Читать онлайн «Огнестрельное оружие XIX—XX веков. От митральезы до «Большой Берты»». Страница 27

Сержант Колдстримского гвардейского полка

Однако следует помнить, что подобного рода отношения между гражданскими и военными руководителями складываются в результате негласного общественного договора, в соответствии с выраженной демократическим путем волей народа. Такие отношения не регулируются некими правилами и установлениями, а зависят от интеллекта нации, эмоциональной стабильности и традиций. Не являются они, как мы познали на собственном печальном опыте, и предметом экспорта. Мы у себя в Америке постоянно делаем ошибку, считая, что народы, чье мышление, обычаи и образ жизни чужды для нас, могут, как по мановению волшебной палочки, в одночасье проникнуться ценностями народа, у которого демократия уходит своими корнями в прошлое. Каждый народ должен выработать собственное средство спасения на своем собственном пути — каждый народ должен обрести свою Великую хартию вольностей и свой Билль о правах [20], свой Геттисберг [21] и свой Марстон-Мур [22]. Все, что может быть сделано для помощи таким народам, — это заверить их, что выбор будет целиком и полностью зависеть от них самих, и оградить их от всякого внешнего давления, как политического, так и интеллектуального, до тех пор, пока они не поднимутся до осознания своего выбора. Мятежи полковников, военные хунты и всадники на белых конях, которые досаждают нашим соседям, представляют собой симптомы болезни, порожденной неразвитостью народа и безразличием граждан. И вместо того чтобы в ужасе и отчаянии вздымать руки к небу, нам следует лучше понять, «куда, во имя Господа, мы идем!».

Феноменальные победы английского солдата, несмотря на его несколько апатичный подход к войне как таковой, объясняется частично его темпераментом, а частично благоприятными условиями, которые обеспечивал офицерский корпус своими непревзойденными лидерскими качествами.

Сочетание младших сыновей укорененного на земле мелкопоместного дворянства, взращенного на понятиях чести и преданного служению короне, с одной стороны, и солдатской массы из служивого люда — надежных, храбрых, думающих (насколько это может быть применительно к солдату) и стойких, с другой, оказалось весьма удачным. Соединение такого контингента с воинской службой, богатой традициями, создало армию, которой не было равных.

Главное внимание при строительстве вооруженных сил уделялось военно-морскому флоту. «Британия не нуждается в бастионах, башни ее — глубина морей», — сказал один из ее поэтов, и в течение столетий островная империя делала упор на развитие и усиление флота в ущерб наземной армии. Долгое время это было совершенно справедливо, ибо основой существования колониальной империи был контроль над морями. Стране гораздо лучше служило небольшое сообщество моряков-профессионалов, чем формируемые на основе призыва армии континентальных государств. Пока Британия ограничивала свое участие во всемирной политике давлением посредством своего военно-морского флота, нужды в армии массового типа не было. Внезапные вторжения могли бы случаться (хотя мало кто рискнул бы на преодоление всех трудностей переправы и снабжения армии даже через двадцать миль водного пространства), но, коль скоро английский флот держал под своим контролем Ла-Манш, реальной опасности не существовало.

Военно-морской флот получал львиную долю военного бюджета, армия же для столь протяженной империи с ее громадным населением имела весьма скромные размеры.

Отборная армия Кромвеля численностью 80 000 человек была распущена в период Реставрации — единственным напоминанием об армии «новой модели» был кромвелевский полк пехотинцев — Колдстримский гвардейский полк. Королевская конная гвардия была создана Карлом II, так же как и пехотный полк, ставший Гренадерским гвардейским полком. Эти полки, а также всем знакомые лейб-гвардейцы [23], общей численностью около 3000 человек, в течение ряда лет были единственными постоянно функционирующими воинскими частями. Постепенно к ним добавлялись новые части, среди них и Королевский шотландский полк [24], история которого восходит к Шотландской бригаде, которая сражалась с Густавом Адольфом и которая, благодаря своей древности, с гордостью носит прозвище «телохранителей Понтия Пилата».

На заре своей истории армия быстро наращивала свою численность в дни войны, а с наступлением мира столь же быстро ее сокращала. Таким образом, с численности личного состава в 65 000 человек во времена правления короля Вильгельма [25] она сократилась до 19 000 и столь же быстро увеличилась в годы Войны за испанское наследство (1701—1714). Однако из 200 000 солдат, служивших в ней в это время, лишь около 70 000 были британцами, остальные же — наемниками, завербованными для сражений на континенте. Поскольку Британские острова были сравнительно небольшими, а армия слабой, то государственная казна даже тех дней обычно была достаточно полна для того, чтобы оплатить расходы на крепких солдат, которых германские князья набирали в своих владениях и сдавали внаем, пополняя вырученными средствами свои небогатые бюджеты. Таких наемников на британской службе можно было встретить вплоть до Наполеоновских войн, и их подразделения часто отличались стойкостью в сражениях. Следует также помнить, что короли Георги были главами Ганноверского дома и солдат, набранных на их территориях, также можно было встретить в составе британской армии.

Рядовой линейного полка, 1712 год

Корнет-кавалерист, 1745 год

В годы Войны за австрийское наследство численность армии находилась на уровне 75 000 человек, после подписания Аахенского мира (1748) она сократилась менее чем до 19 000 человек, после же окончания Наполеоновских войн численность ее составила около 75 000 человек, большая часть которых представляла собой гарнизоны, размещенные на территориях увеличившейся империи.

Так все и продолжалось, но общая тенденция сохранялась. Создавались новые полки, но в общем преобладал принцип увеличения числа батальонов в уже имеющихся полках. Тем самым новобранцы сразу же становились частью подразделения, уже имеющего свои историю и традиции, что благотворно действовало на их боевой дух.

Действия британских частей в ходе войны на Пиренейском полуострове и позднее при Ватерлоо создали им блестящую репутацию. Возможно, никогда раньше престиж британской нации не стоял столь высоко, как в годы, последовавшие за поражением Наполеона. Из всех армий одна лишь британская неоднократно наносила поражения французам, часто значительно уступая им численно, в то время как флот — победитель в сражениях при Абукире и Трафальгаре — бесспорно царил на всех морях и океанах. Эпоха величия еще не закончилась, новым армиям и новым нациям еще только предстояло в будущем бросить вызов шлемоносной леди с трезубцем в руке. Но годы побед сладко убаюкивали, и современники королевы Виктории самодовольно взирали на могучий флот, на отважную армию, на бурно развивающуюся промышленность и на громадную империю, над которой никогда не заходило солнце.

Строительство империи было неразрывно связано с боевыми действиями британской армии, пришедшимися на значительную часть XIX века. Кроме Крыма, ни одна британская часть не ступала на землю континента со времени сражения при Ватерлоо и вплоть до 1914 года, но в результате целой серии малых войн британские солдаты побывали в самых отдаленных уголках земли, и всюду вслед за ними приходили достижения цивилизации. «Мы прогнали короля и пробили шоссе», — писал Редьярд Киплинг, создавший в своих стихах и балладах гимн Британской империи и ее солдатам. Мир и порядок, мосты и школы, больницы и здания судов считались делом более важным, чем самоуправление и самоопределение. Жители Викторианской эпохи обладали незаурядным самомнением, и их абсолютная уверенность в своих силах позволяла им побеждать обстоятельства и преодолевать трудности, которые смутили бы и обескуражили людей менее стойких.

Руководитель всегда влияет на своего подчиненного, и совершенно естественным образом уверенность в себе высшего класса викторианских строителей империи воздействовала на людей, пребывавших под их началом. Один белый человек стоил сотни ниггеров (ниперы, разумеется, вполне могли быть джентльменами, чьи пращуры уже вкусили цивилизации еще тогда, когда облаченные в звериные шкуры бритты еще расписывали себя татуировкой). Британский солдат отправлялся на край света, чтобы продемонстрировать свое преимущество, нисколько в нем не сомневаясь. Удивительным образом, это ему часто удавалось — поразительное доказательство сочетания подготовки, дисциплины, хладнокровной отваги и комплекса колониального превосходства.