Читать онлайн «Лишенцы в системе социальных отношений». Страница 31

Иногда преследования лишенцев на местах разворачивались в весьма крупных масштабах и приводили к серьёзным последствиям для их организаторов. Большой общественно-политический резонанс получило в начале 1930 г. так называемое «медынское дело». В конце января 1930 г. партийные и советские органы власти города Медынь Западной области приняли решение о проведении «раскулачивания торговцев и лишенцев города». В этой акции самое активное участие приняли командование и личный состав 243-го стрелкового полка 81-ой дивизии, расквартированного в Медыни. Перед началом операции представители местной власти, выступая на митинге в полку, заявили, что у «раскулачиваемых» нужно «брать всё, оставить четыре стены и одежду, чтобы прикрыть нагое тело»[295]. По данным на февраль 1929 г. в Медыни проживал 2 091 человек старше 18 лет, и из них лишено избирательных прав было 330 человек. Абсолютное большинство из них были лишены прав голоса за торговлю — 162 человека. Достаточно многочисленной была и категория членов семей лиц лишённых избирательных прав, находящихся на их иждивении — 99 человек[296]. 28–31 января 1930 г. специальные бригады, составленные из работников советов, наиболее активных коммунистов и красноармейцев занимались экспроприацией имущества медынских лишенцев. Многие были изгнаны из собственных домов. Всё что, конфисковывалось, сваливалось во дворе казарм полка. Впоследствии изъятое имущество было частично разворовано младшим комсоставом и рядовыми бойцами. Всего от этих действий пострадало более 80 человек. Известия о событиях в Медыни и жалобы пострадавших быстро достигли областных и центральных органов власти. Уже в феврале-марте 1930 г. было предпринято строгое расследование произошедшего. Особое внимание уделялось участию в акции 243-го полка. Следствие по данному вопросу велось под личным контролем наркома обороны К. Е. Ворошилова. В его ходе выяснилось, в частности, что полк был привлечен к проведению «раскулачивания» без ведома и разрешения вышестоящего командования. Командующий полком и ряд офицеров были сняты со своих должностей и понижены в званиях. Некоторые из непосредственных участников акции — исключены из партии или комсомола и изгнаны из армии. «Медынское дело» часто упоминалось в местной и центральной прессе, в выступлениях некоторых руководителей как «безобразие, за которое надо арестовывать и отдавать под суд», как яркий пример перегибов при проведении коллективизации[297].

Мероприятия по «раскулачиванию и экспроприации» лишенцев имели место и в других населённых пунктах Западной области. В середине февраля 1930 г. подобная акция была организована в посёлке Издешково Вяземского округа. О том, как она проходила рассказала в своём письме-жалобе во ВЦИК одна из «раскулаченных» М. Е. Громова. В начале 1930 г. она проживала в собственном доме с пятью малолетними детьми и 60-летней больной свекровью. Муж Громовой был лишен избирательных прав как кустарь, имевший торговое производство. Вместе с ним утратили право голоса и члены его семьи, бывшие у него на иждивении. Несмотря на то, что муж жалобщицы свернул производство и торговлю ещё в 1928 г., а впоследствии бросил семью, уйдя на заработки, ни она, ни её свекровь не были восстановлены в избирательных правах. В начале февраля 1930 г. Издешковский райисполком постановил раскулачить Громовых как членов семьи лишенца. Само раскулачивание происходило по письму М. Е. Громовой следующим образом: «Трест пришёл ко мне в дом 11 февраля 1930 года. Отобрали всё в буквальном смысле. Не оставили мне и моим малолетним детям пары белья чтобы переодеться, не говоря о верхней одежде. Даже детские пелёнки и те взяли и все эти вещи разделили между отдельными гражданами Каблуковского и Шестаковского (Шмаковского) колхозов… В настоящий момент гонят меня с малолетними пятью детьми и старухой из дома, отводя на 7 человек сырую разваленную постройку без ремонта, не пригодную для жилья. А в моём доме по слухам думают делать квартиры для служащих»[298]. Обращение Громовой в высшие органы власти имело для неё благоприятные последствия. 20 июня 1930 г. президиум ВЦИК направил в Западный облисполком письмо, в котором предлагал разобраться по данному вопросу. При этом отмечалось, что «общий… характер жалобы и факты, приведенные в ней, по мнению М. И. Калинина… заслуживают серьёзного внимания, так как не исключена возможность того, что раскулачивание действительно проведено необоснованно»[299]. Дело Громовой вскоре было рассмотрено на заседании Вяземского окружного исполкома. Окружные власти признали раскулачивание её хозяйства только по признаку принадлежности к семье лишенца необоснованным. Особо было подчёркнуто, что «гр. Громовы сельским хозяйством не занимались, и о раскулачивании их не выносилось постановлений колхозников или батрацко-бедняцкой части деревни». В связи с этим предписывалось «постановление Издешковского РИКа о раскулачивании хозяйства Громовых — отменить, предложив РИКу возвратить… изъятое… при раскулачивании имущество». Кроме того, президиуму райисполкома был объявлен выговор «за невыполнение указаний окрисполкома… в части возвращения мелкого имущества — не подлежащего конфискации вообще»[300].

Лишенцы, которые были подвергнуты репрессиям и оказались в заключении или в ссылке в конце 1920-х — начале 1930-х гг. не могли обращаться с ходатайствами о досрочном освобождении в судебные инстанции. Циркуляр наркомата юстиции РСФСР от 22 марта 1931 марта предписывал «в случаях, когда наблюдательной комиссией отказано заключенным в досрочном освобождении на том основании, что они принадлежат к числу классово-чуждых, лишённых избирательных прав, подаваемые ими жалобы на постановления наблюдательных комиссий в суд не направлять, а судам такие жалобы в случае их поступления не рассматривать»[301].

Лишенцы подвергались уголовным наказаниям за попытки скрыть факт отсутствия у них прав голоса при устройстве на работу. Постановление Президиума ВЦИК от 30 октября 1931 г. предписывало органам прокуратуры на местах возбуждать преследование «в отношении всех лиц, давших ложные сведения о наличии у них избирательных прав и пользующихся в связи с этим правами, им не принадлежащим»[302].

На основании изложенных фактов можно сделать следующие выводы. С самого момента возникновения института лишения избирательных прав по социальному признаку, оно было связано с существенными ограничениями в социальной сфере. С 1918 г. система этих ограничений постоянно развивалась и охватывала всё новые области политической и общественной жизни. Своё окончательное оформление она приобрела в эпоху «великого перелома». С этого времени лишенцы фактически оказались на положении полных изгоев. По точному наблюдению Н. А. Федоровой «„лишенцы“ становились изгоями общества, маргиналами, и эта маргинализация носила дисперсный характер, особенно в 1920-е годы. В условиях новой экономической политики существовала „переходная“ социальная структура, в которой ещё бытовали дореволюционные слои и группы населения. В целях их реструктурирования и проводилась большевиками социальная политика, одним из инструментов которой была практика отстранения от общественной жизни и ущемление в социально-экономическом плане тех категорий населения, которые определялись как политически опасные»[303].

Действия местных властей в отношении социальных ограничений для лишенцев основывались на нормах и требованиях Российских и Союзных законов. Тем не менее, обычным делом были и «перегибы», особенно в период коллективизации. Поселковые, сельские, городские и районные Советы, поощряемые партийными комитетами, накладывали на лишенцев дополнительные ограничения. Чаще всего это выражалось в выселении граждан, потерявших права голоса из домов и квартир, конфискации их имущества, изгнании детей лишенцев из школ. Подобные действия иногда вызывали негативную оценку со стороны центральной власти и осуждались как недопустимые. Однако на практике, произвол в отношении лишенцев, творимый местными властями оставался повсеместным явлением.

Сами лишенцы очень тяжело переживали ограничения в своём социальном статусе. Как показывают их жалобы и ходатайства многие из них, особенно молодые, добивались восстановления в избирательных правах, именно для того, чтобы вновь почувствовать себя вновь полноценным членом общества.

Более тяжело, чем ограничения социального порядка переживались многими лишенцами ограничения экономические. К ним можно отнести целый ряд запретов касающихся профессиональной деятельности, а также исключение человека из системы мер социальной защиты, и усиление налогового бремени. Гражданин, лишённый избирательных прав, нередко оказывался на грани выживания, что вынуждало его искать любую возможность прокормить себя и свою семью.