Читать онлайн «1918 год на Украине». Страница 73

Получив доступ в помещение, где заседало совещание, я с удивлением увидел, что нахожусь исключительно в русской среде; ни одного иностранного представителя здесь не было. Между тем мне представлялось, что мы приехали для переговоров с представителями держав согласия.

Вообще ничего более курьезного, жалкого и смешного так называемой ясской конференции, о которой потом в русской прессе говорилось как о чем-то значительном, представить себе нельзя. Происходила она в полуподвальном помещении здания русского консульства, обыкновенно служившем, как это нетрудно было определить по общей обстановке, складочным местом для старых архивов и поломанной мебели. Участвовали в ней фактически только лица, приехавшие из России; раза два, кажется, присутствовали, не принимая участия в суждениях, наш посланник в Румынии С.В. Поклевский-Козелл [174] и полковник Ильин. Состояли эти суждения в том, что вырабатывали какую-то общую, приемлемую для всех представленных общественных течений программу освобождения России.

Зачем этим людям понадобилось переехать для составления этой программы из Киева в подвал русского консульства в Яссах, понять никак нельзя было. Или такое соглашение осуществимо только при наличности иностранной палки?

Бесцельность производимой работы, думается, сознавалась всеми. Это не мешало, однако, тому, что пускали в ход все доступное каждому красноречие и спорили до потери голоса и изнеможения сил. Благодушно, как всегда, председательствовал барон Меллер. Особенное упорство в отстаивании своих положений проявляли Милюков и Фундаминский. Как сейчас, вижу этих двух, сидящих друг против друга, оппонентов, когда уже все остальные члены курьезного собрания встали со своих мест, упрямо продолжающих отстаивать какую-то, каждый свою, редакцию одного из пунктов устанавливаемой пресловутой программы, вскоре потонувшей в Лете, как сотни других им подобных.

Для меня подобные споры во все времена казались и дикими, и бесплодными. Долголетнее участие во всевозможных междуведомственных и международных совещаниях давно убедило меня, что принимаемые на них резолюции общего принципиального характера имеют значение даже для самих участников подобных совещаний только до момента их подписания.

Тотчас после этого даже подписавшие забывают самое их содержание и продолжают руководствоваться в практической работе своими личными взглядами и мнениями.

Не так смотрели и смотрят на подобные резолюции наши общественные деятели, в особенности левого лагеря. Для них выносимые ими решения составляли, если исключить террористическую деятельность, начало и конец всей их работы, хотя и для них решения эти являлись руководящими лишь в редких случаях.

Привычка работать в условиях, дающих возможность претворить слова в дела, заставляла меня смотреть на подобные ясскому общественные совещания, приводящие лишь к повисающим в воздухе отвлеченным решениям, как на бесплодное и бесцельное толчение воды. В сущности, все их значение – пропаганда и распространение определенных лозунгов, нередко приводящих к сознательной фальсификации общественного мнения.

Но о чем же спорили съехавшиеся в Яссах случайные представители русской общественности? Да решительно обо всем. Происходили столь типично русские бесконечные, расплывчатые споры, где не столько поочередно, сколько одновременно разрешались все вопросы, если не мироздания, то государственного строительства. Путая важное с ничтожным, останавливались на словах и препирались о запятых.

«Ох, трудно сговориться с социалистами», – как-то с убеждением заявил Милюков, очевидно не сознавая, что он сам проявлял едва ли не большее упорство, нежели его оппонент Фундаминский.

Спорили о помощи, которую должны дать союзники, спорили о том, может ли эта помощь выразиться присылкой румынских войск, причем Милюков резко против этого возражал, утверждая, что вооруженная помощь Румынии нам может стоить окончательного, отторжения уже захваченной ею Бессарабии, спорили о том, кто должен возглавлять русскую, борющуюся против большевизма и призванную воссоздать Россию национальную силу: социалисты стояли за еще существовавшую в то время, но лишенную всякой мощи Уфимскую Директорию; остальные высказывались за военное возглавление в лице вождя Добровольческой армии, причем некоторыми выдвигалось имя Великого Князя Николая Николаевича; спорили попутно и о многом другом, причем спорили к вящему изумлению представителей держав согласия целых десять дней.

Полковник Ильин, инициатор всей этой затеи, всячески убеждал ускорить вынесение общего решения, так как иностранные дипломаты ожидают их для сообщения своим правительствам. Тут же, однако, стало известным, что сообщение это и технически трудноисполнимо. Перегруженность единственной радиотелеграфной станции, соединяющей весь Восток с западными государствами, была столь велика, что телеграммы не передавались по нескольку недель.

Обстоятельство это побудило прийти к другому решению – к немедленной отправке особой делегации в западные политические центры, которая там и отстаивала бы положения, принятые в Яссах. Делегация должна была представлять все цвета русской политической радуги, а посему выбрали Милюкова, Третьякова, Титова, Шебеко и меня. Делегация выехала из Одессы через Константинополь в Париж и Лондон.

Тем временем, наконец, сговорились на более или менее единогласно принятом обращении к союзникам, снабженном некоей компромиссной политической платформой участников собрания. Состоялось затем и то единственное собрание, в котором приняли участие посланники держав согласия и их военные агенты. Происходило это собрание уже не в подвале, а в зале консульства. Участвовали французский посланник Saint Aulaire, английский Barday, американский Wopisko; из военных агентов припоминаю очень живо относившегося к русскому вопросу англичанина генерала Ballard, однажды даже пришедшего на русское собрание, очевидно, чтобы посмотреть, чем могут заниматься люди, в течение стольких дней обсасывающие вопрос, на каких политических основаниях они согласны восстановить существование своей родины.

Примечательно, что представителя местного румынского правительства не было. Правительство это – знала кошка, чье мясо съела, – вообще старательно игнорировало присутствие в его местопребывании представителей русской общественности.

Однако и это собрание с иностранцами было фактически одностороннее. Говорили, по существу, лишь русские его участники. Барон Меллер прочел переведенную на французский язык принятую нами резолюцию, а затем, по поручению остальных, я постарался, описав положение России, охарактеризовать большевизм и его вождей и разъяснить ту мировую опасность, которую, по нашему общему искреннему убеждению, представляет большевизм и пропаганда его соблазнительного для массы лжеучения.

В ответ иностранные дипломаты сказали нам несколько милых слов, лишенных реального значения. Да и что могли бы они сказать, эти второстепенные представители западных держав, даже не знающие, каких взглядов придерживаются в данную минуту на русский вопрос их правительства.

Не без удовольствия покинули мы, наконец, грязные Яссы с их непривлекательными ресторанами, пропитанными чадом прогорелого масла. Один плач заливающихся скрипок, неизбежных в каждом из их оркестров, чего стоит. От Киева мы были уже окончательно отрезаны, а потому двинулись на житье в Одессу.

Опять проехали мы через предательски захваченную румынами Бессарабию, где все русские названия станций были замазаны и заменены румынскими и где мы от встреченных по пути на станциях русских жителей края наслышались о всех тех бесчинствах, которые творят румынские власти по отношению к русскому населению и ко всему, что свидетельствовало о недавней вековой принадлежности к России цветущей под ее главенством Бессарабии. А давно ли те же румынские власти униженно преклонялись перед Россией, моля о защите от наседавших на них австро-германцев?

Румынские войска с их женоподобными нарумяненными офицерами, так лихо удиравшими от вооруженного неприятеля, здесь, по отношению к безоружному мирному населению, проявляли все то высокомерие и жестокость, которые столь свойственны всем маленьким ничтожным и трусливым нациям. Потомки римских ссыльнопоселенцев, по-видимому, сохранили черты своих отдаленных предков.

Припоминаю рассказ о творимых румынами безобразиях встреченной нами на какой-то станции русской сельской учительницы, припоминаю владевшее ею глубокое возмущение. Весьма возможно, подумал я тогда, что вчера еще ты, голубушка, подобно многим русским интеллигентам, исповедовала марксистские лозунги, мечтала об интернационале и не сознавала значения национальной государственности; нужно было разрушение этой государственности, чтобы ты постигла ее глубокое и вполне реальное значение для всех членов нации.