Читать онлайн «От нашествия варваров до эпохи Возрождения. Жизнь и труд в средневековой Европе». Страница 4

Лучшие земли оставляли под пашню и делили на равные по ценности продольные полосы (gewänne). Пахотные земли включали в себя три больших массива полей – под озимые и яровые культуры и земли под паром. Каждый год или раз в несколько лет участки полей перераспределяли между семьями. Один ученый, который глубоко изучил этот вопрос, отмечает, что каждая деревенская община включала в себя от 10 до 40 семейных хозяйств и каждому хозяйству выделяли по жребию примерно 30 акров земли (12 с лишним гектаров). То есть община могла возделывать до тысячи акров (свыше 400 гектаров), и каждый надел включал в себя полосы из всех трех полей. Иногда деревенские общины объединялись в более крупные союзы, которые назывались «сотни», занимали территории от примерно 75 до 800 квадратных миль (от около 200 до более 2 тысяч квадратных километров) и объединяли от 16 до 120 семей для совместного пользования теми общими землями, которые не были распределены между семьями.

Имущество семьи состояло из права на общие земли и из выделенных по жребию участков пашни, на которые каждый член общины имел равные права. Все это вместе составляло семейный надел (hufe, manse), размер которого колебался от 30 до 100 акров (от 12 с лишним до 40 с лишним гектаров). Большую часть надела обрабатывали, а оставшуюся землю держали под паром. У франков это называлось салическая земля (terra aviatica), а у англосаксов ethel. Скот и плуг также принадлежали этому «семейному кооперативу», члены которого жили общиной и совместно пользовались тем, что производили с помощью своего имущества. Выросшие сыновья не отделялись от родительской семьи, чтобы создать новую; приданое дочерям тоже не давали. Существовали только части единого целого, которые распределялись между сыновьями и хозяйствами. Частной собственностью были оружие, скот, еда, мебель и деревянный дом с маленькой усадьбой при нем.

В области экономических отношений этому общественному строю соответствовало простое натуральное хозяйство. Германцы умели только собирать то, что можно было добыть не трудясь, и возделывать землю самыми примитивными экстенсивными способами. Большинство из них жили простой жизнью рыбаков, охотников и пастухов под сумрачным небом, в постоянной борьбе с сыростью и холодом. На суровых морских берегах, среди болот, на отмелях и поймах, которые затапливались разлившейся рекой или яростным нагоном морских вод, а также приливами, под частыми дождями и в обычном здесь тумане племена ютов, англов, фризов и саксов жили рыболовством и охотой. Надев предохраняющую от брызг одежду из тюленьей кожи, они спускали в прибрежную воду морей лодки из шкур, натянутых на плетенный из ветвей каркас, или длинные, выдолбленные из одного дерева ладьи. Земли германцев, которые лежали в глубине материка, были преимущественно дикими и безлюдными. Это был край вересковых пустошей и бескрайних лесов, на четыре пятых своей площади укрытый зеленым покровом из дубов, сосен и буков. Его, как и девственные леса Северной Америки, пересекали медленные реки, по которым плыло множество упавших деревьев, и населяли дикие звери. По нему ходили охотники и добытчики меда диких пчел, а свинопасы приводили в дубовые леса стада свиней кормиться желудями и лесными орехами. Пастьба скота на пастбищах, лугах и лесных опушках была основным занятием германцев. Они имели табуны лошадей, стада крупного рогатого скота, овец и коз. Из-за лени и невежества германцы получали очень небольшие урожаи пшеницы, ржи, овса, ячменя, бобов, чечевицы и льна со своих полей, которые обрабатывали мотыгами и плугами с деревянными лемехами (это, видимо, скорее соха. – Ред.). Земля быстро истощалась и начинала давать совсем плохие урожаи, потому что германцы только давали ей отдых, оставляя каждый участок раз в три года под паром, но не удобряли навозом. К тому же регулярное перераспределение участков мешало усовершенствованиям в земледелии. Сады и виноградники были только у тех германцев, которые жили по соседству с империей. Ремесла находились в зачаточном состоянии, их продукция предназначалась лишь для семьи или местного сообщества и удовлетворяла только элементарные жизненные потребности. Такой работой обычно занимались женщины и рабы: это они мололи зерно на ручных мельницах, варили пиво, пряли и ткали шерсть и лен, необходимые для каждого хозяйства. Но у нескольких германских народов были свободные ремесленники, например плотники у бургундов. Только немногие изделия – фризские сукна, тюрингские и саксонские льняные ткани и плащи – производились в количестве достаточном для торговли. Кроме того, в Германии были соляные шахты и рудники, где добывали железную руду. И те и другие разрабатывались примитивными способами, а металлы, полученные обычным методом, были такой редкостью, что люди иногда продолжали пользоваться каменными инструментами и каменным оружием. Гончарные изделия у германцев были только грубые, и лишь в обработке бронзы и изготовлении украшений из золота германские ремесленники делали первые попытки быть художниками.

Эти варвары торговали с соседними народами, в первую очередь с римскими купцами, у которых германцы на берегах Рейна и Дуная покупали вино, воинское снаряжение и оружие в обмен на охотничью добычу и продукты скотоводства. Но германцы почти не знали, что такое кредит и деньги, и просто меняли одну вещь на другую. Торговля была в этих краях опасным делом. Здесь, где пиратство и постоянные воинские набеги считались законным способом добыть то, что слишком мало производишь сам, купец-чужеземец, который вдруг казался германцам врагом или просто подозрительным человеком, мог лишиться жизни или по меньшей мере товаров.

Германцы во многом остались подобными хищным зверям. Они жили среди лесов и болот семейными группами, запершись в своих деревнях, хуторах, крестьянских домах или хижинах, которые были окружены рвами, оградами и частоколами, охранялись злобными псами и были скрыты завесой из деревьев в густых лесах или стояли на высотах – на холмах или островах. Города вызывали у германцев отвращение, и потому они имели не больше ста крепостей, где можно было укрыться в случае опасности. Германцы носили шерстяные или льняные рубахи и штаны, а поверх них плащи из звериных шкур, ходили босыми и разрисовывали себя грубыми узорами. Некоторые из них, например герулы, делали себе татуировку на лице. Питались эти люди молоком, сыром и мясом, иногда запивая пищу пивом. Будет у них еда или нет – зависело от удачи на охоте, от того, много ли пищи дало скотоводство, и от урожая. Голод истреблял эти народы или выгонял их на тропу войны. Несмотря на склонность к хвастовству и чрезмерную гордость, эти люди иногда становились дисциплинированными, верными, храбрыми и привычными к опасности, но нужда, опасности и нестабильность их жизни развили в германцах скупость, буйство, грубость, презрение к слабым и побежденным, кровожадность и жажду причинять страдания другим. Каждый ненавидел каждого, и прощение было невозможно. Германцы были суеверны и невежественны, вспыльчивы и свирепы, как дикие звери, которых мучат страдания и голод. Кроме мощного давления необходимости, их толкала на войну зависть, возникавшая при виде благ имперской цивилизации. Жизнь в империи казалась такой чудесной, легкой и приятной по сравнению с тем полным риска существованием, которое вели их народы в течение многих тысячелетий. И как раз в то время, когда варвары уже теряли способность сдерживать свои желания, римский мир становился все более сонным, вялым и равнодушным ко всему. Вторжения стали ударами, пробудившими его от этой сладкой дремоты.

До этого Римская империя почти 600 лет противостояла постоянному давлению варварских племен с помощью прекрасной сети крепостей и укрепленных лагерей, в которых несла охрану регулярная армия из 400 тысяч легионеров. В конце концов Рим поверил в свою непобедимость и бессмертие. В III в. империя отбила мощнейшее нападение (готов, скифо-сарматов и др. из Причерноморья на Балканский полуостров и Малую Азию; Сасанидского Ирана на Ближний Восток; франков, маркоманов, алеманнов и саксов на Галлию, Италию и побережье Британии. – Ред.), подобного которому не было со времен вторжения на ее земли галлов (ок. 387 или 390 до н. э.), тевтонов и кимвров (105–101 до н. э.); и после 50 лет борьбы Аврелий, Клавдий и Диоклетиан сумели восстановить военную мощь империи. Но уже началась та политика, которая считалась находчивостью и ловкостью, а на самом деле была близорукостью. Она позволила зданию римской государственности пропитаться чужеродными элементами, которые лишили его прочности и в итоге погубили. Множество варваров были допущены в провинции как поселенцы, варваров из любого народа принимали и поодиночке, и целыми отрядами на службу в легионы под именем союзников (laeti, foederati). Большое число военнопленных в качестве колонов возделывали землю в крупных поместьях. «Варвары работают за нас, сеют за нас и сражаются за нас», – писал Проб. Эта мера была опасна: она поддерживала у жителей ослабшего государства иллюзию того, что оно сильно и им ничто не угрожает, усугубляла нехватку патриотизма, которого и так было недостаточно у большинства, ослабляла дисциплину в обществе, уменьшала бдительность и энергию.