Читать онлайн «Немецкий орден». Страница 18

Однако чтобы понять, как отношения между орденом и его государством выглядели изнутри, необходимо задуматься о структуре братства. Жизнь братьев протекала согласно правилам, перенятым у тамплиеров. Вскоре, очевидно, братья скорректировали эти правила, сообразуясь с собственным опытом, а с началом прусских завоеваний правила уже нуждались в новой систематизации. И все же по смыслу, а зачастую и по своим формулировкам, они повсеместно тяготеют к «оригиналу». Правила тамплиеров, в свою очередь, представляли собой развернутую формулировку старых правил святого Бенедикта, на которых основывалась вся монашеская жизнь Западной Европы. Собственно, весь образ жизни немецких братьев определялся положениями романского образца. Три монашеских обета — чистоты, бедности и послушания — заставляли братьев отказаться от любых связей родства и плоти. Семья и родина более ничего для них не значили. Они были готовы выполнять любую задачу, поставленную орденом, а вся их жизнь была сплошной службой, которая не предполагала отставки. Именно эта готовность к служению и сделала возможными дальнейшие победы рыцарского ордена; без нее не было бы и орденского государства в Пруссии.

Как глубока была пропасть, что отделяла братьев от внешнего мира, но как тесны были внутренние связи! Радость и величие братства царили среди рыцарей, делая их жизнь богаче. Ибо жизнь эта состояла не только из внешних проявлений — ухода за больными и военной службы во исполнение христианского долга, основной в ордене была духовная жизнь, основанная на силе христианской веры. Подтверждением тому служит глава из правил ордена, озаглавленная: «Как братьям надлежит жить в братской любви». Она гласит: «Всем братьям надлежит относиться друг к другу так, чтобы добросердечие и лад, свойственные имени «брат», не обратились в жестокосердие, но должны они к тому прилагать усилия, чтобы жить согласно братской любви и благосклонно являть друг другу дух кротости, и чтобы по праву можно было сказать о них: как хороша и как радостна жизнь братьев в согласии». И при этом, по природе своей, это было суровое мужское братство. Права, определявшие уклад жизни, были у всех одни и те же (насколько позволяли те или иные должностные обязанности). И пища у всех братьев была одинаковой.

Понятие братского христианского служения приобретало особый смысл, как только оно переносилось на отношения между руководителями и подчиненными. Первые занимали определенные должности, а потому на них лежала высокая ответственность и гораздо больше обязанностей. Великий магистр «стоит над всеми прочими и должен подавать пример добрых дел всем братьям». Братья же, обремененные должностями, большими или малыми, «должны стараться быть добросердечными и скромными, давая другим братьям то, что им причитается, или отказывая в этом». Если сравнить правила тамплиеров и Немецкого ордена, то станет очевидно, что в Немецком ордене понятие «должностные лица» трактуется гораздо шире. Помимо христианского долга и монашеского служения в общепринятом смысле слова, это понятие получило вполне конкретное содержание, непосредственно приложимое к иерархии и административной структуре ордена. В главе «О скромности лиц, исполняющих должности» о них говорится, что «и самих себя им надлежит считать более слугами других, нежели их господами». Это звучит уже совершенно «по-прусски». Собственно, эта глава действительно имеет самое прямое отношение к прусскому государству: перед нами взлелеянный христианской, бенедиктинской традицией зародыш понимания службы и служения, перенесенный Немецким орденом прямо в государственную плоскость. Именно с таким пониманием службы орден строил свое прусское государство и создавал образец государственного поведения, которое в контексте истории точнее всего может быть охарактеризовано как «прусское».

В центре понятия службы, формулируемого орденом, стоит послушание. Оно является одной из трех составляющих монашеского обета, даваемого братьями-рыцарями. Глава «О послушании, к которому братьям надлежит стремиться» утверждала, что «братьям надлежит жить в смирении и во всем преломлять свою волю». В руке магистра были розга и жезл: жезл — чтобы поддерживать слабых, розга же затем, чтобы «карал он за всякое непослушание с усердием справедливости». Modestia et disciplina — скромность и послушание, как гласит закон ордена, должны исповедовать должностные лица. Однако в «послушании» этом не было ничего немецкого, а, скорее, что-то бенедиктинское или даже римское, это была «дисциплина». Здесь за норму был принят такой образец поведения, который мало общего имел с немецким пониманием верности и повиновения, а был порожден христианскими, а точнее, римскими, жизненными реалиями.

Лишенные каких бы то ни было связей с «миром», объединенные между собой чувством христианского братства и суровым послушанием, выполняли братья свою собственную задачу — с оружием в руках боролись за христианскую веру. Каждому, кто намеревался дать обет, вменялось в обязанность «защищать от врагов Святую землю и другие земли, подчиненные ордену». Наиболее ярко сущность ордена проявляется в преамбуле, предваряющей правила ордена. Братьев же она рисует наследниками благородных библейских воинов. «Наследуя традиции этой бюрьбы, Святой рыцарский орден госпиталя пресвятой Девы Марии немецкого дома немало позаботился о том, чтобы его украшали собой многие почтенные члены. Ибо они рыцари и избранные воины, что из любви к закону и отечеству сильной рукою истребляют врагов веры. Движимые безграничной любовью, они также и странноприимники гостей и паломников и бедняков. И служат они также с душевной пылкостью из сострадания к хворым, что лежат в госпитале».

Братья были «рыцарями и избранными воинами». А потому рыцарская служба, война против язычников была самой главной, самой насущной задачей. Именно ею и определялся «мужской» характер ордена. Благодаря ей обет послушания и приобрел столь важное значение. Преломление собственной воли не было для члена ордена некоей аскезой, но означало активность и усиление воли общины. «Ибо, щадя строптивых, ослабевает и сам орден», — гласили правила. И подобно тому, как обет бедности, даваемый каждым членом ордена, увеличивал богатство общины, так и монашеское послушание повышало военную мощь ордена, как можно понять из предписаний относительно военного похода, расположения лагеря и ведения боя. Отказ от личной воли означал максимальное усиление воли общины. Такого рода перераспределение волевой энергии непосредственно вытекало из внутренней структуры ордена. Братьям недостаточно было просто служить идее, они желали, чтобы эта идея победила и обрела власть. Было бы странно, если бы толпа рыцарей, у которых ничего нет, кроме веры, готовности к жертве и служению и общей воли, подкрепляемой лишь послушанием, не имела еще и воли к власти. Служа идее, которой они принесли обет верности, братья добивались также власти своего ордена. Из самой сущности рыцарского ордена вытекала политическая установка, целью которой была власть.

Эта коллективная воля к власти была присуща всем рыцарским орденам, однако в наднациональных рыцарских орденах она выражалась иначе, нежели в Немецком ордене. Иоаннитам и тамплиерам удалось остаться в стороне от феодальной «пирамиды», выстроенной в Святой земле почти идеально, это уберегло их от ленной или духовной зависимости. То есть, эти ордена фактически выстроили свои государства; в Сирии, правда, государство так и не было образовано, поскольку даже для средневекового государства необходимо единство территории, населения и правовой системы, которого там никогда не было. Но орден иоаннитов нажил внушительную недвижимость и разросся до значительных размеров. На исходе средних веков, когда европейцы начали отступать под нажимом турок через Кипр, Родос и Мальту, иоанниты попытались взять эти отходные пути под защиту своего государства. У тамплиеров же были мощные финансовые связи, и с помощью этой набирающей силу державы — державы денег — они сами намеревались стать силой; они были скорее банкирами, чем рыцарями или монахами, и весьма преуспевали, пока король Филипп Французский, заручившись авторитетом папы, не возбудил против них судебный процесс, в результате чего деньги потекли уже в его карман. И лишь Немецкий орден, еще только делая первые шаги в истории, уверенно и дальновидно направил сосредоточенную внутри него коллективную волю на создание государства. И коллективная воля не задохнулась в коллективном эгоизме, жаждущем власти, а взяла курс на государство.

Предпосылки к этому заложены в самой природе ордена. Национальные ограничения, существовавшие в ордене, с самого начала повлияли на его политические амбиции, подчинив их задачам Германии. Поэтому создаваемое орденом государство переместилось из Средиземноморья, охваченного крестовыми походами, в земли, максимально приближенные к ареалу жизни немцев. Таким образом, орден с самого своего основания служил империи. В рамках собственного государственного образования орден участвовал в продвижении немецкого народа на восток, направляя часть потоков в свои земли.