Читать онлайн «Антропологические традиции». Страница 10

В последнее время наметилась тенденция к сближению двух областей и уже имели место отдельные случаи слияния учреждений. К институциональным сдвигам подталкивают как тот факт, что в обеих областях наблюдается тяга к взаимному заимствованию концепций, так и тот факт, что на уровне практики исследователи в обеих областях сегодня задействуют в общем одни и те же методы работы. Что касается меня самого, то я поддерживаю идею слияния двух областей (при условии, что таковое пройдет под эгидой сохранения «антропологии» как общей дисциплинарной рубрики и что оно не приведет к сокращению исследовательского бюджета и штатного состава в учреждениях). Данное слияние дало бы дополнительный толчок процессу переосмысливания гердеровской дихотомии между «нашей культурой» и «другими культурами» — дихотомии, которая все еще прочно инкорпорирована в доминирующие идеологии немецкоязычных стран. Надо ли говорить, что в период глобализации и в момент расширения Евросоюза подобные дихотомии не только представляются совершенно устаревшими, но их сохранение в идеологической сфере попросту чревато возникновением опасных националистических тенденций.

Однако, как уже было сказано, пока что две области продолжают вести преимущественно раздельное существование. Музеи в большинстве случаев продолжают носить названия Volkskunde или Völkerkunde. Университетские кафедры и подразделения научно-исследовательских учреждений в большинстве случаев этими названиями не пользуются: термин Völkerkunde достаточно единообразно заменен на термин Ethnologie (кафедра «социальной и культурной антропологии» в Венском университете — исключение в этом отношении); но термин Volkskunde трансформировался в ряд разнообразных названий. Чаще всего можно встретить Europäische Ethnologie (европейская этнология), но Kulturanthropologie (культурная антропология) и Kulturwissenschaften (культурные исследования — аналог Cultural Studies в англоязычном мире) в последнее время тоже стали достаточно привычными названиями.

Распространение новых названий в сфере бывшей Volkskunde — довольно интересный факт, который заслуживает внимания. Не согласующиеся и расплывчатые способы самоидентификации «фольклористов» любопытно контрастируют с четко очерченными представлениями широкой публики о них. Очевидно, что в случае «фольклористов» разрыв между самоидентификацией и публичным восприятием более глубок, чем в случае социокультурных антропологов. Кроме того, характер этих способов самоидентификации намекает на постепенное движение к общей модели социокультурной антропологии — будь то в «немецком» варианте (Ethnologie) или «англо-американском» варианте (Kulturanthropologie).

Таким образом, в том, что на первый взгляд представляется путаницей, проглядывает вполне определенная тенденция: сообщество «фольклористов» методично трансформируется. Оно уже отошло от того стереотипа «хранителей ценностей национальной культуры», который продолжает присутствовать в воображении широкой публики. Как в используемом терминологическом аппарате, так и в исследовательской практике оно движется навстречу социокультурной антропологии. Конечно, нельзя не признать, что в известной мере эта тенденция отражает общий упадок фольлористики в Европе и Северной Америке (и там и там в последнее время значение фольклористики как самостоятельной научной дисциплины постепенно снижалось). Но вместе с тем можно сказать, что в немецкоязычных странах эта дисциплина нашла альтернативный путь — путь интеграции с социокультурной антропологией.

Термин «этнография» (Ethnographie) сегодня чаще всего обозначает тот характерный эмпирический метод работы, которым пользуются исследователи в обеих областях (Volkskunde и Völkerkunde). В ГДР данный термин использовался в качестве официального названия дисциплины, но на западе немецкоязычной зоны с Ethnographie давно связывалась практика эмпирических полевых исследований (включающая в себя как характерный способ работы, основывающийся на методе включенного наблюдения, так и характерный способ описания, основывающийся на данном методе). Мне представляется вполне резонным, что в этот термин вкладывался и продолжает вкладываться подобный смысл. Следует добавить, что в последнее время термин стал часто заимствоваться в социологии и некоторых других социальных науках. Эти заимствования в известной мере трансформируют значение термина (по крайней мере в междисциплинарной сфере), придавая ему более широкий смысл. В немецкоязычной зоне тенденция использования термина как в его более узком (антропологическом) смысле, так и в его более широком (общественно-научном) смысле очень близка соответствующим тенденциям в англоязычной зоне.

Некоторые склонны усматривать в участившейся практике подобных заимствований непосредственную опасность для области социокультурной антропологии (как якобы небольшой, плохо защищенной области, которую нужно оберегать от посягательства крупных, более влиятельных дисциплин). Хотя опасность, наверное, не следует совсем игнорировать, нынешнее плачевное состояние этих «крупных» дисциплин в Европе и Северной Америке наталкивает на мысль, что опасность не слишком велика. Мне кажется разумным смотреть на положение дел с иной точки зрения: небольшой антропологической дисциплине удалось экспортировать одно из своих центральных понятий в проблемную область более крупных соседей. Это дает основание говорить о том, что как раз антропология посягнула на территорию «крупных» дисциплин, и о том, что у антропологии есть хорошая возможность занять более видное место в междисциплинарных дискуссиях, укрепить свои позиции в общей сфере гуманитарных и социальных наук и, соответственно, в общей сфере конкуренции за исследовательские ресурсы.

Таким образом, уже на уровне терминологии мы сталкиваемся с разнообразными следствиями не только процессов междисциплинарного сотрудничества, но и процесса междисциплинарной конкуренции. В сегодняшних условиях социокультурной антропологии в немецкоязычной зоне уже не так необходимо прибегать к заимствованию ключевых терминов и понятий из других дисциплин (хотя о заимствовании концепции идентичности из культурных исследований можно продолжать говорить как о важном). В то же время другие дисциплины, наоборот, стали все чаще обращаться к социокультурной антропологии в поисках новых концепций. Опуская уже упомянутые случаи с исследователями фольклора и социологами, я приведу еще три примера.

Первый пример относится к физической антропологии. До 1945 г. эта дисциплина пользовалась названием Anthropologie, которое в те или иные периоды соседствовало с такими названиями, как Rassenkunde (расоведение) или Eugenik (евгеника). После 1945 г. в дисциплине начались переименования, нацеленные на то, чтобы подчеркнуть новое начало, и появился ряд новых названий, таких как Humanbiologie, биология человека, или physische Anthropologie, т. е., собственно говоря, физическая антропология. В последнее время, однако, ряд кафедр и институтов вернулся к прежнему названию Anthropologie, в чем следует видеть, конечно же, не возвращение к прошлому, но интерес к тому, чтобы укрепить ассоциацию с привлекательной сегодня общей рубрикой «антропология».

Второй пример касается historische Anthropologie, исторической антропологии, — субдисциплины, объединившей в себе ряд исторических и историографических направлений исследования. Хотя эта субдисциплина претендует на междисциплинарность и имеет ряд собственных периодических изданий, ее исследовательский состав в немецкоязычной зоне набирается преимущественно из историков. При помощи обращения к привлекательному ярлыку «антропология» и заимствования ряда антропологических терминов и концепций исследователи, работающие в рамках этой субдисциплины, стараются трансформировать традиционные типы исторического анализа в формы, более близкие к антропологическим моделям.

Третий пример имеет отношение к Kulturwissenschaften — новообразованной дисциплине культурных исследований, которая в немецкоязычных странах возникла на волне реформистских движений в гуманитарных и социальных науках в 1990-х гг. Несомненно, ее возникновение было тесно связано с успехом дисциплины Cultural Studies в Великобритании и Северной Америке. Однако в англоязычном мире дисциплина возникла как своеобразная форма демократического протеста и сформировалась, так сказать, по инициативе меньшинств на академической периферии. В немецкоязычных странах она развивалась иначе. Здесь она была сформирована по инициативе, как говорится, «белого большинства мужского пола» и профинансирована «сверху» крупными общественными фондами, с тем чтобы провести реформу традиционных научных областей в сфере гуманитарного и общественно-научного образования. Несмотря на специфический характер институционализации, культурные исследования в немецкоязычной зоне все же сыграли важную роль в оживлении этих областей, в деле адаптирования этих областей к условиям современного глобализующегося мира и в деле их приближения к тому открытому способу видения реальности, который сегодня предлагает международная социокультурная антропология.