Читать онлайн «Рюриковичи или семисотлетие «вечных» вопросов». Страница 17

Начнем с болгар. Интерес к «болгарским проблемам», в сущности, пробуждался в русской политической и культурной жизни дважды. Первая вспышка активного интереса приходится, естественно, на период войны 1877–1878 годов. Эта война, называемая «русско-турецкой», являлась, по сути, борьбой за возможность закрепления Российской империи на Балканском полуострове, который Бисмарк так медицински назвал «мягким подбрюшьем Европы». Такая возможность была. Османский султанат доживал последние десятилетия. Однако закрепиться на Балканах удалось лишь в… 1944 году. А покамест новорожденные балканские государства, воспользовавшись военной силой Российской империи, нагло повернулись к России задом, а к Западной Европе — передом… Но мы сейчас не об этом, а о болгарах. Вроде все шло хорошо, вспомнили концептуально Святослава, давнего «защитника и освободителя» болгар, «предшественника», так сказать… И вдруг Западная Европа поднимает со свойственным ей коварством скандал; вот, мол, Россия заявляет, что она имеет право освобождать болгар, а как же ее собственные болгары, так ведь и сидят неосвобожденные… — То есть это какие болгары, — несется в ответ, — нет у нас никаких болгар! У нас только татары — потомки нехороших завоевателей… И Достоевский в известном «Дневнике писателя» резюмирует: «У татар казанских ни пяди своей земли нет»… Тут как раз все кончается, возрожденное Болгарское царство поворачивается задом и передом, и «страсти по болгарам» утихают. Один лишь самоотверженный и «реакционный» Иловайский продолжал сражаться — «Первая полемика по болгарскому вопросу», «Вторая…». И еще дополнения, и еще уточнения… Между тем, так называемые казанские татары продолжали помнить, что они — болгары, и Иван Грозный покорил Болгарское царство, а не Казанское ханство; и движения разные общественно-политические «за возврат этнонима» поднимались, и даже нынешняя гостиница «Татарстан» обретается почти на том самом месте, где (еще в XX веке) располагались «Болгарские номера»… Но, в сущности, одинокий Иловайский делал важное дело; уже в сороковые годы, когда нужно было возродить элементы панславистской доктрины, выяснилось, что он заложил немало краеугольных камней, за что ему, впрочем, не сказали «спасибо», и даже названая внучка его, Марина Цветаева, покончила с собой в сорока километрах от развалин великого Болгара, первой столицы волжской Болгарии. Примерно с конца сороковых годов, советская историческая наука окончательно вырабатывает свои болгарские концепции, согласно которым: волжские болгары не имеют ничего общего с дунайскими, волжские болгары более не существуют; и — наконец: да, на территории СССР обитают далекие потомки волжских болгар, званием «заслуженных бывших болгар СССР» были «пожалованы» безобидные «маленькие» этнические образования — чуваши и мало кому известные бессермяне… К концу сороковых годов доминирует взгляд на Святослава как на «защитника и освободителя» болгар «от греческого ига», подобный взгляд импонировал и антигреческим (вследствие многовековых спорных территорий) взглядам болгарских ученых. Советской же исторической науке импонировало описанное в Повести временных лет желание Святослава закрепиться на Балканском полуострове, причем именно на территории современного болгарского государства…

Какое же здесь возможно «на самом деле»? Советская историческая наука часто противопоставляет волжских и дунайских болгар по принципу… двух гласных… То есть волжских болгар она именует «булгарами», а дунайских — «болгарами». Сами болгары, и волжские, и дунайские, произносят очень краткий звук, нечто среднее между «о» и «э»; «болгары» — русское произношение-правописание, «булгары» — западноевропейское. «Казанские татары» — даже и не «потомки волжских болгар», они — «просто» волжские болгары. Государства волжских и дунайских болгар образовалась в результате распада раннефеодального государственного имперского образования — Великой Болгарии. Дунайские болгары, как известно, христиане, волжские — мусульмане с первых десятилетий X века. Изначальный, общеболгарский язык — тюркский. Волжские болгары интегрировали в составе своего государства «местные» племенные образования, преимущественно угро-финнов и тюрок; то же произошло с племенными славянскими образованиями у дунайских болгар. Войны Святослава с волжскими болгарами представляли собой, в сущности, борьбу за владение территориями, прилегающими к обширной водной артерии; также это была борьба за полюдье, то есть за территории «сбора дани». В основе своей государство волжских болгар представляло собой достаточно развитую феодальную цивилизационную модель с наличием каменного зодчества, письменной культуры, развитых городских структур. Но были у него два существенных «минуса», сильно «мешавших» его существованию. В него было интегрировано большое количество «местных» родовых и племенных укладов разного уровня развития, в основном кочевых и полукочевых; таким образом возникли существенные «ножницы» между государственным «ядром» и «окраинами», существенные различия социальные, бытовые, психологические; вечный, впрочем, бич имперских образований. Второй болгарский «минус» нам уже знаком; речь по-прежнему идет о несоответствии «государственной модели» ее «военному обслуживанию». Воинская система волжских болгар представляла собой соединение дружинного полководчества с элементами «наемного войска»; фактически воинская система болгар носила оборонительный характер; не вследствие, разумеется, их какого-то «мирного характера», а именно вследствие того самого несоответствия государственной модели воинскому обслуживанию этой модели. Киевская Русь, как мы уже говорили, подобного несоответствия не имела, воинские действия киевских князей были нападательные, экспансионистские. Но надо отметить, что болгары сопротивлялись «киевской экспансии» довольно успешно.

Совершенно то же самое, что и волжская Болгария, представлял собой в отношении военного, государственного, социального устройства и Хазарский каганат. Хазары и болгары были ближайшими соседями и, естественно, соперничали в «борьбе за территории», довольно, впрочем, вяло в сравнении с «киевским экспансионизмом». Здесь следует отметить, что государственное устройство Хазарского каганата было все же «менее развитым», более архаичным, нежели устройство государства болгар; «центр» слабо контролировал недостаточно интегрированные в «государственный организм» кочевые и полукочевые разноплеменные образования, письменная культура фактически не была развита…

Первые Рюриковичи были язычниками и, следовательно, обладали специфической «языческой толерантностью», согласно принципам которой, богов много, богов и жрецов противника следует потому почитать также, как и «своих», не надо «обижать и сердить» богов противника, хотя можно пытаться пересилить их «честным образом», то есть заклиная собственных богов. В конфликтах Рюриковичей с византийцами, волжскими болгарами, хазарами «элемент противостояния религиозных идеологий» не играл никакой роли для Рюриковичей. Иначе обстояло дело с их противниками. Византийцы были христианами, волжские болгары — мусульманами, за преобладающее положение в Хазарии боролись две религиозные системы: мусульманство и иудаизм. Таким образом противостояние религий приобретало для них для всех роль весьма значительную, поскольку каждая религиозная система полагала именно себя «истинной». Киевскую Русь все они полагали языческой территорией, которую следует «обратить в истинную веру»; то есть все противники Рюриковичей практиковали прозелитизм; откуда и русские летописные свидетельства о греческих, хазарских и волжских болгарских посольствах в Киев с предложением «своей веры»… В сущности, любой военный конфликт является противостоянием не уровней «храбрости», не религиозных систем, но систем «военного устройства». Другой вопрос, что и военное устройство имеет свое «идеологическое обслуживание». Вероятно, дружинному полководчеству и «наемной армии» на всех этапах ее развития вполне достаточны языческая и — много позднее — сознательно практикуемая государственной идеологией толерантность. «Армии дешевого пехотинца» требуется жесткая идеология, формирующая «образ врага» и «ненависть к врагу»; в подобной идеологической «роли» может выступать как монотеистическая религиозная система, настаивающая на собственной «истинности», так и внерелигиозная идеологическая система, основанная на абсолютизации «вождя» (на его «культе»), и на абсолютизации принадлежности к системе «народа-войска», когда идеология подчеркивает, педалирует, например, «необходимость защиты от врагов», в сущности, в то время, как проводится экспансионистская политика; в армии служит практически каждый мужчина, идеалом мужчины является для женщины воин, солдат; ребенок — будущий солдат, девушка должна сражаться «наравне» с юношами, женщина должна рожать и воспитывать воинов… Все эти принципы мы находим уже в «Ясе» Чингис-хана. А насколько они соотносятся с идеологией, которой была вооружена советская армия, судите сами…