Читать онлайн «О Совке». Страница 5

Но нет — о войне как таковой, как о смысле жизни, мы не мечтали. Наши мечты сводились в конечном счёте к тому, что жизнь должна быть интересной. Можно нелёгкой (справимся, мы что, девки, бояться трудностей?!) — но ОБЯЗАТЕЛЬНО, НЕПРЕМЕННО интересной. И знаете что? Деньги, богатство, карьерный успех в это понятие не входили. Просто не попадали. Мы отлично знали, что такое деньги, зачем они нужны, но… но нас нельзя было купить. Мальчишку из моего детства куда верней можно было обманом заставить совершить преступление, запудрив ему мозги «романтикой» или даже «борьбой за справедливость» (такие истории были в СССР). Один из трёх реально существовавших в СССР маньяков, Сливко, заманивал пацанов на смерть, соблазняя их «участиями в секретных испытаниях». Но никто из нас никогда не пошёл бы с ним за деньги… Ни за какие.

Понимаете, о чём я?

Мы были наивны. Смелы. Открыты. И — честны.

Я иногда думаю, вспоминая своих сверстников — если бы страной правил Вождь, а не уставшие старики — он бы нашёл в нашем поколении невиданной силы и упорства поддержку. И смог бы сокрушить Мировую Буржуинию до конца. Совсем. Навсегда.

Жаль. У нас были мы — наши кулаки, наши мечты, наши рассказы, наша дружба, наши надежды. И — не было Вождя для всего этого.

Жаль…

Был в 90-х годах такой довольно известный тогда детский писатель — Алексей Биргер. Много он в своих книжках накрутил-наворотил, но вот в повести «Тайна машины Штирлица», посвящённой ребятам 70-х годов, он, на мой взгляд, поразительно точно ухватил суть СССР… Он писал о Москве, но можно то же самое сказать и обо всей нашей стране, о мечтах всех её мальчишек…

«…вся эта система была нанизана, как на стерженёк, на хмурую, почти военную, дисциплинированность, с которой её принимали. И оттого, когда с ближних заводов ветер доносил жёсткий запах железа или пышный, почти по-сказочному пряничный запах свежеиспечённого хлеба, то казалось, где-то намечается великий поход, и это не агрегаты штампуют кузова автомобилей или шарикоподшипники, не с автоматической линии сходят бесконечные батоны и буханки, а где-то кузнецы в кожаных фартуках бьют молотами по мечам, и булочники в белых колпаках широкими лопатами вынимают хлеб из печей, а их подмастерья делают сухари из вчерашнего непроданного хлеба, и эти сухари хоть полгода смогут храниться в заплечном мешке… И мерещились трубы и знамёна, и тонкий запах серы от чиркнувшей на кухне спички казался дымным дуновением вручную приготовленного пороха от ствола старинного мушкета… Было в этом и злое колдовство, и доброе. Злое — потому что вот это напряжение, как будто великий город вечно жил в ожидании врага, можно было объяснить только злыми чарами, наведёнными на его жителей. И доброе — потому что сквозь это ожидание врага пробивались и расцветали совсем другие ожидания: великих походов за шёлком и пряностями, великих странствий в мире, где предателя всегда постигнет кара и где спешившийся на секунду, чтобы глотнуть стакан красного вина, вестовой в запылённых сапогах и в малиновом камзоле всегда даст окружившим его детям потрогать его шпагу… И скакал он в одно из мест с дивными старомосковскими названиями… Сами эти названия тоже звучали музыкой ожидания и надежды, и это было ожидание мира, в котором нет врагов, кроме дурных и подлых людей, мира, в котором благородству не умирать, а негодяям и доносчикам не увидеть, как покатится с плахи голова героя… И злое колдовство, столкнувшись с этими ожиданиями, ветшало и осыпалось, выветривалось из людских душ… мальчишкам было раздолье! Кто скажет, что Крутицкий теремок — это не шотландский замок, в котором отсиживался Алан Брек Стюарт, или не бастион, в котором держали оборону Д'Артаньян и три мушкетёра, или не гладиаторская арена, на которой бьётся фантастический Спартак — Кирк Дуглас, кумир мальчишек тех лет? На этом дворе воображаемый противник (злодеем никто не хотел быть) с трудом поднимал голову и спрашивал: „Стрела… чёрная?“ И слышал в ответ: „Да, чёрная.“…»…

…У нас был кинотеатр — причём там с 12.00 и до 20.00 шли фильмы (если они были двухсерийные — то с 11.45 и до 21.00). В воскресенье и в каникулы в 10.00 был ещё и «детский» сеанс, в школах продавали «каникулярные абонементы». Не помню точно — кажется, со скидкой. Билет стоил — 10 коп. детский, от 30 коп. до 50 коп. — взрослый, смотря какой фильм и какой сеанс.

Был ещё кинотеатр в Клубе Железнодорожников, но туда мальчишкам из наших мест было опасно ходить года до 88-го — могли здорово избить. Спасал лишь или совсем мелкий возраст (чтобы трясли с малышей деньги — не помню такого) — или идущая с тобой девчонка (железный закон).

Был отличный старый городской сад со множеством аттракционов и большой детской площадкой (говорят, там был ещё один кинотеатр — летний, открытый — но я этого уже не застал). Там же и дискотеки проводились — по субботним вечерам.

Был районный дом культуры — в двух кварталах от моего дома — но лично я в нём почти не бывал до 88-го года, когда мы начали там ставить спектакли (что кончилось в 89-м спектаклем про Белую Гвардию, показанным в годовщину Октября, после которого нас там стали… э… ну… не рады видеть).

Был даже зал игровых автоматов! До сих пор помню этот закуток — вход со двора, косое крыльцо, несколько комнат (там же была какая-то артель слебослышащих, по-моему…) — и в одной из них с десяток «шкафов». «Морской бой», «Телетир», «Ни пуха, ни пера!», «Кран», «Торпедой — пли!», ещё какие-то… Игра стоила 15 копеек. Кстати, не помню, чтобы там был какой-то ажиотаж или очереди, хотя поиграть в общем-то в них все любили.

В 89-м году я в первый раз сел за компьютер — болгарский «корвет», машину, по классу превосходившую большинство современных ему «западных» компьютеров — и тогда же познакомился с компьютерными играми. Их пускали с магнитофонных кассет — люди помнят такое, я думаю. Я поиграл три или четыре раза в какую-то штуку — надо было расстреливать вражеские самолётики и десантников — а потом мне стало смертельно скучно заниматься этой ерундой, и больше я компьютерными играми не интересовался.

Но самое-то главное! Самое главное — были улицы и велосипеды. Был стадион — лучший из районных стадионов области — куча небольших спортплощадок и хоккейные коробки в каждом школьном дворе (на входе в которые тогда не было сигнализации, видеокамер и охранников…) Была замечательная спортшкола. Были несколько великолепных строек — настоящие таинственные города и крепости с подземельями, башнями и мостами (сколько там было сломано шпаг и мечей…) Речка — ладно, она у нас была плохонькая, но имелись пруды и плоты (а зимой — льдины). Посадки были за околицей, а чуть подальше — настоящие леса. Здоровенная свалка лежала сразу за железной дорогой. Наконец, были просто головы, руки и ноги.

Мальчишки моего времени

Мы пропарывали эти самые руки и ноги ржавыми железками и стеклом, мы разбивали эти самые головы обо всё подряд. Так до нас доходило, что надо быть ловчей, быстрей и смелей — тогда не будет шишек и синяков. Про волшебную кнопку «перезагрузка» мы ничего не знали и где-т ов душе понимали, что можно убиться НАСОВСЕМ — но от этого всё было ещё интересней! Мы взрывали самодельные бомбы и клали в костры незаконно добытые патроны. Мы срывались со льдин и приходили домой с полными сапогами холодной воды. Со стен строек мы тоже падали — а чаще прыгали, чтобы показать, что нам пофик эта высота. (Мне она была не пофик, я её жутко боялся — и прыгал, потому что прыгал.) Нам ничего не стоило превратить лист фанеры в танк, и этот танк ездил. Мы подумывали о том, чтобы сделать свой планер — хвала богам, на это не хватило технических мощностей, иначе… иначе точно полетели бы! Мы играли в войну по совершенно зверским правилам и ничуть не собирались от этого мучиться комплексами вины и не спать по ночам. Мы просто-напросто дрались по самым тупым поводам, причём чаще всего — с лучшими друзьями; что с чужим-то делить?! Мы питались разной зелёной неспелой ерундой из соседских садов — хотя свои сады у многих тоже были, но это же — неинтересно! В 87 году мы открыли для себя туризм — и именно с того момента наши родители, я думаю, начали седеть по-настоящему… и я прошу у них прощенья и низко им кланяюсь — всем сразу — за то, что они были мудры и терпеливы там именно там, где надо быть мудрым и терпеливым — и весьма безжалостны там, где нужна была безжалостность; за то, что они нас любили и за то, что они не сюсюкали с нами. Мы чётко знали, что мы — мужчины, а мужчины — это воины и исследователи. Наши девчонки были, кстати, похожи на нас — они не стремились «занять гендерную роль мужского типа», нет, им это было не нужно, они любили носить красивые платья и хихикать над разной ерундой… но за ними не ржавело влезть в удобные старые штаны, рубашку и кеды — и показать всему миру, что «есть женщины в русских селеньях!» При этом то, что мы — мужчины, а они — женщины оставалось непоколебимой истиной и не подвергалось никакому сомнению, потому что трава летом зелёная, а снег зимой белый. Кроме того, мы не имели ничего против девчонок, потому что за ними интересно было подсматривать «в случае чего», и это тоже было частью обыденной жизни. Подсматривать за мальчишками никому не приходило в голову, потому что ничего заслуживающего внимания с нашей точки зрения в переодевающемся, купающемся голым или писающем мальчишке не было, и никакие иные мысли в наших юных совковых черепушках не размещались за нелепостью (а главное — им не было места в головах взрослых, от которых мы зависели в школе и дома!)…