Читать онлайн «1918 год на Украине». Страница 40

Приблизительно каждые две недели приходил транспорт белья, обмундирования и обуви. При известии о его получении барачные старшие опрашивали всех в своих бараках и докладывали лагерному офицеру, указывая и степень нужды. Руководясь этими сведениями, сержант-майор каптенармус раздавал полученное под надзором дежурного русского офицера. При этом особое внимание было обращено на предотвращение черной биржи, ибо первым условием этой помощи было: «ничто не должно попасть в руки немцев».

Порядок службы в комиссии был точно определен. В 8 часов утра все офицеры, как английские, так и русские, должны быть в «месс»-собрании и с приходом старшего английского офицера садились за breakfest – первый завтрак. После завтрака дежурный русский офицер шел наблюдать получение из немецкого лагерного магазина хлеба и других продуктов. Он являлся первой инстанцией разрешения недоразумений приемщиков с немцами. В серьезных случаях он немедленно докладывал старшему английскому офицеру, который и разрешал вопрос.

Свободные же от дежурства русские офицеры занимались тем делом, которое им было поручено. Служба тянулась до 1 часа дня, когда все собирались в «месс» для «lunch» – 2-го завтрака, после которого был перерыв службы до четырехчасового чая. После чая до 7 часов вечера шли служебные занятия, а затем все снова собирались для обеда. Повара и прислуга в собрании были русские пленные. Вся пища готовилась из консервов, за исключением картофеля, который приобретался у немцев.

Так как по обычаю английской армии принятие пищи является служебным временем, то пропустить какую-нибудь еду без разрешения старшего английского офицера, ни встать раньше из-за стола было невозможно. В одно прекрасное утро я проспал и явился в собрание хотя и вовремя, но не успев побриться. Старший офицер сделал мне замечание, и пришлось спешно идти бриться.

В лагере Diepholtz мне мало приходилось иметь дело с солдатами – это лежало на обязанности лагерного офицера. Во время дежурства для разговоров было мало времени. Правда, несколько раз, по просьбе лагерного офицера, мне приходилось подменять его и вместо него выводить пленных из лагеря на прогулку. Эта прогулка была установлена по соглашению с немецким комендантом. Русский офицер по счету выводил людей из лагеря и по счету их сдавал по возвращении.

Во время этих прогулок все время шла беседа. Так как я не скрывал, что я не пленный, а забран немцами на Украине, они усиленно расспрашивали, что делается в России, как обстоит дело с землей и когда, наконец, их повезут домой. Вероятно, наши разговоры произвели на них некоторое впечатление, так как в Страстную субботу в канцелярию комиссии явился один из барачных старших – вольноопределяющийся, бывший семинарист, и доложил: «Сегодня Страстная суббота, и ребята желают помолиться вечером, как на заутрене, и просят вас возглавить эту молитву». – «Как же я могу это сделать? Я ведь не священник» – был мой ответ. Но он продолжал: «Это ничего не значит. Богослужение, как семинарист, я хорошо знаю и составил порядок общей молитвы, так что можно помолиться без священника, хор уже все разучил, и вам придется в момент, который я подскажу, возгласить «Христос воскресе!». Пришлось согласиться. Действительно, в 11 часов вечера вольноопределяющийся явился в собрание и пригласил меня в лагерь. Лагерь уже принял праздничный вид. Все пленные, по мере возможности, привели себя в порядок, приоделись и собрались на плацу, барачные старшие впереди своих бараков, хор сбоку. Вольноопределяющийся был одновременно псаломщиком и. регентом хора. Он управлял пением и в промежутках читал соответствующие молитвы. В известный момент по его знаку я трижды возгласил «Христос воскресе!» и после пения тропаря поздравил их с праздником и похристосовался со старшими.

Во время моей службы в Diepholtz мне пришлось, сопровождая старшего английского офицера, объездить всю округу, находящуюся между железной дорогой Оснабрюк-Бремен, Северным морем и голландской границей. Здесь во время войны было много небольших солдатских лагерей. Требовалось разузнать, нет ли в немецких тюрьмах арестантов – союзных пленных, и в случае нахождения принять меры к их освобождению.

Приблизительно за две недели до подписи Версальского мирного договора комендант получил известие, что лагеря этого района расформировываются и пленные переводятся в лагеря, расположенные подле польской границы.

Одновременно пришел из Ганновера приказ отправить обратно 15 вагонов посылок, которые мы получили дня за два перед этим. Медлить с выполнением этого приказа было невозможно, так как для перевозки на станцию и погрузки в вагоны требовалась рабочая сила, а немцы в любой момент могли прислать пустой эшелон для перевозки пленных.

Чтобы получить необходимые для этого вагоны, мне пришлось сопровождать старшего английского офицера на железнодорожную станцию. Начальник станции отказывался подать их раньше, чем через неделю. Угроза англичанина телеграфно пожаловаться маршалу Фошу произвела такой эффект, что вагоны были поданы на следующее утро.

Наша комиссия была расформирована, и я был переведен в комиссию при Cee-Lager. При отъезде старший английский офицер дал мне небольшой чемодан, наполненный бумагами, который я должен был сдать в Ганноверскую центральную комиссию. Я был немного удивлен маршрутом. До сих пор всякий раз, когда мне нужно было ехать в Ганновер, я получал бесплатный билет 2-го класса по кратчайшему расстоянию через Оснабрюк.

Теперь же мне был дан билет 1-го класса через Бремен и Гамбург, причем в Гамбурге нужно было ожидать ганноверский поезд около двух с половиной часов.

В Гамбурге, когда я выходил из вагона, ко мне подходит какой-то штатский и говорит: «Здравствуйте, Иван Иванович!» Я с удивлением спросил, откуда он меня знает. Тот отвечал, что, увидев русскую форму, он назвал мое имя как самое распространенное, что он гражданский пленный, студент, теперь работает в Гамбурге, очень соскучился по русскому языку и очень рад возможности поговорить по-русски. Все время ожидания моего поезда он не отходил от меня и, когда поезд пришел, проводил до моего вагона.

Впоследствии в Англии, когда мы были в Офицерской школе, мои сотоварищи по комиссии рассказывали, что всякий раз, когда по службе им приходилось проезжать через Гамбург, их встречал некто в штатском и обращался к ним, как ко мне, по имени и отчеству, хотя бы оно было «Константин Карлович». Чей это был агент, так и осталось неизвестным.

Приехав в Ганновер, я сдал порученный мне чемоданчик по назначению и явился к полковнику Богуславскому, которому и доложил, что лагерь Diepholtz расформирован, также и комиссия, и что я переведен в Cee-Lager, подле г. Celle, на железнодорожной линии Ганновер-Гамбург, и что мой поезд идет через два-три часа. В ответ полковник Богуславский приказал мне остаться в Ганновере на два-три дня, а если в Celle английский старший офицер сделает мне замечание, сказать ему, что это полковник Богуславский меня задержал.

На следующий день после полудня я явился в канцелярию полковника, который встретил меня словами: «Хорошо, что пришли. Сегодня же отправляйтесь в Celle-Lager и там передайте от меня старшему русскому офицеру поручику Горо-жанкину, что все улажено. Русские офицеры, служащие в междусоюзных комиссиях, приравнены в правах к союзным и в случае возобновления войны покидают Германию вместе с ними в дипломатических поездах».

Позже в Celle-Lager я узнал причину моей задержки в Ганновере. Оказывается, английский военный представитель в Германии генерал Yvert, учитывая все усиливающееся недовольство немцев условиями Версальского мира и возможность отказа от подписи договора, а следовательно, связанного с этим отказом возобновления войны, отдал специальный секретный приказ, в котором было сказано: все английские воинские чины, состоящие в Германии в различных комиссиях, имеют дипломатический статус и поэтому должны свободно покинуть Германию.

Для англичан, находящихся в английской зоне, такой дипломатический поезд будет приготовлен на вокзале Ганновер, откуда отойдет в 2 часа пополудни, поэтому:

1) всякий английский военнослужащий, где бы он ни был и из какого бы источника он ни узнал об отказе подписать договор, должен прибыть на станцию Ганновер, безразлично какими средствами, до отхода этого поезда;

2) документы категории «А» уничтожить, документы категории «В» взять с собой, категории «С» сдать под расписку на хранение немецкому коменданту;

3) этот приказ ни в коем случае не должен быть известен русским офицерам, которые у нас на службе.

Словом, все русские офицеры, находящиеся в междусоюзных комиссиях, должны остаться в Германии и, следовательно, возвратиться в лагеря военнопленных, где их положение значительно бы ухудшилось, так как немцы видели бы в них своего рода сотрудников союзников.

В Celle мне рассказали, как русские узнали там об этом приказе. Комиссия при Celle-Lager состояла из 5 английских и 7 русских офицеров. Среди английских офицеров был один русский лейтенант Петерсон, сын российского генерального консула в Гааге, прослуживший всю войну в английской разведке.