Читать онлайн «Дело «Памяти Азова»». Страница 38

Флагманский артиллерист лейтенант Д. Н. Вердеревский в 1917 году был морским министром временного правительства. Во время Октябрьской революции был арестован в Зимнем дворце. Впоследствии эмигрировал во Францию. В 1947 году умер в Париже.

Старший артиллерийский офицер «Памяти Азова» лейтенант В. В. Селитренников уволился с флота в 1918 году в чине капитана 2–го ранга. Но вскоре, как военный специалист, был призван в РККФ. В 1924–1926 годах он был начальником Морских сил Дальнего Востока и Амурской военной флотилии. В 1931 году его арестовали и осудили на 10 лет, но амнистировали. В 1937 году Селитренников вторично был арестован и в 1938 году умер в тюрьме.

Вахтенный начальник крейсера мичман П. Я. Павлинов после революции остался в Таллине. Был там же арестован в 1940 году, отправлен в Соловецкий лагерь, где вскоре и умер.

Отметим, что император Николай II не остался безучастным к тем, кто отдал жизнь, защищая от мятежников его любимый корабль. Семьи погибших офицеров получили помимо пенсий и одновременные денежные выплаты. Кроме этого император повелел лично известного ему артиллерийского кондуктора Ивана Давыдова, «за воздание честного исполнения воинского долга и присяги и убитого при усмирении мятежа на крейсере», посмертно произвести в подпоручики по Адмиралтейству. Вдове и детям погибшего это давало существенные льготы.

Кроме этого «за отличие по службе при усмирении мятежа на крейсере „Память Азова“», были произведены в подпоручики артиллерийские кондукторы учебно–артиллерийского отряда Егор Огурцов и Кирилл Лавриненко и в коллежские регистраторы — писарь 3–й статьи Василий Евстафьев, а артиллерийские квартирмейстеры Памфил Ершов и Степан Точелавич — переведены в артиллерийские кондуктора. Доблесть в бою с врагами внутренними была приравнена к доблести в боях с врагами внешними. По–моему, это справедливо.

В императорском приказе по Морскому министерству было опубликовано: «Государь император в воздаяние честно исполненного долга и присяги при подавлении мятежа на крейсере 1–го ранга „Память Азова“ всемилостивейше соизволил пожаловать серебряную медаль с надписью „За храбрость“ артиллерийскому кондуктору Кириллу Лавриненко». Помимо этого, Лавриненко был произведен в подпоручики по Адмиралтейству. А через несколько лет он уже был штабс–капитаном флота на учебном корабле «Петр Великий».

Однако судьба бывшего артиллерийского кондуктора «Памяти Азова» закончилась печально. В 1933 году он был арестован и доставлен в Московское следственное управление, где ему было предъявлено обвинение, как активному участнику подавления мятежа на крейсере. Следствие по делу Лавриненко вел знаменитый в прошлом следователь–писатель Лев Шейнин. В своей известной книге «Записки следователя» этому делу он посвятил целый рассказ «Карьера Кирилла Лавриненко».

Выходец из зажиточной еврейской семьи Лев Шейнин после революции стал весьма активным комсомольским вожаком, потом чекистом и прокурором, участвовал во многих процессах 1937–1938 годов, отличаясь завидным умением выбивать показания из невиновных. На досуге писал рассказы и пьесы. Уже после войны он сам попадет в тюрьму за организацию тайного союза еврейских националистов. Прокурор–писатель останется жив только благодаря смерти Сталина, но в органах восстановлен уже никогда больше не будет. Волею судьбы в 1928 году именно Лев Шейнин соприкоснулся с делом «Памяти Азова». Шейнин подробно рассказывает о том, как был задержан унтер–офицер «Памяти Азова» Лавриненко, который в 1906 году одним из первых храбро выступил против мятежников. Разумеется, бывший прокурор описывает Лавриненко как ничтожного и трусливого человека:

«Наутро следующего дня я получил дело, ознакомился с ним, и в середине дня ко мне доставили арестованного. Это был пожилой человек, небольшого роста, с седенькой, клинышком, бородкой, маленькими, глубоко сидящими серыми глазами и угодливой, какой–то елейной улыбочкой…

Как только его ввели в мой кабинет, он еще с порога отвесил поклон, произнес: „Здравия желаю!“. Старшим судовым кондуктором крейсера был Кирилл Лавриненко. Этот невысокий молчаливый человек был известен как черносотенец, наушник и подхалим. Матросы, знавшие его давно, относились к нему с презрением и называли его „шкурой“».

Или вот еще пассаж: «Матросы могли меня убить, — отвечает Лавриненко. — Я ведь с „Памяти Азова“, потому и перешел на другое судно. Злы на меня матросы были, чего там говорить!.. А тут еще этакое секретное задание, сами понимаете. Пятерых завербуешь, а шестой тебя ножом пырнет — и за борт. Сколько этих революционеров ни сажали, а их с каждым годом все больше становилось. И они все друг за друга стеной стояли. Эх, гражданин следователь, вы думаете, легко мне дались эти погоны да медали?.. Будь они прокляты!..

И он заплакал — заплакал совсем по–старчески, всхлипывая и не вытирая слез.

Я протянул ему стакан с водой. Он только махнул рукой.

Страшным путем заработал он свои медали и погоны. Его сделали штабс–капитаном. Но среда, из которой он вышел и которую предал, ненавидела его, и он ее боялся. А общество, в которое он вошел ценою предательства, не стало его обществом. Офицеры презирали его, потому что в глубине души тоже считали его предателем. И никакие царские указы не в силах были стереть со лба этого человека страшное, как бы выжженное на всю жизнь и всеми презираемое клеймо — предатель!»

Писатель–чекист Лев Шейнин с делом «Памяти Азова» разобрался быстро, и вскоре старик Лавриненко был расстрелян, как отъявленный контрреволюционер.

Неудавшийся вожак «Памяти Азова» эсер Фундаминский, тот самый, что опоздал с приездом на крейсер, а потом прямо из зала суда умчался кутить за границу, до 1917 года безбедно жил в Париже и числился героем в эмигрантских кругах. Едва же в феврале 1917 года опять запахло жареным, он вновь объявился в России. Как «специалист» по революционным преобразованиям на флоте и герой прошлой революции, он сразу был определен в комиссары Черноморского флота. Там бывший депутат Государственной думы отличился в массовых расстрелах морских офицеров, чем подтвердил свой статус героя–революционера. Однако затем революционное чутье почему– то подвело опытного авантюриста. Поставив на партию эсеров, он ошибся в раскладе сил, вследствие чего был объявлен врагом новой власти и бежал из Советской России опять в Париж. Там чета Фундаминских весьма тесно дружила с Иваном Буниным и его супругой. Что объединяло знаменитого писателя и проходимца Фундаминского, я, право, не знаю. Из растерзанной Гражданской войной России Фундаминский вернулся во Францию весьма небедным человеком. Известен факт, когда его жена Адель, проснувшись как–то утром, закапризничала: «Хочу, чтобы меня обсыпали бриллиантами!» Ни больше, ни меньше! Верный супруг тотчас помчался в ближайший ювелирный магазин и уже вскоре обсыпал капризную Адель жменями купленных бриллиантов… Так вот и жили…

С началом Второй мировой войны и захватом немцами Парижа Фундаминский немедленно решает перековаться и порвать со своим иудейским прошлым. По этой причине он срочно принимает православие. Но гестапо обмануть было не так–то легко. В 1941 году, как еврей и активный масон, Фундаминский был арестован немцами и отправлен в Освенцим. Оттуда он уже не вышел.

Казалось бы, на этом можно было в биографии этого международного авантюриста поставить точку, но не тут–то было! Спустя много лет о Фундаминском вспомнили его парижские единомышленники–масоны, и в 2004 году он был торжественно канонизирован константинопольским патриархом как. святой мученик. Наверное, это единственный святой из всех революционеров, эсеров и боевиков, комиссаров и депутатов Госдум всех созывов! В этом он, кажется, переплюнул всех! Раньше фотографии Фундаминского висели в полицейских участках, как опасного террориста, находящегося в розыске, теперь же его светлый лик взирает на нас с икон. Что и говорить, чудны дела твои, Господи!

Пожалуй, лучше всех сложилась судьба одного из зачинщиков мятежа в Свеаборге штабс–капитана Сергея Циона, который вовремя сбежал из Свеаборга вначале в Швецию, а оттуда в Англию. В Лондоне он устроился журналистом в одну из газет, как специалист по России, и принялся активно разоблачать «кровавый царизм». В 1917 году, сразу после февральской революции, эсер Цион неожиданно объявился в Петрограде в ближайшем окружении Керенского. Но после октября 1917 года снова бежал, так как боялся мести большевиков за свои былые прегрешения. Но на этот раз Цион бежал уже не в Англию, где за ним тоже водились кое–какие грешки, а в Швецию, где и проживал до самой смерти в 1947 году.

Отметим одну любопытную деталь. Цион был весьма дружен с уже известным нам святым эсером Фундаминским, который в свою очередь дружил с Иваном Буниным. Состоял в переписке с Буниным и сам Цион. Может, именно поэтому Цион и возглавил шведское общество друзей Бунина. Честно говоря, я не могу сказать, что за отношения связывали Ивана Бунина с двумя отъявленными негодяями эсерами.