатилетние запасы подходили к концу. В течение этого длительного периода рыночные цены, складываясь под влиянием хронического избытка предложения, были ниже справочных цен, что обостряло отношения между компаниями и правительствами. Но теперь произошла радикальная смена позиций, и страны-экспортеры, безусловно, не намеревались допускать, чтобы разница между справочной и рыночной ценами уходила в карманы компаний.

Экспортеры, рассчитывая увеличить свою долю доходов за счет растущих цен, сразу же потребовали пересмотра условий участия и выкупа. Самой агрессивной была Ливия. В четвертую годовщину переворота Каддафи — 1 сентября 1973 года, — она национализировала 51 процент операций еще не взятых под контроль компаний. В ответ последовало предостережение Никсона: «Нефть при отсутствии сбыта, как много лет назад убедился мистер Мосаддык, не приносит стране большой пользы». Но это жесткое предупреждение осталось без внимания. Каддафи отделяли от Мосаддыка не просто двадцать каких-то лет, а коренные изменения конъюнктуры рынка. Когда Мосаддык национализировал «Англо-иранскую компанию», в других странах Ближнего Востока шло бурное развитие новых производственных мощностей. (Эти источники легко заполнили пробел, оставленный Ираном.) Но теперь, в 1973 году запасных резервных мощностей не было. Рынок, безусловно, существовал, но он не был насыщен. И у Ливии не было никаких проблем с продажами экологически более чистой нефти с низким содержанием серы.

Радикально настроенные члены ОПЕК — Ирак, Алжир и Ливия — потребовали пересмотра двух вроде бы неприкосновенных документов — тегеранского и триполииского соглашений. Поздней весной и летом 1973 года, видя повышение цен на открытом рынке, такую же позицию заняли и другие экспортеры. Они ссылались на рост инфляции и девальвацию доллара, но главным аргументом было, конечно же, повышение цен. Между 1970 и 1973 годами рыночная цена на нефть увеличилась вдвое. Доходы экспортеров росли с каждым баррелем, но на рынке, характеризовавшимся ростом цен, увеличивалась также и доля доходов компаний. Это резко расходилось как с целями экспортеров, так и с их идеологией. С их точки зрения, достававшийся компаниям кусок пирога должен был уменьшаться, а отнюдь не расти. Система цен, базировавшаяся на тегеранском соглашении 1971 года, «теперь уже не работает», заявил Ямани президенту «Арамко» в июле 1973 года. К сентябрю Ямани уже приготовился произнести надгробное слово над тегеранским соглашением: оно «либо уже мертво, либо находится при смерти». Если компании не пойдут на сотрудничество в выработке нового соглашения по ценам, добавил он, экспортеры будут «в одностороннем порядке осуществлять свои права». Так, с переменами в экономике нефти менялась и нефтяная политика, причем самым драматическим образом.

Пришедший к власти после смерти Насера в 1970 году Анвар Садат рассматривался многими как фигура крайне незначительная и временная. Считалось, что срок его президентства не превысит нескольких месяцев или даже недель. Но нового президента Египта явно недооценили. «Действительно, наследство, оставленное мне Насером, было в жалком состоянии», — позднее сказал он. Садат получил страну, которая при высокой риторике панарабизма была, с его точки зрения, политическим и моральным банкротом. Безудержные амбиции и самоуверенность, царившие после успехов Египта в Суэцком кризисе 1956 года, давно превратились в прах, особенно после поражения в 1967 году. Экономика была развалена.

У Садата не было амбициозного желания возглавить некое объединенное арабское государство, простирающееся от Адриатики до Персидского залива: убежденный националист, он хотел сконцентрировать все усилия не на панарабистских химерах, а на восстановлении экономики Египта.

Свыше 20 процентов валового национального продукта Египет выделял на военные расходы. (Немногим меньше выделял и Израиль — 18 процентов.) Как при таком положении можно было добиться вообще какого-либо успеха в развитии экономики? Садат хотел выйти из круга конфликтов с Израилем, из тупиковой дипломатии. Он хотел определенной стабилизации и урегулирования, но через пару лет бесплодных переговоров и обсуждений пришел к выводу, что пока Израиль находится на берегу Суэцкого канала, это невозможно. У Израиля не было особого интереса в переговорах, а Садат не мог вступить в них при том положении слабости и унижения, в котором пребывал Египет, и уж, конечно, в то время, когда весь Синайский полуостров находится в руках Израиля. Он должен был что-то предпринять. Прежде всего он начал укреплять свое положение внутри страны и обеспечивать себе свободу действий на международной арене. Он провел чистку среди просоветски настроенных египтян; затем в июле 1972 года, хотя Советский Союз продолжал снабжать его оружием, он выслал из страны советских военных советников и технических экспертов, общая численность которых составляла около 20 тысяч человек. Антисоветская направленность этих акций не вызывала в Вашингтоне сомнений в том, что их цель — завоевать доверие США. Тем не менее ожидаемой реакции Запада и, в частности, Соединенных Штатов Садат не получил. В конце 1972 — начале 1973 годов Садат пришел к важному решению. Он перейдет к военным действиям. Это единственный путь к достижению его политических целей. «Самым поразительным было то, что поначалу буквально никто не осознавал до конца, что собой представляет этот человек, — скажет позднее Киссинджер. — Целью Садата было не столько получение территориальных преимуществ, сколько разжигание кризиса, который разморозит застывшие отношения между сторонами и таким образом откроет путь к переговорам. Неожиданность и шок дадут возможность обеим сторонам, в том числе и Египту, продемонстрировать гибкость, что было невозможно, пока Израиль считал себя превосходящей в военном отношении стороной, а Египет был парализован в результате нанесенного ему унижения. Короче говоря, цель Садата была в большей степени психологической и дипломатической, чем военной».

Решение Садата было хорошо просчитано; он действовал, исходя из положения Клаузевица, утверждавшего, что война — это продолжение политики, только другими средствами. Тем не менее Садат шел к этому решению с глубоким ощущением его неизбежности, хорошо понимая, что играет ва-банк. И хотя о возможности войны делались намеки и даже шли разговоры, ее вероятность не воспринималась всерьез, особенно теми, кому предстояло стать ее участниками, то есть израильтянами. Однако к апрелю 1973 года Садат уже начал разрабатывать с президентом Сирии Хафезом Асадом стратегические планы совместных египетско-сирийских военных действий. Действия Садата — конкретные детали подготовки и сама реальность войны — держались в строжайшей тайне. Одним из немногих, вне высшего командования Египта и Сирии, с кем Садат делился своими планами, был король Саудовской Аравии Фейсал. И это означало, что в предстоящем конфликте главную роль будет играть нефть.