Читать онлайн «Русские Украйны. Завоевания Великой Империи». Страница 12

Между тем в 1572 г. умер Сигизмунд-Август и на престол Речи Посполитой шляхта избрала дворянина Венгрии Стефана Батория, известного полководца и дипломата Австрии. Новый король не знал польского языка и общался со своими подданными на латыни или молчал, что ценилось еще выше в стране, где все говорили слишком много.

В то время Войско Польское, включая и силы Литвы, не превышало 20 000 человек. Наполовину белорусская, православная знать Литвы единодушно стояла на стороне Батория и первоначально выставила 2000 всадников, мужественно воевавших в суровом климате. Эта горсть людей по моральным качествам и стойкости считалась лучшей частью немногочисленной армии вторжения (всего лишь 15 347 человек). Из них 6517 всадников (1338 — немцы и венгры) и 4830 пехотинцев (3451 — немцы и венгры), литовский отряд 4000 всадников. Артиллерии практически не было. Несмотря на старания Батория набрать в Германии и даже Италии хороших литейщиков, в 1580 г. он имел лишь 73 пушки.

Прежде чем заговорить языком пороха, Польша извела немало чернил и типографской краски, то есть успешно применяла информационные технологии. Баторий для оповещения Европы и русских широко тиражировал манифесты, декларировавшие уважение права личности и собственность мирных жителей. Никогда ранее полководец не использовал столь благородные и романтические идеи, впоследствии ставшие банальными, но Польша XVI в. могла гордиться этим.

И лишь целомудренная матушка Москва, следуя по стопам Стамбула, вела только тайную дипломатию, о которой знали немногие в Кремле. Так разительно отличались два славянских народа, и латинский Запад, помимо солдат многих стран, представляли писаки и типографщики. А великолепный полководец Баторий, изгоняя беспорядок и ненужную роскошь, показывал лучший пример для воинов. Он спал часто на куче сена, ел на скамье без скатерти и был безжалостен к мародерам.

Узнав о вторжении Батория, царь, оставив гарнизоны в 80 городах по Оке, Волге, Дону и Днепру, стянул войска в Новгород и Псков. Сведения об их численности противоречивы. Несомненно, что при эффективном и ответственном правлении Москва могла утопить армию Польши в волнах своего войска и направить его течение на Вильну и Варшаву. Историк XIX в. Павлов-Сильванский, оценив численность вооруженных сил Ивана IV в 110 000 человек, считал, что за вычетом гарнизонов царь мог выставить против Батория 57 689 человек.

При таком соотношении сил попытка Батория казалась безрассудной. Но на ходе и результатах войны сказались следствия крупного политического, социального и экономического кризиса, пережитого Москвой. Хотя в истерзанной опричниной стране еще оставались силы для начала кампании, однако, за исключением артиллерии и нескольких тысяч иностранных наемников, против европейской армии Речи Посполитой стояли морально устаревшие войска. Героическая выносливость и самоотверженность русских военных не могли искупить недостатки восточной деспотии. Опричнина создала армию, обреченную на поражение при встрече с поляками и венграми в открытом поле.

Сейчас уже не секрет, что до сих пор почитаемый русскими Иван Грозный храбростью не отличался, и ему не могла прийти в голову кощунственная мысль впереди своих бояр броситься навстречу Баторию. В Москве так не поступали со времен легендарного Дмитрия Донского.

И пока деспот следовал этой древней традиции, король Дании Фредерик II пытался снять с себя обвинения в поддержке разбоя Москвы и убрать подальше беспокойного Карстена Роде, в свое время служившего ему же капером. В 1573 г. Фредерик II перевел Роде в Копенгаген, где держал пирата под домашним арестом за его же счет.

Неизвестно, удалось ли освободиться адмиралу Москвы или его повесили, но в 1576 г., через 6 лет после ареста, Грозный неотвратимо вспомнил о своем «немчине», направив ноту в Копенгаген, в которой король Дании упоминался в третьем лице, как пустое место: «И тот Карстен Роде, надеясь на наше с Фредериком королем соглашение, с остаточными воинскими людьми от свейских людей убежал в Копногов (Копенгаген) к Фредерику королю. И Фредерик король велел его, поймав, посадить в тюрьму, а мы тому весьма поудивились».

Но война в Ливонии продолжалась, и в июле 1579 г. царь направил татар громить шляхту. Не найдя противника, эта орда возобновила подвиги Шах-Али. На фоне дисциплинированных войск Батория и прокламаций Польши об уважении человеческого достоинства и имущества мирных жителей это выглядело дико. А Войско Польское в начале августа осадило город Полоцк. Гарнизон держался храбро, 107 орудий отражали поляков. Но в конце третьей недели, так и не дождавшись помощи, город сдался. Затем поляки взяли Сокол, опустошили Северскую и Смоленскую земли. Иван Грозный не препятствовал этому. Царь бежал из Новгорода в Псков, откуда, как азиатский дипломат, не выдавая своего положения, начал переписку с Баторием, надеясь на мир.

Огромное посольство привезло королю внушительную грамоту на кёльнском полотне, скрепленную двумя печатями. Значительную часть послания занимал витиеватый титул царя. Баторий смеялся, смотря на чудовищные печати: «Прежде никто не посылал такой большой грамоты, должно быть, начнет с Адама».

Захватив Полоцк, поляки двинулись на Великие Луки, где русские хранили военные запасы. Подкрепленная пехотой, возросшая до 17 500 бойцов, армия Батория в октябре 1580 г. захватила города Невель, Озерище и Заволочье.

Здесь поляки прекратили бои. Литовцы же продолжали: заняли Холм, сожгли Старую Руссу, даже вошли в Ливонию, где овладели замком Шмильтен и разорили Дерптскую волость.

Царь не предвидел этого. Поляки, разорвав пояс его крепостей, медленно, но верно продвигались вперед. Заняв по пути Остров, Баторий 25 августа 1581 г. вышел к Пскову, стоявшему за каменными стенами и поражавшему своими размерами и величием. «Можно подумать, что это второй Париж», — писал секретарь канцелярии короля аббат Пиотровский. Оборонявшие город князья Василий Федорович и Иван Петрович Шуйские командовали, по русским источникам, 30 000 человек, по польским — 40 000. Польское войско насчитывало 21 102 человека, из них около половины конницы.

Этого явно не хватало для осады города, подобного Парижу, и можно усомниться, что Баторий предполагал вести продолжительную осаду. Артиллерия Польши не превышала 20 орудий с запасом пороха на 2 недели.

В конце октября, из-за голода и стужи, поляки потеряли свою десятую часть. Литовцы грозили уйти.

Начали ждать мира. Поляки не стреляли, но держали город в блокаде. Запасы, собранные в нем, истощались.

Между тем в Ливонии шведы победоносно шли вперед. Теперь уже Польша стала опасаться этих удачливых союзников, наносивших чувствительные удары общему врагу. Летом 1583 г. шведские войска взяли Лодзь, Фикель, Гапсаль, а в сентябре — Нарву.

В конце войны Ивану IV пришлось отдать все захваченные земли, и геральдику Москвы тех лет сейчас можно изучать по богатой коллекции знамен стрелецких полков, хранящейся в Стокгольме. Так лопнула попытка Ивана IV создать флот на Балтике и закончилась карьера Карстена Роде.

В делах царя Ивана многое говорит о безумии, и этого параноика часто недолюбливали. Поэтому Грозного едва не предали забвению, но в советское время он объективно воскрес, и влияние его чувствуется в современной России, придавая политическому и социальному строю страны особый национальный колорит.

В подсознании русских этот истребитель крамолы и бояр и поныне остался защитником убогих и немощных. Легенда требует объяснений, так как многие не допускают мысли, что на стороне Грозного стоят русские. Что же сделал Иван для крестьян? Эти полурабы вскоре окончательно утратили свободу. Прикованные к жалкому клочку земли, крестьяне стали нести более тяжелое бремя, чем раньше.

Объясняя необычную жестокость Ивана и его странные выходки, русские полагали, что царь, «играя Божьими людьми», разделил Русь на две части, одной из которых (опричникам) заповедовал грабить и убивать другую. При этом подданные не считали Грозного умалишенным, напротив, о царе говорили как о «муже чудного рассуждения» и славили его в песнях.

С тех пор много воды утекло. Но Париж так и остался в памяти народной, а вот о Пскове или о Beликом Новгороде сейчас мало кто помнит, как и о легендарном Урюпинске или вражеском уже теперь Конотопе. География Руси такова, что теперь некоторые московские авторы гадают о местоположении Новгорода. Впрочем, оно им и не надо.

В народном эпосе разгром Новгорода никак не отмечен. Взятие Казани, завоевание Сибири — все это действовало на воображение русских. Склонные к мистицизму и реализму одновременно, они видели религиозные и экономические, выгоды, связанные с этим. О резне в Ливонии, так позорно закончившейся, русские ничего не хотели знать. Поэтому можно считать, что и судьба Великого Новгорода так же чужда подсознанию русских.