Читать онлайн «Антропологические традиции». Страница 19

Начиная с 1960-х годов развитие французской этнологии неотделимо от процесса деколонизации. До сих пор антропологи работали в полном согласии с колониальной администрацией и не особенно критиковали ее. Труды Ж. Баландье «Противоречивая Африка» и «Современная социология черной Африки» (Balandier 1962, 1963) знаменуют новое направление развития дисциплины. Отныне признается историзм этих обществ, которые доселе рассматривались как замкнутые в своей традиционности и исключенные из всемирного социально-политического контекста. Ж. Баландье вводит в научный оборот дисциплины категории конфликта, доминирования, эксплуатации. Он проповедует активную политическую позицию этнолога, и сотрудники возглавляемого им Центра африканских исследований берутся за изучение противоречий в постколониальных обществах.

С 1960-х годов этнология/антропология начинает занимать особое место во Франции, и на то есть две причины: с одной стороны, структурализм К. Леви-Стросса выглядит многообещающим направлением для всего комплекса гуманитарных наук; наблюдается настоящее сотрудничество исследователей — лингвистов, семиотиков, психоаналитиков и структурных антропологов. Идея о том, что можно общими усилиями создать науку о человеке, располагающую столь же строгой методологией и мощными средствами формализации, что и точные науки, вызывает всеобщий энтузиазм. С другой стороны, общество с увлечением наблюдает за дебатами, которые ведут с К. Леви-Строссом и его последователями те, кто обвиняет их в пренебрежении историческим измерением: множество публикаций и конференций на тему «структура и история» свидетельствует об остроте этих дебатов.

1970-е годы отмечены борьбой между марксизмом и структурализмом. Эта борьба неотделима от постколониального политического контекста и событий 1968 г., сопровождавшихся осознанием изъянов капитализма. В этот период огромное внимание привлекают труды, разоблачающие этноцид. «Белый мир» Робера Жолена (Jaulin 1972) вызывает бурную полемику. Некоторые антропологи, как, например, Морис Годелье, пытаются соединить марксизм с достижениями структурализма. И здесь опять трудно рассматривать эволюцию антропологических взглядов вне исторического и политического контекста: между «левыми» и «правыми» во Франции идут ожесточенные баталии, и интеллектуалы в них активно участвуют. Усиление критического начала в антропологии в определенной мере отражает соотношение сил в обществе. Как ни странно, но с того момента, когда левые наконец получают в начале 1980-х годов доступ к власти, наблюдается постепенный отход антропологии от марксизма. Расшатывание политических режимов в Восточной Европе, разоблачение ГУЛАГа, определенное разочарование в социализме вносят свой вклад в снижение популярности марксизма среди интеллектуалов. Падение Берлинской стены стало одним из важных этапов этого процесса.

Если попытаться нарисовать общую картину французской этнологии/антропологии в период между 1960 и 1990 гг., можно выделить два основных направления. Первое вписывается в рамки структурного подхода. Целое поколение молодых антропологов сосредоточивает свои усилия на исследовании тем, предложенных К. Леви-Строссом. Так, изучение систем родства, анализ мифов и ритуалов находятся в центре научного интереса в 1960–1970-х годах. Журнал «L’Homme» ясно отражает важность этих проблем для всей дисциплины. Параллельно развиваются исследования в сфере политической антропологии, родоначальником которых стал Ж. Баландье. Они сфокусированы на изучении традиционных форм политической организации, но также и на проблемах пост-колониальных противоречий и трансформаций.

Другое исследовательское направление формируется вокруг Луи Дюмона. В его русле вырабатывается сравнительный подход, ориентированный на оппозицию между индивидуализмом и холизмом. Сообщество антропологов оказывается разделенным между этими направлениями. Важную роль играет также географическая специализация исследователей, возникают особые связи между «африканистами», «американистами», «океанистами» и пр. Каждая группа создает собственные научные общества, издает специализированные журналы («Journal des Africanistes», «Journal des Américanistes», «Journal des Océanistes» и пр.).

В то же время упрочивается место этнологии/антропологии в академической среде: в конце 1960-х годов создается лаборатория этнологии и сравнительной социологии в Университете Париж-Х (Нантер), начинается преподавание этнологии в Университетах Париж-V, Париж-VII, Париж-VIII, Париж-Х. В провинции — от Бретани до Эльзаса и от Прованса до Hop-Па-де-Кале — ведущие университеты также открывают специализацию по этнологии. На момент написания данной статьи во Франции формально насчитывается 390 антропологов: 117 преподают в университетах, но большинство (273 человека) работают в Национальном центре научных исследований. Антропология остается преимущественно исследовательской специальностью, и это объясняет ее относительно слабое влияние на академическую сферу. Мало кто из антропологов занимал или занимает университетские посты, выходящие за рамки дисциплины: Морис Годелье возглавлял департамент гуманитарных наук в Национальном центре научных исследований, Марк Оже был президентом Высшей школы социальных исследований, но в целом антропологи не стремятся расширить зону своего влияния. Они предпочитают полевые исследования и чаще всего, будучи специалистами по тому или иному региону, обсуждают результаты своей работы в рамках специально организуемых семинаров.

Современный период характеризуется двумя противоположными тенденциями: с одной стороны, налицо стремление к некоторой замкнутости антропологии внутри себя, как если бы антропологи опасались, что рано или поздно их дисциплина растворится в безбрежном океане общественных наук. В противовес этой тенденции наблюдаются попытки переосмысления дисциплины, интерес к новой проблематике, к междисциплинарным исследованиям. Эпоха больших надежд, связанных с грандиозным структуралистским проектом, завершилась, и сегодня мы с большей осторожностью относимся к авторитету великих теорий. Пришедшее осознание глубокого изменения объекта антропологии породило ее кризис, но одновременно стало и источником обновления. В постколониальную эпоху под влиянием процесса глобализации увлечение экзотизмом и инаковостью неизбежно должно было уступить место констатации того факта, что с архаизмом и примитивизмом покончено.

Эта констатация оказала чрезвычайно существенное влияние как на методы полевой работы, так и на содержание исследований и распространение их результатов. Беспрецедентные изменения, которые претерпела антропология на протяжении последних 15 лет, вызвали беспокойство среди поборников классических антропологических подходов. Именно они породили отмеченную выше тенденцию к замыканию антропологии внутри себя. Однако кризис создал также условия для более динамичного развития дисциплины.

Прежде всего, можно констатировать смещение этнографического интереса к исследованию близких культур и современности. До сих пор такое направление, как этнология современной Франции, хотя и существовало, но воспроизводило подходы и методы исследований отдаленных обществ. Оно фокусировало свое внимание на наиболее архаических аспектах французского общества: сельской жизни, фольклоре, традициях. Появившиеся в 1980-х годах исследования городов и пригородов, миграционной ситуации, этничности, спортивных событий, современных политических организаций и т. д. произвели настоящий переворот в дисциплине.

Кроме того, обеспечив себя новыми объектами изучения, антропология теперь должна была ответить на эпистемологический вопрос: как трактовать модернизм и постмодернизм? А отсюда следовало: какие концепции пригодны для этого, к кому обращены наши исследования? Так появились новые темы для споров и дебатов. Нужно ли придерживаться традиционных понятий и методов? Необходим ли диалог со смежными науками, чтобы переосмыслить условия производства антропологического знания?

Очевидно, что в истории антропологии началась новая эпоха. Обнаружилось, с одной стороны, что далекий «другой», попав в сети глобализации, стал близким — и, напротив, что «близкий» может отныне находиться в центре внимания антропологии. Мой собственный пример может свидетельствовать об этой эволюции: во время моей первой экспедиции в Эфиопию в 1974–1975 гг. рекомендованным жанром исследования было монографическое описание изучаемой группы. К тому же большинство таких монографий были очень похожи друг на друга: изучались «системы родства», «политическая система» и пр. Сегодня, чтобы стать антропологом, нет нужды отправляться к антиподам. Некоторые африканисты работают сегодня над такими проблемами, как организация гуманитарной помощи, взаимоотношения различных групп и неправительственных организаций; другие интересуются положением беженцев; третьи — проблемой насилия и конфликтов. Если говорить обо мне, то я занимаюсь исследованием французской и европейской политики: участвуя в первом исследовании, посвященном проблемам местной политики, я ясно осознал необходимость учитывать взаимосвязи между локальными и общемировыми тенденциями. Это осознание вылилось в интерес к культурным и политическим процессам, на базе которых формируется новая Европа. Все эти изменения уровней, на которых ведутся антропологические исследования, порождают целый комплекс эпистемологических и методологических проблем. Преподавание антропологии во Франции строится сегодня с учетом данного обстоятельства.