Читать онлайн «Архангелы и шакалы». Страница 20

Всего в 50 метрах отсюда начинается Сахара, здесь же царит покой и глаз ласкает пейзаж, какой возникал в моем воображении в годы детства, когда я читал о далеких южных морях.

Если смотреть вдоль реки на север, в ту сторону, куда текут ее воды, то можно увидеть территорию Египта. Те же пески, та же узкая прибрежная полоска зелени на берегу, те же рыжие скалы. Пейзаж не отличается ничем. Это все тот же край – та же Нубия. Однако этот край всегда разделяла граница – но не в географическом, а в политическом и культурном смысле.

Менее чем в километре от польского лагеря расположен суданский пограничный пост: белый двухкомнатный домик, построенный на холме, откуда открывается вид на реку и пустыню. Второй точно такой же пост находится на противоположной стороне реки. У дверей обоих домиков всегда стоит часовой: в широкополой черной шляпе, в шортах, с патронташем у пояса и карабином. На ногах – кеды и зеленые обмотки, которые годились, быть может, некогда в окопах под Ипром, но тут выглядят анахронизмом. Часовой и флаг Судана на мачте – единственные признаки того, что здесь осуществляют надзор. Остальная часть личного состава поста, те полицейские, которые свободны в данное время от службы, хотя и стоят на вахте над Нилом, ничем не напоминают, однако, «вахты над Рейном». Они сбросили свою форменную одежду и облачены теперь в джеббы, так же как их соседи из селения. Они лежат на кроватях, играют в карты, пьют чай. Если кто-либо из польской экспедиции, выйдя прогуляться, заглянет на пост, его гостеприимно пригласят зайти в дом, угостят чаем, кофе или даже кока-колой, взамен чего он должен предложить хозяевам сигареты. Время течет, полицейские дремлют. Так, вероятно, проходила служба в древней крепости Бухен в те времена, когда «все дела Господина были в полном порядке».

Однако у полицейских в Фарасе есть и свои заботы. Много лет уже продолжается массовый перевоз контрабанды через эту границу. Египетское правительство ввело многочисленные ограничения импорта, а в Судане – полное изобилие всевозможных товаров: от английского виски и безопасных бритв до японских транзисторных радиоприемников и американских и немецких автомобилей. Как обычно в таких ситуациях, контрабандисты пытаются использовать изъяны в государственной экономической политике. Контрабандная торговля процветает. До недавнего времени главной магистралью, ведущей в Египет и обратно, был Нил. Ночью тяжело груженные фелюги с темными, чтобы не бросались в глаза, парусами проскальзывали под боком у полицейских. Ширина реки достигает километра или даже больше, поэтому при некоторой ловкости и удаче можно проскользнуть незамеченным. Иногда дело доходит до перестрелок между контрабандистами и береговой полицией. Однако теперь власти снабдили полицию в Фарасе большим двухпалубным моторным катером, оснащенным мощным рефлектором и пулеметом, а главное, несравненно более быстроходным, чем фелюги. С тех пор река перестала играть роль магистрали для контрабандистов, но преступники отнюдь не бросили своего ремесла. Просто взамен нильских «кораблей» они стали пользоваться «кораблями пустыни». Они грузят свои сокровища на спины верблюдов и обходят полицейские посты, делая широкий круг по пустыне. Если после захода солнца вскарабкаться на один из холмов, виднеющихся на западе, то при лунном свете можно заметить длинные караваны, тянущиеся с юга на север или в обратном направлении. Ведь полиция есть только близ реки, и, хотя время от времени посты высылают в глубь пустыни ночные патрули, они, видимо, не заходят слишком далеко. Поймать контрабандистов вообще не так-то легко. С течением времени контрабандисты богатеют и отправляются тогда в путь уже не на спинах верблюдов, а на тяжелых, мощных грузовиках. Постепенно они становятся все смелее, и порой в ночной тишине фарасского лагеря раздается рокот автомобилей, проезжающих невдалеке от селения. Впрочем, ночью все звуки в пустыне слышны издалека.

Но вот наступает пора обеда. В час прибывают с холма уставшие люди; их лица серы от пыли, а в горле пересохло от жары. Умывшись, они садятся за стол. Обед состоит из закусок – обычно тех же рыб, что подаются к завтраку, фасолевого супа, бульона, затем баранины в виде шашлыка, кебаба или котлет, реже – домашней птицы и, наконец, десерта – какого-нибудь английского пудинга. За этим следуют кофе и фрукты, если только их успели доставить. Повар Мохаммед прошел хорошую школу под бдительным оком пани Михаловской и старается изо всех сил. В понятливости ему отказать нельзя.

Теперь всех одолевает невероятная сонливость. В послеобеденное время жара сильнее всего. Все близлежащие камни и стены домов раскалились донельзя, ветер стихает, глаза слипаются так крепко, что их не разомкнет даже зажженная спичка. Хотя послеобеденный отдых начинается на шезлонгах в садике, все по очереди исчезают внутри дома. Садик пустеет. Перед домом, под пальмами, окружающими «хилтоны», дремлют живописными группами рабочие-нубийцы. Спят и крупные желтые собаки, породнившиеся с шакалами. Так проходит один час.

Затем некоторые участники экспедиции возвращаются на холм. Другие приступают к лечению пациентов, обычно прибывающих в эту пору из селений. Остальные садятся в рабочей комнате за чертежные доски, принимаются за картотеку фотоснимков, сортируют керамику и выполняют всю ту кропотливую работу, без которой не могут обойтись никакие раскопки.

Наступает вечер. Становится немного прохладнее. Во дворе перед домом вьются тучи мошкары. Маленькие крылышки жужжат так сильно, что оттуда, где мошкары особенно много, как, например, под тамарисками, доносится шум, способный заглушить разговор. Жужжание переходит в сплошной гул. Каждый раз, открывая рот, проглатываешь мошек, они попадают в чай, в мгновение ока образуя блестящий чернеющий налет. Достаточно открыть книгу, чтобы ее белая страница сразу оказалась засыпанной черным скопищем мошкары. В воздухе снуют летучие мыши, собирая обильную жатву.

Повар-суданец и его помощник зажигают большие керосиновые лампы, горящие ярким, режущим глаза светом. Свет ламп вырывает из мрака стволы пальм и черные, блестящие лица зажигающих лампы людей. Лампы ставят около шезлонгов, и сразу вокруг огня начинают кружиться сверкающие рои мошек. На песке растет слой насекомых с опаленными крыльями. Приходится сидеть как можно дальше от света.

Постепенно работа в лагере подходит к концу. Повара легли уже спать, пустеет рабочая комната. Все собираются в садике. Располагаемся на шезлонгах. Веет легкий северный ветерок. Разогретое дневной жарой тело требует более теплой одежды. Поэтому, несмотря на то что даже вечером здесь так тепло, как в Польше в летний полдень, надеваем свитеры и длинные брюки.

Разговор вращается вокруг самых разнообразных тем, словно мошкара вокруг ламп.

– Раньше, когда я только начинал еще раскопки в Египте, – говорит профессор Михаловский, – было совершенно иначе. Ныне Египет постепенно превращается в столь же протоптанную туристическую тропу, в такую же оживленную магистраль, как Закопане или города Италии. В те времена в Египет приезжали сливки тогдашнего света: князья, бароны, жены министров, премьер-министры, даже короли. Три недели в Луксоре, две в Асуане, одна в Вади – так проводили зиму джентльмены. Кроме того, нужно было уделить немного времени Каиру и Александрии. Разумеется, туристов было мало, хотя достаточно, чтобы заполнить несколько самых дорогих отелей. О таких экскурсиях, поездах и кораблях, заполненных студентами, мелкими чиновниками или рантье, какие мы видим сейчас, не могло быть и речи. Поэтому и работа археолога была овеяна значительно большей таинственностью и экзотикой. Это были экспедиции в подлинном смысле слова... Сегодня из Варшавы в Каир можно долететь за 8 часов. А из Парижа реактивным самолетом – всего за 6 или 7 часов. И можно лететь в кредит, выплачивая по нескольку десятков франков ежемесячно.

– Да, – говорит кто-то другой, – Египет стал сегодня прихожей Европы. Вскоре в мире окажется больше ученых-египтологов, чем полицейских в Египте. А это многовато.

– Интересно, как это повлияло на состояние египтологии в самом Египте, – продолжает профессор. – Раньше египтяне вели широкие исследования, а ныне почти забросили их. Их заменяют другие[47]. Впрочем, это характерная черта всей истории Египта. Он никогда никому не приносил жертв.

Затем пани Михаловская начала рассказывать, как она была шокирована, когда вместе с мужем нанесла визит одному выдающемуся, высокообразованному и почитаемому профессору Каирского университета. Прием был великолепен, отличался изяществом и хорошим вкусом. Но за столом собрались одни мужчины. Правда, присутствие польки никого не стесняло, она была принята как нечто естественное. Но жена профессора и жены остальных египтян не были представлены гостям и вообще даже не показывались.