Читать онлайн «Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе». Страница 72

Однако королевский советник заставил все-таки Кима пережить несколько напряженнейших минут, когда представил два доказательства, которые не были известны Киму и потребовали от него полной мобилизации духовных сил и нервной энергии. Английская контрразведка установила, что через два дня после получения в Лондоне материалов по «делу Волкова» заметно возрос объем телеграфной переписки между Москвой и советским посольством в Лондоне. Несколько позже то же самое было отмечено и в переписке между Москвой и Стамбулом. МИ-5 пришла к выводу, что между этими двумя событиями существует логическая связь и она объясняется, по-видимому, действиями Кима Филби, который был непосредственно причастен к «делу Волкова». Странная ситуация с увеличением обмена секретными телеграммами между Москвой и Лондоном вновь повторилась осенью 1949 года вскоре после того, как Ким Филби был проинформирован о расследовании дела «Гомера». Мильмо изложил эти факты Киму и с ядом в голосе спросил: «Как вы объясните это? Почему это произошло?» Вопрос требовал немедленного ответа. Ким сознавал, что излишние объяснения или ненужные предположения по этому поводу лишь усилят подозрения. И на каверзный вопрос Ким ответил разоружающе просто: «Откуда я могу знать?» Ответ был настолько естественным, что не вызывал сомнений в его искренности. Ким, на протяжении трех часов отвечавший на вопросы, одержал явную победу в трудном поединке. Мильмо признал свое поражение, когда по завершении разбирательства представил МИ-5 доклад, главным пунктом которого было следующее заключение: «Мы не располагаем никакими данными по этому человеку, которые были бы приняты как обвинения в суде».

Кима пригласили в другую комнату и советник по юридическим вопросам МИ-5 попросил его сдать паспорт. После пережитых волнений и не очень понимая, что это значит, Ким охотно согласился и обещал прислать его заказным письмом в тот же вечер. Но его предложение было отвергнуто. Киму пришлось согласиться, чтобы Скардон, другой следователь МИ-5, поехал вместе с ним и забрал у него паспорт дома. По дороге Скардон пытался убедить Кима в необходимости пойти навстречу властям. Ким, который после разбирательства испытывал сильное облегчение, едва слышал своего попутчика. Ему казалось, что самое трудное для него осталось позади. Однако последующие недели Скардон регулярно приходил к Киму и продолжал допрос. Это означало, что расследование его деятельности далеко не закончено. Так следователь Скардон оказался намного более опасным противником, чем крикливый Мильмо. Он делал все возможное, чтобы войти в доверие к Киму, в то время как Ким постоянно держал его на расстоянии от себя. Однажды во время долгой беседы Ким обнаружил две ловушки, которые Скардон ловко расставил для него, но Ким сумел обойти их. Радость Кима в связи с этим быстро сменилась тревогой — а не мог ли Скардон расставить и другие ловушки, которые Ким не заметил. После месяца допросов Скардон неожиданно прекратил свои визиты. Он ничего не сказал о результатах своего расследования. Оно просто повисло в воздухе. «В течение более двух лет меня не трогали, вернее сказать, сохранялось состояние вооруженного нейтралитета, — рассказывал Ким в Москве. Я не надеялся на то, что мое дело окончательно закрыто, хотя никаких обвинений против меня выдвинуто не было».

Для Кима наступили тягостные дни. Его финансовое положение было незавидным. Ким чувствовал отчуждение своих коллег. И хотя он сохранил некоторые связи с друзьями в СИС, которые всячески пытались помочь ему сохранить работу в разведке, Ким был одинок. Отсутствие работы, финансовые затруднения, психологические перегрузки — все это привело к серьезным семейным неурядицам. Эйлин с детьми жила в Херонсгейте, и Ким навещал их только по уикэндам. Испытания, свалившиеся на Кима, одиночество и изоляция оказали чрезвычайно сильное воздействие на эмоциональное состояние Эйлин. В результате один срыв следовал за другим. Однажды за ужином, когда Ким с женой принимали друзей у себя дома, Эйлин в присутствии других бросила Киму в лицо: «Я знаю, что ты и есть тот третий человек, который помог Берджессу и Маклину». Ким пытался свести это к неудачной шутке. Но Эйлин, по-видимому, не собиралась шутить. Позже Ким узнал, что она направила телеграмму в Форин офис, в которой повторила свои обвинения в адрес Кима. Этот инцидент обнаружил серьезную трещину в семейных делах Кима. Встречи с женой становились все реже, а затем они совсем прекратились. У Эйлин стали проявляться признаки тяжелого душевного расстройства. В декабре 1957 года она скончалась.

В этот период Ким несколько раз возвращался к мысли о побеге. План побега был разработан в свое время для американских условий и требовал некоторых изменений. Надо было приспособить его к условиям Европы. Но каждый раз, когда Ким думал об этом, у него неизменно появлялись сомнения — является ли побег единственным выходом из создавшейся ситуации. И Ким откладывал свое решение. Наконец, произошло событие, которое заставило Кима вообще отказаться от мысли о побеге. После длительного перерыва сложнейшим путем Ким получил известие от советских коллег, которое наряду со словами одобрения предвещало в скором времени возобновление связи. Все это коренным образом меняло дело. Ким чувствовал прилив новых сил. Он был готов продолжать борьбу.

Между тем над головой Кима собиралась очередная буря. К середине 1954 года история с побегом Берджесса и Маклина порядком приелась и постепенно отмирала на страницах английских газет. Однако в сентябре 1955 года в газете «Пипл» появилось сообщение, которое вновь привлекло внимание к этому надоевшему делу. Ссылаясь на известные ей одной источники, газета писала, что Берджесс и Маклин не были обычными дипломатами, которым вздумалось искать политического убежища в Москве, как это утверждало правительство Великобритании. Это были советские агенты, завербованные еще в начале тридцатых годов и много лет работавшие на КГБ, которые сбежали, чтобы избежать ареста. Форин офису пришлось опять давать объяснения, а 23 сентября по этому делу была опубликована Белая книга, которая, по существу, подтверждала правильность сообщения в «Пипл».

Ознакомившись с содержанием Белой книги, директор ФБР Гувер был крайне раздражен тем обстоятельством, что в ней не содержалось никакого упоминания о подозрительной роли Кима Филби в деле Берджесса — Маклина. Босс американской контрразведки, возмущенный тем, что СИС пытается замять причастность Кима Филби к шпионскому делу, решил действовать самостоятельно. Он пригласил в ФБР «дружественно настроенного» репортера из агентства Интернэшнл ньюс сервис и дал ему необходимый материал для сенсационной истории о Киме Филби. Гувер рассказал, что Ким был представителем английской разведывательной службы в Вашингтоне, что он имел доступ к самой секретной информации и что он предупредил Маклина через своего друга Берджесса о необходимости побега. «Ким Филби и был тот самый неуловимый третий человек», — закончил свой инструктаж директор ФБР. 23 октября 1955 года в нью-йоркской газете «Санди ньюс» появилась статья, в которой впервые публично было названо имя Кима Филби. На следующий день английская печать подхватила сообщение из Нью-Йорка и имя Кима Филби появилось в заголовках всех лондонских газет. Телефон Кима в Кроуборо не умолкал ни на минуту Репортеры осаждали Кима с требованием интервью. На все просьбы Ким давал отказ.

25 октября лейборист Маркус Липтон сделал запрос в парламенте премьер-министру Антони Идену: намерен ли он и дальше скрывать сомнительную роль «третьего человека» — мистера Филби. Премьер-министр заверил палату общин, что правительство сделает специальное заявление по этому вопросу и откроет дебаты 7 ноября.

Обстановка вокруг Кима накалилась до предела. Ким вынужден был обратиться в СИС за рекомендациями. Друзья Кима убеждали его не делать никаких заявлений, которые могут повредить делу. Было очень важно накануне дебатов в парламенте сохранять спокойствие. В это же время в Вашингтоне директор ФБР пребывал в состоянии полного восторга от того, что его усилиями молчание вокруг имени Филби было наконец-то прорвано. 2 ноября Гувер направил своему представителю в Лондоне телеграмму, из которой следовало, что ФБР обеспечит дополнительной информацией о роли Филби любое заинтересованное учреждение правительства Англии. Но Гувер явно спешил. Директор ФБР не учел несколько важных факторов, которые и привели к провалу его инициативы. Во-первых, Гувер не сделал скидки на настроение англичан и их отношение к маккартизму. Американская настойчивость в преследовании Кима Филби воспринималась англичанами как грубая расправа. Гувер недоучел также соперничества между разведывательной и контрразведывательной службами Англии, что препятствовало вынесению окончательного и четкого решения по делу Филби. Именно в этом была причина того, что руководство СИС не видело оснований для наказания Кима за причастность к делу Берджесса — Маклина, которое, по его мнению, не имело никакого отношения к деятельности разведки. Наконец, Гувер не знал о сложностях в отношениях Форин офиса и разведывательной службы Англии. Министр иностранных дел Макмиллан испытывал давнее нерасположение к секретным службам и, по возможности, стремился избегать дел с ними. Он считал, что дело Филби является внутренним конфликтом между СИС и МИ-5, который должен быть разрешен между ними. 7 ноября 1955 года Макмиллан выступил с коротким заявлением в палате общин. Он сказал, что не были найдены никакие доказательства того, что Ким Филби предупредил Берджесса и Маклина. Находясь на правительственной службе, Филби исполнял свои обязанности умело и добросовестно, поэтому нет никаких оснований полагать, что мистер Филби предал интересы своей страны.