Читать онлайн «Высокое искусство». Страница 28

А раз нет инсулина, клетки тканей не могут поглотить сахар.

Эфирный наркоз, затормозивший клетки мозга, прекратил реакцию тканей на инсулин. Галкин сделал вывод о том, что и действие инсулина целиком зависит от центральной нервной системы, от больших полушарий головного мозга.

Вот почему «сигналы» от инсулина не доходили до тканей. Мозг спал. Сон прервал сигналы. Это сделал наркоз.

В течение почти ста лет никто не подозревал об удивительных явлениях, которые сопровождали применение наркоза.

Они были настолько удивительны и новы, что профессор Галкин и его помощники многократно проверяли свои собственные опыты, снова ставили их и опять проверяли.

Множество исследований было проведено и на людях, и на животных. Опыты подтверждали первоначальные факты.

Одним из наиболее интересных был опыт с гормонами. Брали не только инсулин, но и гормон яичников – фолликулин, гормон щитовидной железы – тироксин.

Были произведены очень сложные, очень тонкие наблюдения и анализы. Все они давали один и тот же результат. Стоило только выключить мозг, как действие гормонов прекращалось. Гормоны попадали в кровь, но клетки тех органов, на которые обычно эти гормоны действовали, теперь как бы переставали их воспринимать. Клетки на них не реагировали. Это меняло представление о механизме влияния гормонов на ткани. Раньше считалось, что гормоны «автономны», что они не нуждаются ни в каких посредниках, чтобы воздействовать на органы. А теперь выходило, что гормон действует через центральную нервную систему, через ее высшие отделы, через головной мозг. Опыты Галкина показали: раз мозг спит, гормон бессилен, и хотя он и циркулирует в крови, но не оказывает на организм никакого действия.

Между тем влияние даже ничтожно малых долей гормона исключительно велико.

Что такое, например, один грамм инсулина? Всё его количество едва заметно будет на дне чайной ложки.

У скольких кроликов может снизить содержание сахара в крови этот грамм инсулина? У ста, у тысячи? У десяти тысяч?

Нет, у двадцати двух тысяч!

А на какое количество мышей действует, вызывая у них явления со стороны половой сферы, одна капля фолликулина? На десять тысяч!

Такова сила воздействия гормона. А наркоз прекращает действие даже такого колоссального фактора!

Существует вещество огромной смертоносной силы. Оно называется цианистый калий.

Цианистый калий представляет собой один из самых сильных ядов, убивающих очень быстро, а в больших дозах – почти мгновенно.

Цианистый калий можно назвать ядом для всех клеток. Под его действием клетки перестают поглощать кислород, – дышать. Дыхание тканей останавливается.

Если цианистый калий впрыснуть в вену кошке, она гибнет мгновенно, словно сраженная ударом.

Двенадцати кошкам впрыснули цианистый калий. Шесть кошек погибли одна за другой в течение нескольких секунд. Но другие шесть кошек остались живы, точно им впрыснули не ужасный яд, а воду. Эти кошки во время впрыскивания яда находились под эфирным наркозом. Проснувшись, они продолжали жить, как будто ничего не произошло. Наркоз как бы укротил действие цианистого калия. Раствор сильнейшего яда превратился в безобидную жидкость.

Впрочем, две из шести усыпленных кошек погибли; причем они пали тотчас по прекращении наркоза, как только их разбудили. Это очень существенное обстоятельство. Оно раскрывает одну крупную подробность всех процессов, разыгрывающихся в организме во время наркоза.

Вспомним о лейкоцитарной реакции организма на молоко. Во время наркоза эта реакция отсутствовала. А после наркоза?

У одних подопытных животных она исчезала, у других – нет. Она исчезла у тех, кто был под наркозом не менее четырех часов. У тех, кто спал только два-три часа, она после наркоза сразу же проявлялась.

Как это объяснить? Раз появилась реакция, – значит, в организме еще существовал раздражитель, то есть находилось молоко, его остатки. Раз оно было, естественно, наступал лейкоцитоз.

Кто спал четыре часа и больше, у тех молоко из мышц уже ушло. Как и полагается, оно всосалось в кровь, потом попало в почки и выделилось наружу.

В опыте с цианистым калием две кошки погибли потому, что они были рано выведены из наркозного сна, через десять минут после того, как заснули. У них яд еще не успел покинуть организма. Пробуждение было для них смертью. Раннее прекращение действия наркоза, восстановив реакцию тканей на раздражитель, вернуло остаткам цианистого калия его убивающую силу.

У остальных четырех кошек наркоз действовал столько, сколько нужно было, чтобы в организме не оставалось даже следов цианистого калия. Для этого потребовался час. Когда четыре кошки проснулись после наркоза и принялись бегать как ни в чем не бывало и уже было очевидно, что никакая опасность им не угрожает, что страшный, свирепый, беспощадный, молниеносно действующий яд прошел сквозь их организм, не оставив никакого следа, – сами исследователи были ошеломлены.

Не будь они участниками опытов, они, пожалуй, не сразу поверили бы тому, кто рассказал бы им об этом.

Так возникла серьезная проблема возможности обезвреживания некоторых раздражителей, даже очень сильных. Здесь всё дело в сроке действия наркоза. Он должен быть достаточным для того, чтобы раздражитель мог быть выведен из организма.

Эпилепсия – болезнь центральной нервной системы, болезнь головного мозга. Эпилептический приступ наступает тогда, когда в головном мозгу возникает чрезмерное возбуждение.

Чрезмерное возбуждение, достигнув известного предела, вызывает приступ: внезапное помрачение сознания, резкие, толчкообразные судороги всего тела.

При эпилепсии в центральной нервной системе, очевидно, появляются какие-то вещества, раздражители, на которые мозг дает бурную реакцию. Припадок и есть проявление реакции мозга.

Сумеет ли наркоз предотвратить реакцию самого мозга? Можно ли добиться того, чтобы приступ эпилепсии, который должен обязательно наступить, не наступил бы?

Этот вопрос совершенно естественно возник перед исследователями.

Ведь и раздражение, и ответ на него, и остановка реакции – все эти процессы теснейшим образом зависят от одного и того же органа – головного мозга.

И вот начались опыты, серия за серией. Прежде всего надо было вызвать искусственно приступ эпилепсии у животных.

Есть такой препарат – камфарное масло. Оказалось, что это средство, попадая в организм кошки, делает животное эпилептиком. Будучи впрыснуто кошке, камфарное масло всасывается в кровь, а с кровью попадает в мозг. И тогда у животного начинаются, один за другим, до двадцати – двадцати четырех и больше приступов, очень бурных. Они приводят кошку к гибели.

Есть другой способ. Заключается он в том, что в спинно-мозговую жидкость вводится раствор высушенной желчи. Для этого производят прокол в области, расположенной ниже большого затылочного бугра. Желчь очень быстро вызывает тяжелую эпилепсию с обязательной смертью после известного числа приступов. Это многократно устанавливали и на кошках, и на собаках.

Но вот желчь ввели кошкам и собакам, предварительно усыпленным наркозом. И то, что исследователи вправе были предполагать, произошло. Никакой эпилепсии ни у кошек, ни у собак не наблюдалось. При абсолютно смертельной дозе камфары и желчи даже намека на эпилепсию не обнаружилось.

Ее не было ни во время наркоза, ни после наркоза, если, разумеется, наркоз длился достаточно долго. Наркоз не допускал возникновения эпилепсии. Он предупреждал возможность ее появления.

Опыты дали ожидаемые результаты. Но одновременно выяснилось другое, не менее важное и неожиданное обстоятельство.

У одной кошки вызывали беспрерывные припадки эпилепсии. Она погибла. Тогда обратили внимание на те изменения, которые обнаружились после припадков в клетках ее головного мозга. Оказалось, что эпилепсия наносила нервным клеткам большие повреждения. Клетки разрушались – не все, но многие, не целиком, но в достаточно заметной степени. Всё зависело от длительности эпилепсии, от количества приступов.

Это было очень интересным и важным открытием.

Если кошка переносила от шести до десяти приступов, то изменений в клетках отмечалось сравнительно немного. У кошки, перенесшей четырнадцать-восемнадцать приступов, изменения в клетках были гораздо большими. Еще сильнее разрушались клетки после двадцати двух – двадцати четырех приступов, то есть перед самой гибелью животного.

У одной кошки после восемнадцатого приступа остановили эпилепсию. Ее погрузили в наркоз. Кошка спала три с половиной часа, а затем ее умертвили и вскрыли.

Никаких изменений в клетках не произошло.

Восемнадцать приступов, конечно, повредили ткань мозга, его клетки. В этом не было никаких сомнений. Но три с половиной часа защитного наркозного сна позволили клеткам мозга, благодаря охранительному торможению, избавиться от болезненных изменений и снова стать нормальными клетками, способными жить и выполнять все свойственные им сложные функции. В этом тоже не было никаких сомнений.