Читать онлайн ««Сталинские репрессии». Великая ложь XX века». Страница 33

В одноименном рассказе Шаламова подобных эпизодов нет, писатель не останавливается перед частностями. Произведение начинается с утверждений:

«…после войны пароход за пароходом шли репатриированные — из Италии, Франции, Германии — прямой дорогой на крайний северо-восток. Здесь было много людей с иными навыками, с привычками, приобретёнными во время войны, — со смелостью, уменьем рисковать, веривших только в оружие. Командиры и солдаты, лётчики и разведчики…».[89]

Шаламов не заостряет внимание на вопросе о том, что делали командиры, солдаты, лётчики и разведчики в Италии, Франции, Германии, как не ставит вопроса и о причинах их попадания в лагеря. Он, впрочем, не настаивает на документальности своих произведений. Перед нами просто рассказ, истину в последней инстанции делают из него отдельные исследователи. Так, некто Игорь Сухих, анализируя творчество Шаламова в статье «Жизнь после Колымы»,[90] пишет:

«Как и положено физиологу-летописцу, свидетелю-документалисту, наблюдателю-исследователю, Шаламов даёт всестороннее описание предмета, демонстрирует разнообразные срезы колымской „зачеловеческой“ жизни».

Никаких оснований для заключений о документалистике в творчестве Варлама Шаламова не существует. Автор описывает отдельные эпизоды лагерной жизни так, как видел их сам, пропуская через призму собственного мировосприятия. Не исключено, что он искренне верил в версию «майора Пугачева», рассказанную в лагерных бараках, — и о плене, и о безвинном осуждении, и о тысячах подобных Пугачеву, которых везли кораблями на Колыму.

Но странным было бы услышать от попавших в ГУЛАГ коллаборационистов гордые признания о «военных подвигах» — сожжённых деревнях или антипартизанских рейдах. Вспомним оценку настроений заключённых лагерей, которую даёт в своей работе В. Земсков, констатируя явный патриотический подъём. Есть основания предполагать нелёгкую участь гордых бойцов «освободительных армий», решись они рассказать о своих похождениях.

Зато в произведении Шаламова достаточно чётко прослеживается власовская пропаганда, методы которой нам уже знакомы по предыдущим главам. Вот как писатель рисует фронтовые злоключения своего героя:

«Майор Пугачев вспомнил немецкий лагерь, откуда он бежал в 1944 году. Фронт приближался к городу. Он работал шофёром на грузовике внутри огромного лагеря, на уборке. Он вспомнил, как разогнал грузовик и повалил колючую однорядную проволоку, вырывая наспех поставленные столбы. Выстрелы часовых, крики, бешеная езда по городу, в разных направлениях, брошенная машина, дорога ночами к линии фронта и встреча — допрос в особом отделе. Обвинение в шпионаже, приговор — двадцать пять лет тюрьмы.

Майор Пугачев вспомнил приезды эмиссаров Власова с его „манифестом“, приезды к голодным, измученным, истерзанным русским солдатам.

— От вас ваша власть давно отказалась. Всякий пленный — изменник в глазах вашей власти, — говорили власовцы. И показывали московские газеты с приказами, речами. Пленные знали и раньше об этом…

Майор Пугачев не верил власовским офицерам — до тех пор, пока сам не добрался до красноармейских частей. Всё, что власовцы говорили, было правдой. Он был не нужен власти. Власть его боялась.

Потом были вагоны-теплушки с решётками и конвоем — многодневный путь на Дальний Восток, море, трюм парохода и золотые прииски Крайнего Севера. И голодная зима».

Если писатель услышал всё вышеизложенное в лагере, нетрудно догадаться, в каком ключе рассказывали свою историю появившиеся с окончанием войны в ГУЛАГе осужденные из репатриантов. Естественно, все они были осуждены невинно, лишь за то, что честно выполняли свой долг. Вот как Шаламов описывает спутников майора Пугачева:

«У ног его лежит лётчик капитан Хрусталев, судьба которого сходна с пугачевской. Подбитый немцами самолёт, плен, голод, побег — трибунал и лагерь… С Хрусталевым с первым несколько месяцев назад заговорил о побеге майор Пугачев. О том, что лучше смерть, чем арестантская жизнь, что лучше умереть с оружием в руках, чем уставшим от голода и работы под прикладами, под сапогами конвойных…

Крепко спят, прижавшись друг к другу, Левицкий и Игнатович — оба лётчики, товарищи капитана Хрусталева. Раскинул обе руки танкист Поляков на спины соседей…»

Образ простых солдат, попавших в жернова сталинских репрессий, прописан ёмко и эмоционально. Но кем на самом деле были участники побега майора Пугачева?

Описанный в «Колымских рассказах» Шаламова эпизод имел место в действительности. Побеги из колымских лагерей не были большой редкостью, но массовый побег 12 заключённых, разоруживших охрану и открывших ворота лагеря, оставался событием уникальным. Восстановить его хронологию сумел магаданский журналист и писатель А. Бирюков, который на протяжении нескольких лет занимался историей Колымских лагерей.

В 2004 году в Новосибирске ничтожным тиражом вышла его книга «Колымские истории: очерки»,[91] которая, к сожалению, практически недоступна массовому читателю. К счастью, участникам военно-исторического форума удалось разыскать это произведение и отсканировать главу «Побег двенадцати каторжников». По этой электронной версии книги[92] мы можем сегодня получить отличный от Шаламова взгляд на побег «майора Пугачева».

Писатель с удивлением констатирует, что упоминания о событиях «Последнего боя…» встречаются ещё как минимум в двух произведениях лагерной прозы.

У А. Солженицына:

«В 1949 году в Берлаге, в лаготделении Нижний Аттурях, началось примерно так же: разоружили конвоиров, взяли 6–8 автоматов: напали извне на лагерь, сбили охрану, перерезали телефоны; открыли лагерь. Теперь-то уж в лагере были только люди с номерами, заклеймённые, обречённые, не имеющие никакой надежды.

И что же?

Зэки в ворота не пошли…»

И в автобиографическом романе «Зекамерон XX века» П. Деманта, опубликованном под псевдонимом Верной Кресс. О бежавших он, в частности, пишет:

«В лагере прииска имени Максима Горького всех зэков выгнали на линейку, поставили на колени по пяти и начали выявлять отсутствующих. После бесчисленных криков и пинков — ведь нарядчик, который лучше всех знал в лагере людей, бежал — установили личности беглецов. Семь из них были в прошлом военными, власовцами, и ещё один — немой узбек, осужденный за убийство милиционера. Народ загнали обратно в бараки, против дверей поставили пулемёты и предупредили, что будут стрелять по первому, кто посмеет открыть дверь…»

Результатами изысканий самого А. Бирюкова стали следующие данные: 25 июля 1948 года бежала, напав на охрану и завладев оружием и амуницией, так называемая «группа Тонконогова». В постановлении о возбуждении уголовного дела по факту побега заключённых, которое приводит Бирюков, сказано:

«В ночь на 26 июля 1948 г. группа каторжников: Тонконогов И. Н., Худенко В. М., Пуц Ф. С., Гой И. Ф., Демьянюк Д. В., Клюк Д. А., Янцевич М. У., Бережницкий О. Н., Сава М. М., Игошин А. Ф., Солдатов Н. А. и Маринин С. В., совершили групповое нападение на вооружённую охрану лаг. пункта № 3 ОЛП Н. Ат-Урях и убили: ст. надзирателя Васильева, дежурного по взводу Рогова, дежурного по вахте Перегудова, связали жену Перегудова Сироткину, проводника служебных собак Грызункина, забрав 7 автоматов, 1 пулемёт ручной, винтовки, револьверы, патрон свыше 1000 штук и скрылись».

Совпадения с текстом Шаламова практически по всем пунктам, за исключением фамилий беглецов, которые автор либо решил изменить, либо, за давностью событий, просто не помнил. Вот как описан побег в «Последнем бое майора Пугачева»:

«Солдатов надел его одежду. Оружие и военная форма были уже у двоих заговорщиков. Всё шло по росписи, по плану майора Пугачева. Внезапно на вахту явилась жена второго надзирателя — тоже за ключами, которые случайно унёс муж.

— Бабу не будем душить, — сказал Солдатов. И её связали, затолкали полотенце в рот и положили в угол.

Вернулась с работы одна из бригад. Такой случай был предвиден. Конвоир, вошедший на вахту, был сразу обезоружен и связан двумя „надзирателями“. Винтовка попала в руки беглецов. С этой минуты командование принял майор Пугачев».

О главаре группы беглецов свидетельствуют строки его биографии:

«Тонконогов Иван Николаевич (по другим документам — Никитович), 1920 г. рождения, уроженец г. Лебедин Сумской области, украинец, из рабочих, образование начальное, по профессии — фотограф, в предвоенные годы был дважды судим: в 1936 г. по ст. 70 УК УССР (хулиганство) на 2 года л/с и в 1938 г. по ст. 33 УК УССР (как СОЭ) на 3 года л/с. […]

…подсудимый ТОНКОНОГОВ, оставшись проживать на территории, которую временно захватил противник, добровольно поступил на службу в немецкие карательные органы в полицию и работал с апреля м-ца 1942 года по август 1942 года инспектором горполиции, адъютантом начальника полиции, а затем был назначен на должность начальника полиции с. Будылки.