Читать онлайн «Метафизика Петербурга. Немецкий дух». Страница 29

Ослабление Ганзы

Летом 1494 года, несколько десятков ганзейских купцов приехали в Москву, просили восстановить "колупание" с прочими привилегиями – и получили отказ. Впрочем, их допустили до стола великого князя и выпроводили восвояси с богатыми подарками и всяческими обещаниями. На обратном пути, в Новгороде, купцов задержали и бросили в тюрьму, к тому же отняли товаров на огромную сумму почти в сто тысяч марок. Вскорости после этого было закрыто и торговое представительство Ганзейской конфедерации в Новгороде, знаменитый Двор святого Петра.

Поводом к такой жесткой расправе послужила казнь, которой были подвергнуты в Ревеле двое подданных московского государя. Одного из них заподозрили в чеканке фальшивой монеты, за что он был живьем сварен в котле. Второй предавался "содомскому греху", почему и был приговорен к сожжению на костре. Дело было бесспорное. По нормам международного права того времени, преступление, совершенное на территории города, подлежало юрисдикции его суда. Что же до приговоров, то они были вынесены в соответствии с так называемым "любекским правом", действовавшим тогда на территории Ревеля, поскольку он был ганзейским городом.

Историки до сих пор удивляются, на каком основании Москва могла не то что задерживать невинных немецких коммерсантов, но даже выказывать недовольство. Н.М.Карамзин сохранил в своей Истории предание о неких опрометчивых словах, сказанных одним легкомысленным ревельцем при сожжении в адрес самого Иоанна Васильевича[110]. Что касается более глубоких причин, то мнения современных историков относительно них сильно расходятся.

Так, Г.Козак высказал мнение, что арест был московским демаршем против властей Ревеля. Э.Денель, напротив, считал, что скорей уж такой шаг был направлен против Новгорода, поскольку окончательно уничтожал его торговую репутацию на Западе. Согласно предположению К.В.Базилевич, более вероятным было желание московских властей одним махом покончить с торговой монополией всей Ганзы, и это разумно, поскольку за ревельцев пошли в тюрьму добропорядочные граждане Любека, Гамбурга, Мюнстера, Дортмунда и ряда других ганзейских городов.

Предположения историков на том не исчерпываются и подлежат еще самому внимательному разбору. Для нас же существеннее то, что московский слон входил в посудную лавку Восточной Прибалтики, не сбавляя хода, и не обращая внимания на протесты продавцов и звон разбиваемой посуды.

Агрессивное поведение Москвы произвело в Ганзе изрядную панику. После длительного увещевания со стороны представителей семидесяти немецких городов, подкрепленного ходатайством магистра Ливонского ордена, которое в Москве упорно предпочитали именовать "челобитьем", купцов отпустили – за исключением бедолаг, окончивших жизнь за решеткой в течение трех с лишним лет заключения. Товаров, естественно, не вернули. По всей очевидности, это тоже входило в "новый московский стиль" деловых отношений. Что же касалось торгового представительства Ганзы в Новгороде, то оно опустело – на этот раз, навсегда.

Надо сказать, что "новгородская катастрофа" составила в свою очередь лишь эпизод в череде несчастий, постигших Ганзу. На Западе в ту эпоху возрождались или же возникали сильные государства, вроде Англии или Нидерландов, которым не было никакого расчета поддерживать ганзейскую монополию в ущерб собственным купцам.

Кроме того, в продолжение всего XV столетия, в западноевропейских странах укреплялось промышленное производство, и цены на его продукцию проявляли тенденцию к росту. В то же время, цены на большинство товаров русского сырьевого экспорта, прежде всего на пушнину, стояли на месте, или даже падали. Так на пути ганзейской торговли встало явление, которое получило у экономистов образное название "ножницы цен". С течением времени, раскрытие этих "ножниц" разорвало Ганзу буквально на куски. Формальный роспуск Конфедерации произошел, впрочем, достаточно поздно, в 1669 году. После указанной даты, гордое имя ганзейского города сохранили за собой право нести лишь Гамбург, Бремен и Любек.

Деловым языком Ганзы был, как мы уже говорили выше, был нижненемецкий. Впрочем, не только деловым языком, и не одной Ганзы. "Nedderdüdisch", он же "neddersassisch" (нижнесаксонский), или просто "sassisch" (саксонский) был подлинным "языком-посредником", "лингва франка" циркумбалтийской цивилизации средних веков. Тот, кто намеревался совершить путешествие по странам Балтики, должен был хотя бы немного знать нижненемецкий, чтобы объясняться с капитанами кораблей и жителями портов. Если же он намеревался торговать, то знание нижненемецкого становилось жизненной необходимостью. В эпоху расцвета Ганзы, то был язык власти и богатства – богатый и гибкий, свободно вбиравший в себя лексемы и фразеологию множества языков, от латыни до эстонского или русского.

Утрата политической и хозяйственной обособленности северогерманских городов открыла дорогу на север многочисленным и энергичным носителям верхненемецкого – языка германского юга. Так началась длительная агония нижненемецкого языка, обозначаемая в современной науке нейтральным термином "оверхненемечивание" (Verhochdeutschung). В течение XVI столетия, городские канцелярии северных немецких городов, начиная с Берлина и Магдебурга, одна за другой переходят на верхненемецкий. Книгопечатание на нижненемецком языке постепенно угасает. Драматурги все чаще используют его для речевой характеристики персонажей-простолюдинов.

Сейчас этот язык сведен до положения устного диалекта. Само его современное название – "Plattdeutsch"[111] – означает не только "нижненемецкий", но также и "низкий", в смысле "простонародный". Если, приехав в Любек или в Гамбург, вы захотите услышать живое звучание этого диалекта – лучше всего пойдите в простую кнайпу, возьмите кружку пива и послушайте, с каким смаком будут рассказывать друг другу свои истории и анекдоты ваши соседи по лавке на старом добром "пладойче"… А ведь было время, когда он имел все шансы занять место литературного языка самостоятельной северогерманской нации. Почему бы и нет – ведь смог же близко ему родственный голландский язык уцелеть в исторических схватках с языками своих более сильных соседей!

Мы нашли целесообразным уделить некоторое внимание исторической катастрофе нижненемецкой нации и ее языка по той причине, что в наших краях в ту эпоху произошло примерно то же самое. Как мы помним, политическая самостоятельность Новгорода весьма способствовала обособлению новгородского диалекта, у которого было достаточно много шансов вырасти в литературный язык особой, севернорусской нации.

В свое время, новгородская речь служила подлинным языком-посредником на просторах русского Севера. Кстати, известно, что ганзейские и ливонские купцы посылали своих сотрудников в Новгород, с целью ее изучения. Вообще, нижненемецкий язык Ганзы как бы находил себе продолжение на землях за ливонской границей в другом "лингва франка" – новгородском наречии. Присоединение к Московской Руси прервало эти процессы и постепенно свело новгородский на положение обычного диалекта. Да, ганзейцы могли ссориться со своими новгородскими партнерами, бороться с ними и даже воевать. Однако чувство взаимозависимости и взаимной связи никогда не угасало вполне ни у одной из сторон. Падение Новгорода поставило на повестку дня не только пресечение торговой монополии Ганзы на Востоке, но и существенное ее ослабление на Балтике в целом[112].

Нижненемецкая и новгородская цивилизации, на протяжении нескольких веков определявшие развитие материальной и духовной культуры на обширных пространствах Северной Европы, ушли в пучину исторического процесса почти одновременно. Их катастрофа оставила после себя пустоту и бередила души потомков, почти как платонова Атлантида. Возникновение и возвышение "петербургской империи" на востоке этого геополитического пространства и Прусского королевства на его юге также произошло практически одновременно – и может рассматриваться, помимо всего прочего, еще и как реванш Севера за его историческое поражение.

Сочувствуя Новгороду в его исторической катастрофе, читатель вправе предположить, что и культура его не скоро оправилась от нанесенных ударов. С этим нельзя не согласиться; вообще, население города было изрядно невротизировано. И все же конец XV столетия был ознаменован впечатляющими успехами в развитии культуры, не исключая и ее метафизических аспектов.

Мы говорим о деятельности кружка архиепископа новгородского и псковского Геннадия, а именно об издании им первого в истории полного славянского текста Священного Писания, о расчете церковного календаря на новое тысячелетие и переводе на русский язык ряда западных сочинений, воплощавщих новомодные религиозные веяния, devotionem modernam. Все эти достижения – в особенности, два первых – оказали неизгладимое воздействие на культуру России. Для нас же особенно интересно, что в каждом из названных случаев, влияние немецкой культуры оказалось если не решающим, то вполне заметным. Впрочем, рассмотрим все по порядку.