Читать онлайн «Соглашение с дьяволом. Германо-российские взаимоотношения от Первой до Второй мировой войны». Страница 14

Как и в России, 1919 и 1920 были в Германии годами гражданской войны. Исход событий определил эпоху: в России победила революция, в Германии (под социал-демократической маркой) — контрреволюция.

Тем самым на длительное время были переведены стрелки путей. Германия осталась буржуазно-капиталистической страной, во многом Германией кайзера, только без него. Россия хотя и не стала социалистической страной — требовались еще десятилетия, чтобы стать ею — но с этого момента она стала революционной страной, под незыблемым господством коммунистической партии, которая отныне приводила в движение революцию сверху. В отношении немецких и русских социалистов исполнились библейские слова: «Первые станут последними, а последние станут первыми». «Невозможная» русская революция удалась; «неизбежная» немецкая революция потерпела крах.

Но прошло еще много времени, прежде чем участники событий заметили это; еще больше времени, пока они осознали это, примирились с этим и приспособились к новой ситуации. Частично потому, что в год гражданской войны 1919 связи между Германией и Россией почти прервались. У обеих стран в этот бурный год слишком много было своих забот, чтобы еще уделять много внимания друг другу.

Но в большей степени причина была в том, что обе стороны просто не могли постичь и не хотели поверить, что же в действительности произошло. Немецким коммунистам потребовалось еще много времени, пока они уяснили, что проиграли свою битву; и еще больше времени потребовалось русским, чтобы понять это. Когда они в течение 1920 года победоносно вынырнули из кровавого кошмара своей гражданской войны и, протирая глаза, снова посмотрели на мир вокруг, они не поверили своим глазам. По их собственной теории их победа в одной только России собственно не могла произойти и поэтому они не верили самим себе. Но поражение немецкой революции — этой по учебникам столь более зрелой, столь более многообещающей, неизбежной революции — было еще более немыслимо.

Нет, они просто не верили, это не могло быть правдой. Если уж в феодальной, отсталой России против всех вероятностей смогла победить социалистическая революция, то это тем более должно было случиться в Германии. Только по какой-то причине темп в Германии был явно медленнее. Как теперь видели ситуацию в России, ноябрь 1918 года был в Германии тем же, что март 1917 в России. Эберт был то же, что и Керенский, капповский путч в марте 1920 года соответствовал контрреволюционному путчу русского генерала Корнилова в сентябре 1917, так что до октябрьской революции уже недолго ждать осталось. Следует только правильно взяться за дело, и немного подбросить уголька.

Это теперь делали русские большевики, к этому они были теперь готовы и полны решимости. Всё еще существовало убеждение, что для победы социализма решающей является немецкая, а не русская революция. «Социализм в одной стране» — и теперь в такой совсем отсталой крестьянской стране, как Россия — был все еще для них невообразимым, мировая революция все еще была условием выживания русской революции, а Германия все еще была ключевой страной мировой революции. Всё еще видели будущую социалистическую Германию как голову, а революционную Россию в крайнем случае как тело пролетарской мировой державы, которую они хотели создать. Но тело взяло теперь на себя функции головы, и немецкая революция должна была теперь управляться из России, поскольку она не могла обойтись своими средствами. Таков был смысл Третьего, коммунистического Интернационала, который был основан в Москве в 1919 году.

Во Втором, социалистическом Интернационале, ведущая роль была у немцев. В Третьем она неминуемо была у русских: они были единственной коммунистической партией, которые в своей стране (к сожалению, не в той стране) победили и теперь должны научить других побеждать.

С 1920 года «Коминтерн» в Москве стал «Генеральным штабом мировой революции», который разрабатывал и определял стратегию и тактику немецкой и других входивших в него коммунистических партий. Все еще ни в коем случае не для того, чтобы установить господство России над остальными европейскими государствами и народами — это было в далекой перспективе, большевики в 1920 году о возможностях России были еще весьма скромного мнения — но чтобы уроки победоносной русской революции сделать плодотворными для коммунистических партий других, более сильных, прогрессивных стран. Прежде же всего — для коммунистической партии Германии. Русские большевики 1920 года были еще истинными интернационалистами, но в Интернационале теперь тон задавали они.

Потерпевшая неудачу немецкая революция 1918 года была поистине немецкой революцией — кто захочет съязвить, может сказать: поэтому она и потерпела неудачу. Её отголоски в 1919 и в 1920 годах были еще в какой-то степени местными явлениями. Но попытки коммунистических путчей в следующие годы — средненемецкое «мартовское выступление» 1921 года, как и гамбургское восстание в октябре 1923 года — управлялись на расстоянии, были разработаны за зеленым столом в Москве и были механически выполнены их местными немецкими вождями без настоящей убежденности в успехе дела. Они больше не вписывались в ландшафт, в Германии больше не было революционной ситуации, и они провалились еще плачевнее, чем революция 1918 года. Единственным достижением этих выступлений было то, что коммунистическое дело в Германии отныне было дискредитировано как чуждое, русское дело — и в руководстве немецкой коммунистической партии завязались бесконечные, горькие битвы за выбор направления. Многие из лучших и самостоятельных умов среди немецких коммунистов потеряли доверие к партии и болезненно порвали с ней. Эрнст Ройтер был одним из них.

Тем не менее, немецкая коммунистическая партия осталась связана с Москвой — свою неудачу и свое растущее уныние она обратила на завидный, победный русский пример. Это было единственное, за что она могла держаться. Но вот кто медленно, медленно переучивался и терял веру в немецкую революцию — так это русские.

В конце концов, со временем они не могли упустить из вида, что и без немецкой революции они жили, управляли, постепенно становились крепко сидящими в седле, и что столь же мало продвигалось дело с немецкой революцией. Обе этих вещи были совершенно непредвиденными, совершенно противоречащими программе и системе, почти невозможными, почти немыслимыми — но так оно было. Революция в России явно победила, а мировая революция явно для начала потерпела неудачу — в Германии. Еще не отказались окончательно и официально от надежды на мировую революцию, еще проводили и дальше интернациональную политику — но отныне уже спустя рукава. Следовало жить дальше и без мировой революции.

Во внутренней политике это означало отход назад. «Социализм в одной стране» был все еще немыслим; в тот момент не оставалось ничего иного, кроме как приступить к восстановлению экономики полукапиталистическими средствами. В плане внешней политики это означало лавирование во враждебном окружении и использование противоречий между капиталистическими державами. И в этом мрачном похмельном настроении Германия стала для правящих русских коммунистов неожиданно снова интересна — даже и без немецкой революции.

Разве не проиграла она войну, как и Россия? Разве не была она в Версале так же унижена, как Россия в Брест-Литовске? Разве не была она почти так же, как большевистская Россия, отверженной в международном сообществе, разве не стала она парией среди народов? Разве не лежало на поверхности, что обе парии будут сотрудничать — несмотря на все, что стояло между ними? Уже в декабре 1920 года Ленин сказал: «Германское буржуазное правительство ненавидит большевиков до глубины души, но их интересы и международное положение против их собственной воли ведут их к миру с Советской Россией».

Потребовалось еще более года, пока этот мир был заключен. Но весной 1922 года его время пришло. Снова закружилась немецко-русская карусель, снова началась совершенно новая, совершенно другая глава немецко-русского романа. Её заголовок был — Рапалло.

В пасхальное воскресенье 1922 года слово «Рапалло» потрясло Европу, подобно удару грома. На этом небольшом курорте под Генуей совершенно неожиданно, в течение суток, без предупреждения и без видимой подготовки Германия и Россия достигли соглашения — и это посредине европейской конференции, у которой были совершенно другие намерения, за спинами западных держав-победительниц первой мировой войны и за их счет.

Вплоть до сегодняшнего дня в международном дипломатическом языке «Рапалло» — это ключевое слово с четким значением. Это краткая зашифрованная формула, означающая два понятия: во-первых, что коммунистическая Россия и антикоммунистическая Германия под давлением обстоятельств объединились против Запада и смогли действовать совместно; и, во-вторых, что такое могло произойти очень неожиданно, буквально за ночь. Второе еще более чем первое сделало слово «Рапалло» страшилкой для жителей Запада, от шокирующего действия которого еще и сегодня бросает в дрожь.