Читать онлайн «Лев Гумилев: Судьба и идеи». Страница 65

Сартак – наследник Бату был христианином, а разрыв Золотой Орды с метрополией означал, что Золотая Орда становилась заслоном России с востока. Гумилев утверждает, что, готовясь к борьбе с Андреем Ярославичем, опиравшимся на католическую Европу, Александр Ярославич поехал за помощью в Орду, к Сартаку – покровителю несториан. Победа 1252 г., по мнению Л.Н., была одержана при помощи войск Сартака749.

Эти, да и многие другие положения книги вызвали неприятие многих историков. Уже в начале 1971 г. в «Вопросах истории», жестком «законодателе мод» в этой науке, появилась резко отрицательная рецензия академика Б. А. Рыбакова750.

Думается, что ученые тогда сами насаждали тот стиль, на который потом и жаловались. Статья академика – хороший пример этого «академического тона»: «Л. Гумилев, причастный к археологии» – было еще деликатным оборотом, а дальше следовало: «Задуманный Л. Гумилевым «маскарад» грешит прежде всего недобросовестностью...», или: «Верхом развязности и полного пренебрежения к источникам...», и далее в том же духе... Правда, в конце рецензии делалась оговорка: оказывается, вся она относится не к книге в целом, а к тринадцатой ее главе, которая «может принести только вред доверчивому читателю, и поскольку это попытка обмануть всех тех, кто не имеет возможности углубиться в проверку фактической основы «озарений» Л. Н. Гумилева»751. Кроме того, академика огорчила весьма спорная датировка и интерпретация «Слова о полку Игореве», данная Л.Н.

На выпады Рыбакова Л.Н. ответил тремя статьями. Одна из них появилась в «Русской литературе» и приглашала к дискуссии, но академик отказался. «Кесарю – кесарево», и, возможно, академик был прав: спорить с ним могут лишь специалисты. Мне же хочется возразить лишь одной фразе, отнесенной академиком ко всей книге. Он писал: «Как литературный прием, позволяющий объединить Запад и Восток, Л. Н. Гумилев использовал средневековую легенду о царстве пресвитера Иоанна, будто бы находившемся где-то в Азии»752. Как литературный прием? Отнюдь нет, ведь эта линия проходит через всю книгу как боль о нереализованном в истории, как сожаление о том, что могло произойти, но увы, не произошло. Как было не заметить, что 1204 г., выделенный в книге как год успехов и становления монгольского этноса, отмечен там же трагедией в отношениях «Запад—Восток».

1204 г. был и годом падения Константинополя, разграбленного крестоносцами. Пал «Париж средневековья» – центр православия, город, сосредоточивший по оценкам историков 2/3 мирового достояния. Прекратила существование Византийская империя, и возникла новая геополитическая ситуация. «Жестокий спазм на Западе и Востоке», – оценивал ее Л.Н.753.

Всего этого ухитрился не заметить академик! Даже резкий критик Гумилева профессор Я. С. Лурье отмечал, что «фактически книга Л. Н. Гумилева посвящена гораздо более широкому кругу вопросов: возникновению Монгольской империи, ее идеологическим основам и взаимоотношениям с христианскими государствами, в частности с Русью XIII в.»754.

Коренное изменение геополитической ситуации для нас состояло в том, что Византия была естественным и потому искренним другом Руси. Эта потеря воспринималась на Руси как внезапная смерть близкого человека. Русь перестала быть, по мнению Л.Н., частью грандиозной мировой системы, а оказалась в изоляции, охваченная с севера и юга в клещи двумя крестоносными воинствами755.

Дело не только в этом, а во всем историческом противостоянии Запада и Востока, католичества и православия. Византия была идеократическим государством756. Последнее, как и евразийскость Византийской империи, отталкивашо Запад757. Мне кажется очень глубокой мысль В. Кожинова, заключающаяся в том, что неверно видеть в евразийстве России лишь следствие ее долгого пребывания в составе Монгольской империи. Исследователь пишет, что «в действительности эта пора была закреплением и укреплением уже давно присущего Руси качества»758.

По мнению Гумилева, лишь гораздо позже, когда Европа испытала остроту монгольских сабель, интерес к «царству пресвитера Иоанна» весьма возрос. Дело в том, что обе стороны – крестоносцы-европейцы и греки-византийцы – жаждали иметь в тылу у ненавистных врагов-кочевников какого-либо союзника, своеобразный «второй фронт», пусть и мифический, но ими желанный»759.

Джованни Карпини де Плано, посланный папским престолом, и придворный Людовика IX Святого Гильом де Рубрук – францисканские монахи – по сути были разведчиками Запада. Их выводы совпали: «Монголы не христиане, от царства Иоанна сохранились лишь воспоминания, и несториане для католической Европы – не друзья и братья, а еретики и враги»760.

Читатель, наверное, заметил, что у Л.Н. упоминается не одна версия о «пресвитере Иоанне»; на самом деле их было еще больше, и исследование вопроса тянется очень издалека. Еще в XVIII в. французский историк И. Дегин писал, что это татарский хан, обращенный в христианство несторианскими миссионерами. Н. М. Карамзин приводит цитированное нами письмо Иоанна к Мануилу – греческому императору. Анализ английских средневековых источников говорит о разных версиях: «азиатская теория» совпадает с главным предположением Л.Н. о том, что Иоанн – монгольский завоеватель Е-лю-та-ши (по Л.Н. и Г. Е. Грумму, Елюй Даши – основатель империи кара-китаев в Средней Азии); сторонники «африканской гипотезы» считают, что Иоанн – монах из Эфиопии761.

Итак, если Иоанна не существовало, его следовало выдумать! Но дело, в конечном счете, не в этом, а гораздо «шире» и глубже ... Запад ухитрился не заметить, что Европа спасена монголами; именно пришедшие к власти несториане (в 1252 г. несторианская «партия» победила в Монгольском улусе) толкнули Мункэ-хана на войну с мусульманами. Но уже в 1253 г. в папской булле был провозглашен крестовый поход против монголов, в котором против них вместе выступали католики и мусульмане.

Кочевники, даже став христианами, оставались в глазах греков степными варварами, а в глазах латинян – дикарями, пусть не язычниками, но еретиками. Именно близорукость Запада привела к тому, что идея основания христианского царства на Ближнем Востоке была утрачена, так как населенные христианами земли попали в руки врага. Последним актом трагедии было обращение Монголии в провинцию Китая – внеэтничной военной монархии762.

Так как же было рецензенту-академику не заметить основной линии книги? Может быть, он ее не читал?

«На сегодня нет фактически верного ответа, – писал Л.Н., – почему так преступно безответственно и равнодушно европейская общественность XII—XIII вв. отнеслась к судьбе христианства на Востоке. И там, где маячила великая цель – просвещение во имя Святой Троицы в степях и равнинах Евразии, вдруг возникла трагическая и безысходная коллизия избиения всех христиан – православных, католиков, несториан и других в целях узковедомственной шкурной политики нескольких орденов рыцарей и небольшой торговой прослойки, обнаглевшей от спекуляции дорогостоящими товарами Востока на жаждавших роскоши дворах Запада. Ублюдочная политика Европы – папы, нотаблей, авантюристов, хищных сторонников императоров в столетие между 1187 и 1287 гг. до окончательного падения Святой Земли, обетованной земли христианства, – необъяснима, исходя из логики эволюционных воззрений, присущих традиционной историографии Европы или России начала XX в. Все тогда вело к катастрофе – изгнанию европейцев с Ближнего Востока. Знали об этом почти все, все политики чувствовали это, но ожидали чуда: что кто-то придет и спасет их. Почему?»763

В 1957 г. в письме к П. Савицкому Л.Н. признавался, что он еще не готов писать о Чингисхане, но через десяток лет «созрел» и взялся за это опасное и острое дело.

Эпоха «оттепели» и последующих лет оставалась еще очень сложной, а официальные оценки Чингисхана в советской исторической науке были однозначно негативными. Истоки негативности очень глубоки. Еще Гегель в своей «Философии истории» писал, что «движения народов под предводительством Чингисхана и Тамерлана... все растаптывали, а затем опять исчезали, как сбегает опустошительный лесной поток, так как в нем нет жизненного начала»764. Карл Маркс как-то заметил: «Орды совершают варварства в Хорасане, Бухаре, Самарканде, Ваахе и других цветущих городах. Искусство, богатые библиотеки, превосходное сельское хозяйство, дворцы и мечети – все летит к черту»765. В другом месте классик писал: «Это иго не только давило, оно оскорбляло и иссушало душу народа, ставшего его жертвой. Татары установили режим систематического террора, разорение и массовые убийства стали обычным явлением»766. Вы что, против Маркса, Лев Николаевич?