Читать онлайн «Империя и воля. Догнать самих себя». Страница 17

В отличие от «нормальных», «ординарных» наций мы обладаем на чей-то взгляд, может быть, и печальным качеством — мы непобежденные. Даже когда русские терпят поражения, даже когда на время попадают под иго, они оставляют в сердце место непокоренное, место для своего «царства». Более того, мы те, о которых сказано, что русского мало убить, его надо еще повалить.

Россия — это не столько культура, сколько «царство». Сродни понятию «царство» в биологии (regnum, kingdom), о котором я уже упоминал выше. То есть особый цивилизационный мир со своими законами, своими конститутивными принципами. В зеркале «нации» нам свойственно видеть свое Царство, которое в русском языке звучит как аналог понятий «мир», «космос», «вселенная».

Конечно, у новых «вечевых национал-демократов», а они практически все сориентированы на демократический сценарий развития русского национализма, как и у демократов 1990 года, нет реалистического представления о будущем. Будущее их «виртуальной нации» покрыто мраком. Идея, что можно захватить власть на уровне подъезда или микрорайона — это либо детское сознание, либо осознанная провокация.

Обсуждение такого сознания само по себе представляет не очень большой интерес. Но есть в нем один момент, который обычно упускается из виду как критиками вечевого национализма, так и его застрельщиками. Обходят стороной, что через увеличение хаоса, через расшатывание и демонтаж существующей системы — короткая и прямая дорога к диктатуре.

Искусственный спор об этнонационализме и имперской идее, о котором уже говорилось в этой работе, также стыдливо обошел эту тему. И это понятно: ведь русская диктатура (имперско-национальная или национал-имперская, что, в общем-то, одно и то же) светит нам в любом случае, ее приход — неумолимый закон истории. Собственно, и сама мысль о демонтаже, и идея конфедерализации русских в России (на языке ЦРУ: «расчленения РФ») — не что иное как скрытое или бессознательное стремление увильнуть от этой неизбежной перспективы.

Некоторые люди думают, что спор идет о национализме или об империи. На самом деле единственный вопрос момента — когда придет «русский Бонапарт» и закроет дискуссию о демократии, нации и империи. Он не «родит» нацию, а восстановит естественное состояние уже существующей более 600 лет нации. С демонтажом России или без демонтажа, он должен прийти. Если начнется демонтаж, наш «Бонапарт» в условиях полного краха государства может обнаружиться быстрее, но у нации уйдет тогда больше сил на обратную сборку. Без демонтажа — диктатор вызреет внутри нынешней системы, но произойдет это постепенно (уже происходит) и раскроется в другом формате. Для автора этих строк изначально представлялось несомненным, что Путин пришел не для того, чтобы уйти с поста верховной власти в 2008 или каком-то другом, обусловленным демократической процедурой, году[38]. И сейчас многие сторонники «третьего срока» старательно вуалируют, в том числе и для самих себя, ту непростую истину, что для них важен не только Путин, но и сам сдвиг от демократии к национальной диктатуре, как таковой.

Единственный вопрос — это скорость, с которой она утвердится, вопрос ее ускорения или отсрочки. Никаких других серьезных политических вопросов на повестке дня сегодня в России не стоит.

В нашей тысячелетней истории распады уже случались. Каждое Смутное время влекло отчленение от России ее окраин. Но распад может быть и знаком конца цивилизации как большого исторического цикла — таковым был распад Киевской Руси на удельные княжества в XII веке, который носил поначалу легитимные формы, а затем стал неуправляемым. Это был процесс во многом аналогичный распаду Западной Римской империи, о котором шла речь в первой статье. Реальную выгоду на короткий момент получили удельные князья, которые не переставали дробить Русь на все более мелкие регионы. Но «сливки» сняли монголы (а могли бы снять рыцари-католики, которые в таком случае искоренили бы в Восточной Европе православие как конфессию). Россия как цивилизация никогда не смогла бы состояться, если бы не возобладала линия Александра Невского, прямого предка великих московских князей, предпочетшего эгоцентричному католицизму веротерпимую Золотую Орду. Западные земли, вероятно, вошли бы в католический европейский мир, восточные — отошли бы к степному ареалу, и восточнославянское население среднерусской возвышенности и прилегающих регионов постепенно растворилось бы в неславянских стихиях истории. Были у этой линии и русские сторонники (князь Даниил Галицкий), который, кстати говоря, проводил очень своеобразную этнокультурную и миграционную политику, не делая ставку только на славян (но и на армян, евреев, западноевропейцев и т. д.).

Линия Даниила Галицкого, не князя и не царя, а «короля», коронованного Римским папой, была по-своему очень логичной. Это была линия цивилизационной капитуляции, включавшая принятие Русью католичества и клонирования буферных зон между Западом и степью (подобных Польше и балтийским рыцарским орденам). Ведь по идее после распада XII–XIII веков Руси уже не должно было больше быть. В буквальном смысле ее уже больше и не было — на место Руси через какое-то время пришла новая цивилизация Россия. Благодаря маловероятному стечению обстоятельств русские как пост-народ древнего «киевского» цикла и прото-народ, носитель нашей нынешней более чем 600-летней цивилизации, не рассыпались, не расщепились, избежали этой участи растворения, которой — в сходных обстоятельствах — не избежало большинство народов мировой истории. Собственно, то, что Московское государство сумело подняться в XIV веке и утвердиться в XV–XVI вв. — историческое чудо. Однако, то, что это чудо произошло, не повод рассчитывать, что оно повторится с нами в XXI веке, после конфедерализации, новой регионализации и удельности, подобной той, что развивалась в XII веке. Мир в XXI веке гораздо агрессивнее и в нем уже невозможно спрятаться на время от социальных бурь, забившись в глухие леса.

Нет ничего более предательского по отношению к славянскому началу, чем проповедовать рекреационный национализм, национал-троцкизм или антимосковскую конфедерадизацию Руси. Надеяться на то, что, пожертвовав Россией как цивилизационным проектом, мы сохраним хотя бы свое славянство, свою этничность — это самообман. Все сказанное мною не означает принижения священности русского начала и великороссов как соли нашей земли. Наоборот, сказанное подтверждает высокое предназначение народа в самом прямом, родовом и кровяном смысле слова.

Фактически как-бы-националистическая капитуляция приведет к разделу территории России и растаскиванию и без того скудного людского ресурса между несколькими зонами влияния возрастающих в своем могуществе сверхдержав, в первую очередь Китая. Когда национал-регионалисты мечтают об освобождении от московской опеки и спокойном возделывании «своего сада», они забывают уточнить, что «свой сад» при таком раскладе мы будем возделывать не в качестве хозяев, а в качестве рабов Садовника Поднебесной.

Но дело даже не только в рабстве. Русские не перестанут быть русскими, если они погибнут в бою. Не перестанут быть русскими, если попадут в плен и будут обращены в рабство. Но они перестанут быть русскими, если прекратится Россия как цивилизация, если они позволят этому свершиться. С гибелью русского целого как живой традиции русский перестает быть русским в полноценном смысле, перестанет быть как носителем своей цивилизации, так и носителем своей нации. Причина же в том, что он выбросит из сердца идеал «русского царства», «русской правды», русских справедливости и милосердия, забудет о своем предназначении, хотя бы и не до конца сформулированном и понятом в текущий момент.

Кровь, почва, территория, культура, политические и религиозные традиции — все это священно. Но перед русским царством как удержанием своего собственного мира все это частные, а не глобальные факторы. Россия без этих факторов немыслима, но нельзя и измерять ее по внутренним меркам этих факторов.

Скажу в этой связи об одном чрезвычайно тонком и опасном вопросе, который для меня как православного верующего представляет одну из затаенных болей сердца. Когда иные из православных деятелей заявляют, что допустимо и потерять Россию, главное заняться миссионерством среди китайцев, раз уж китайцы оказались жизнеспособнее русских — они недопустимым образом измеряют целое по меркам частного. Православие вне и без России — это не такое уж ясное и духовно корректное решение, как может показаться иному из горячих неофитов и ревнителей не по разуму. Дело в том, что нельзя прямо сопоставлять Россию с православием. Россия — это личное имя. Оно сопоставимо с другими личными именами: именем Христа, именем Богородицы. Но не с православием. Россия — это живой личный субъект. «Вера», «культура», «государство» — это формы, в которых живет этот субъект, его жилище, его орудия. Отказаться от существования России ценой сохранения православия — это похоже на позволение убить человека, раз уж его твердо решили погубить сильнейшие, ценой сохранения здания школы, в которой его учат, со всей ее мебелью и учебными пособиями. Но дело в том, что и сама школа, без человека, ради которого она создана, теряет смысл. В это здание вселится другой хозяин, другой субъект и неминуемо обратит храм в хлев, в лучшем случае создав маленький музейный уголок, куда соберет кое-что от старого хозяина в пользу «любителей древностей».