Читать онлайн «Праздничная культура Вологодского края». Страница 39

Оплакивание могло перемежаться шутливыми диалогами вроде: «Милушка, о чем ты плачешь? — О муже. — На ково твой муж-то был похож? — На назёмные (=навозные вилы!» (д. Ромашево Кирил.).

Этот диалог представляет из себя сокращенный вариант популярной шуточной песни, которая, видимо, также могла исполняться во время оплакивания «покойника», хотя Н.Иваницкий, записавший текст этой припевки в конце века, таких указаний не делает:

— Баба деревенска в лаптях, куда ты пошла?

— На поминки, мой батюшка, на поминки.

— А кого ты поминать-то пошла?

— Мужа, мой батюшка, мужа.

— А как у тя мужа-то звали?

— Не знаю, мой батюшка, не знаю.

— Да на что имя-то его похоже?

— На вилы, мой батюшка, на наземные.

— Так не Вилантий ли муж-то был?

— Вилантий, мой батюшка, Вилантий.

— Каким он промыслом-то занимался?

— Скрипошник, мой батюшка, балалаешник.

— Какие он песни по скрипке пел?

После этой части песни, исполнявшейся «протяжно», шли шуточные припевки, которые пели «быстро, о притоптыванием».

Далее, по свидетельству собирателя, шло несколько строк не для печати». Обращает на себя внимание вторая часть плясовой припевки («Долгоноги журавли»), которую нередко напевали при встрече группы наряжонок, входящей в избу.

В дд. Григоровская, Новоселки, Середская поп, дьякон и псаломщик пели разные неприличные прибаутки, а завершалось «отпевание» репликой: «Мертвого (вар.: Помяни) за упокой, / А человек-от был какой, / Да и у-у-уме-ер!» В д. Зыков Конец «отпевание» завершалось припевкой: «Человек-от быв какой — / И с ногами, и с руками, / И с телечей головой!» О характере остальных припевок можно судить, например, по таким текстам:

Заканчивалось «отпевание» репликой: «Идите с покойником прошчаться — или «Надо с покойником проститься!» Сначала подходили родственники: «Прости, дядюшка! Прости, муженек!» В тех деревнях, где нравы были не слишком строги, принуждали участвовать в прощании и остальных девушек. Их подтаскивали или подталкивали к «усопшему» и заставляли целовать его в губы, в лоб или уродливые «репные» зубы: «Поцелуй родителя!» (д. Согорки). Реже целовали иконку, лежавшую на груди покойника (дд. Фоминская Верхов., Федяево). В д. Волоцкая вместо этого клали на грудь «усопшего» мелкие деньги (на настоящих похоронах эти деньги использовали для устройства поминок).

Подобного рода церемонии чаще всего практиковались, когда покойника приносили на игрища. Нередко девушек при этом поджидали всякие сюрпризы. Скажем, в одних деревнях покойник плевался в прощающихся (дд. Кожинская, Середская) или «фукал» в них набранной в рот мукой (дд. Пяжелка, Пондала). В других — колол целующихся с ним девушек взятой в рот иголкой (дд. Мезенцево, Верхняя Горка, Калитинская). В д. Спирино покойнику делали своеобразною «усы» из иголок, которые торчали из-под покрывала в разные стороны, или клали на губы щетку, потому «попращаться» с ним, не уколовшись, было весьма затруднительно. Иногда строптивых девушек вымарывали в сажу, подталкивая их лицом к лицу покойника («приткнет, чтобы умазалася» — дд. Подсосенье, Мосеево Тот.).

Тех, кто особенно упорно сопротивлялся, пугали розгой («вицей»), подхлестывали свернутым полотенцем или соломенным жгутом. Иногда такая участь поджидала каждую девушку, пришедшую «попрощаться»: «А нешо лапцем-то бякнут по спине-то девку-ту, которая наклоницци с покойником-то прошчацци-ту… В лапоть камешок положат. Один целовек-от стоит всё времецько. Дак ты не досадила никому, дак несильно хлопнут, а как досадила, дак и посильняе» (д. Фоминская Верхов.). Те, кому было страшно, откупались пряниками, конфетами, вареными яйцами, иногда и вином (д. Спирино).

Если покойника приносили неодетым, девушек могли стращатъ и его видом. В дд. Григоровская, Климовская «как отпоют, открывали крышку гроба, а там мертвый без штанов, лицо закрыто тряпицей. Девки кто смеется, кто плюется». В д. Подсосенье, если хотели посмущатъ «прощающуюся» девушку, приподнимали ненадолго перед ней покрывало, под которым скрывался покойник (голый или в «трунине»', то есть в рванье). В дд. Ростово, Халдынка саван делали полупрозрачным, чтобы при приближении можно было рассмотреть необходимые подробности. В дд. Новинская и Фоминская девушек с завязанными глазами по очереди подводили к покойнику и «заставляли целовать, что подставят». Подобные «шалости» устраивались только на средних вечеринах.

Если в одних деревнях, как и описано у С.В.Максимова, сразу же после «прощания» покойника уносили, то в других сценка заканчивалась его «оживанием». Например, во многих районах (Нюкс., Тарн., Верхов., Вожег., Кирил., Бабаев., Вытег.) покойник вскакивал и гонялся по избе за девушками и детьми, ловил и катал их по полу («ребятишки все из избы убегут; он под конец уж и сам побежит за йими» — д. Федяево), иногда щипал девушек за плечи: «Так нащиплет, что в кровь руки!» (д. Починок Бабаев.). В д. Хмелевица вместе с покойником («голой, в белом во всем») приносили ведро с водой и веник. Покойник соскакивал с досок и, окунув веник в ведро, обрызгивал всех девушек. В дд. Пахтусово и Лодыгино покойник вскакивал, сдирал с себя одежду и мог опрыснуть сажей того, кто ему не нравился. Все эти действия имеют явную эротическую символику. — «оживший», полный жизненной энергии покойник стремится передать ее окружающим.

Нередко эта идея воплощалась в пляске «ожившего» мертвеца. Так, в д. Спирино покойник, вскочив, старался поцеловаться о девушкой, за которой он обычно ухаживал или которая ему изменила, измазывая их при этом сажей, а затем плясал с ними. Иногда он плясал со всеми девушками по очереди (д. Великодворская) или в одиночку (д. Клеменево).

Отметим, что существовали и другие формы покойника. Например, в д. Александровская в 40-е года нашего века покойника носили так: один клал другому, стоящему впереди, руки на плечи, а сам закидывал голову назад. Впереди-стоящий наклонял голову вперед и протягивал руки, на которые предварительно напяливал носками вверх валенки. Затем все это прикрывали простыней вместе с лицом и «ногами» и в сопровождении попа входили в избу.

В Верховажском, Тотемском, Бабушкинском, Тарногском р-нах вместо человека нередко носили куклу из соломы. В дд. Заборье (Тот. и Бабуш.), Великодворская, Коротковская покойника сооружали из снопа ржаной соломы, привязанного к доске, или скамейке и накрытого сверху постилахой, иногда наряженного в мужскую или женскую одежду и о вымаранной в саже тряпицей вместо лица. В д. Высотинская сноп оборачивали сверху одеялом, придавая ему формы человеческого туловища, клали его в гроб и закрывали полотном. Принеся в избу, заставляли всех прощаться с «усопшим» и плясали вокруг гроба.

Широко были распространены и покойники, бегающие по деревне, что приближало их к маске белой бабы (см.). В д. Новоселово (Вашк.) парень с угольями во рту бегал по избам, фукал на всех дымом и искрами, катал («котышкал») по земле и по полу детей и взрослых. В д. Калинино покойник в белой одежде и босиком бегал по избам, фукал огнем и прискакивал к тем, кто боится, опираясь одной рукой на того, кого пугал, а второй на бадог.

БЕЛАЯ БАБА. (Бережнослободская вол., д. Ногинская, л. Олюшино, д. Титовская), СМЕРТЬ (д. Куревино, д. Кожинская, д. Власьевская, д. Скородумово, д. Слободка Нюкс.), ОКУЛЯ (д. Терентьевская Тарн., д. Александровская). Одной из разновидностей мертвеца была маска белой бабы или смерти. которая иногда очень близка к покойнику. Такой вариант, белой бабы был, например, известен в конце прошлого века в Бережнослободской вол.: «Наряжают парня в белую женскую рубашку, в руки подают щеть, какой бабы чешут лен, кладут его на скамью, вносят в избу и ставят на пол. «Баба» лежит будто мертвая; потом вдруг соскочит, бегает по избе и тычет в лицо щетъю».