Читать онлайн «Национальная проблема у первых славянофилов». Страница 4

Совокупность исторических, религиозных и философских соображений заставляла, казалось, признать неизбежность скорого торжества русской идеи. "Исчезает след Карловой Империи", радуется Хомяков в одном из своих частных писем (1848 г.). "Первенство германской стихии, по крайней мере, в отношении вещественном, миновалось. Папство Григория идет туда же, куда Карлова Империя, в исторический архив. Туда же за ними протестанство и католицизм. Поле чисто. Православие в мировом череду. Славянские племена на мировом череду. Минута великая, предугаданная, но не приготовленная нами".34)

Или иначе, в стихотворной форме:

          ...Век прошел, и мертвенным покровом

Задернут Запад весь. Там будет мрак глубок...

Услышь же глас судьбы, воспрянь в сияньи новом,

     Проснися, дремлющий Восток.35)

     Миссия России, таким образом, объявляется славянофилами более высокой и почетной, нежели миссии западных держав. Русская "идея" должна усвоить и осуществить все то положительное, что заключали в себе идеи ранее живших народов; и вместе с тем, она призвана освободить мир от их односторонностей, ибо, если история имеет смысл, то позднейшие народности являются на всемирно-историческую арену именно для того, чтобы продолжить единое общечеловеческое дело, чтобы усовершенствовать сделанное предшественниками, завершить незаконченное, исправить ошибки. Формально все нации равны между собою перед лицом человечества: ведь каждая из них имеет определенное призвание, известную миссию. Но по существу нет ни одной нации, которая была бы равна другой: миссия каждой единственна и своеобразна. Идеи более ранних народов качественно несовершеннее, существенно беднее идей более поздних, но принципиально столь же необходимы и важны: "каждый век, -- пишет Хомяков, -имеет свой, Богом данный ему, труд и каждый исполняет его не без крайнего напряжения сил, не без борьбы и страданий, вещественных или душевных; труд одного века есть посев для будущего".36) Исключительно высокая оценка исторического призвания России нисколько не мешала Киреевскому неустанно подчеркивать, что "любовь к образованности европейской, равно как любовь к нашей, обе совпадают в последней точке своего развития в одну любовь, в одно стремление к живому, полному, всечеловеческому и истинно христианскому просвещению".37) Первоначальное славянофильство, в отличие от последующего, никогда не замыкало миссию России в тесные национальные рамки: эта миссия, как и всякая другая, в его глазах имела общечеловеческий, универсальный смысл, была запечатлена печатью подлинного вселенского служения. "Иди, тебя зовут народы, -- в годину крымской войны обращается к родине Хомяков, -

И, совершив свой бранный пир,

Даруй им дар святой свободы,

Дай мысли жизнь, дай жизни мир".38)

     Россия нужна народам. Она должна "обнять их своею любовью", открыть им "таинство свободы", "пролить им сиянье веры".39) Она -- центр современного периода всемирной истории, надежда всего современного человечества. Смысл ее бытия -- не в ее собственной жизни, а в ее вселенском призвании. Подобно всякому народу, русский народ должен поведать миру свое слово. Это слово созрело, пришла пора его сказать. По мнению славянофилов, "Запад" уже высказался, и очередь за нами.

Если оставаться на точке зрения строго формальной, то следует признать, что Россия призывается славянофильством лишь к исполнению долга, лежащего на каждой нации: раскрыть свою идею. Поэтому нельзя опровергать учение Хомякова и Киреевского об исключительном мировом призвании России общими указаниями на то, что учение это будто бы противоречит принципу национального миссионизма. Противоречия здесь нет и быть не может: конкретный вопрос о качественном составе русской идеи и отвлеченный вопрос о национальных "идеях" вообще лежат в разных плоскостях. Но вместе с тем необходимо отметить, что славянофильский взгляд на Западную Европу и на Россию по существу своему совершенно не связан с теорией национального миссионизма, нисколько из нее не вытекает и глубоко ей чужд. Он является плодом самостоятельного ряда мыслей, весьма оригинальных и, разумеется, весьма спорных, естественно вызывающих против себя много разнообразных возражений и с богословской, и с философской, и с исторической точек зрения. Нужно только помнить, что все эти возражения, чтобы быть действительными, должны лежать в той же самой плоскости, в какой лежат оспариваемые ими взгляды: в плоскости вопроса о конкретном содержании идей тех или других исторически определенных наций.

Учение о "гниющем Западе" нуждается в серьезной критической проверке, которая, вероятно, не замедлит обнаружить всю его предвзятую односторонность. Такому же тщательному критическому анализу может быть подвергнуто и учение о самобытных православно-славянских началах. Претендуя на объективную доказуемость, эти учения должны признавать и свою объективную оспоримость. Но все же нельзя, мне кажется, отрицать, что в смысле постановки национальной проблемы раннее славянофильство шло по правильному пути. Затруднения, стоявшие перед ним, вытекая из самой сущности проблемы, остаются неразрешенными и до нашего времени. Его ошибки поучительны, наглядно доказывая всю трудность заполнения абстрактной схемы национального миссионизма определенным конкретноисторическим содержанием.

IV.

Выработав известные взгляды в области двух первых "частей" национальной проблемы, славянофилы, увлекаемые логикой собственной концепции, необходимо должны были перейти к решению и третьей ее части. Каким образом эмпирическое, конкретно-историческое содержание современного человечества может быть приведено в соответствие с идеальным его содержанием? -- таков вопрос, на который предстояло ответить.

В каждый определенный период своей истории человечество существует как бы двояким образом, в двух "планах" бытия: во- первых, оно есть совокупность "видимых", эмпирически наличных, фактически живущих в данный момент народов, и, во-вторых, оно есть совокупность подлинно живых, творческих в данный момент национальных идей. Между этими двумя порядками бытия возможно соответствие: оно будет иметь место в том случае, если все фактически живущие на земле народы находятся в стадии развития своих идей, осуществления своих миссий; иначе говоря, если все наличные народы не только материально живут, но и духовно живы. С другой стороны, между этими двумя порядками бытия возможно и несоответствие: оно имеет место, преимущественно, тогда, когда населяющие землю народы или некоторые из них уже исполнили свое предназначение, сполна раскрыли свои идеи, сказали все, что призваны были сказать; когда внешние национальные оболочки еще сохраняются, хотя дух, их оживлявший, уже утратил свою живую ценность. В последнем случае на человечестве лежит долг разрушить эти ненужные оболочки, откинуть эту пустую шелуху, мешающую нормальной жизни, заграждающую путь новым силам, новым идеям. И здесь остро встает вопрос о средствах, допустимых для идейно живых народов в их правой борьбе с устаревшими формами народов духовно отживших, с народами-призраками.

Если под углом зрения этих проблем обратиться к славянофилам, то прежде всего придется констатировать, что их учение усматривает огромное, разительное несоответствие между идеальным, живым составом современного человечества и его эмпирическим, исторически наличным составом. Земля оказывается наполненной духовно умершими и умирающими нациями. Правда, "оболочкам" большинства из них нельзя было отказать в значительной внешней стойкости и долговечности, но тем настоятельнее представлялась необходимость освободить мир от этого обмана, обнаружить внутреннюю пустоту этих с виду стройных развалин. Запад должен был или переродиться, или погибнуть: ибо вложенные в него духовные начала уже исполнили свою задачу и в настоящее время устарели, стали ложными и отрицательными; опасность Запада, по словам Хомякова, "состоит не столько в его цвете, сколько в его бесцветности".40)

Разумеется, надежды славянофильства покоились всецело на Востоке, на славянстве, а в конечном счете -- на России, как на единственной великой православно-славянской державе. Ех оriеntе lux! С Востока и только с Востока ожидался тот свет, который мог, наконец, рассеять затянувшиеся исторические сумерки...

Но здесь нужно было разрешить еще один важный принципиальный вопрос: какими орудиями дано пользоваться России для свершения ее великой вселенской миссии? Она призвана пролить народам сияние веры и открыть им таинство свободы. Но как это сделать? Как победить вековые заблуждения, обличить ложь, чтобы она исчезла?

Возможны два ответа на ставящийся таким образом вопрос, и оба они имеются у славянофилов. В то время как непосредственное моральное чувство подсказывало им один ответ, реальная обстановка вещей приводила к другому. И приходилось этот последний приводить в соответствие с требованиями морального чувства.