Читать онлайн «Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы». Страница 45

Разговорами «за жизнь», пусть даже весьма грозными, содержащими намеки на погромы, на сходах и посиделках дело не ограничивалось[354]. Помимо уже упоминавшихся писем в государственные органы, к «активным» выражениям антисемитизма можно отнести разнообразные листовки. Большинство из них лишь рисуют сложившуюся ситуацию, другие же призывают к определенным действиям. К числу последних можно отнести плакаты и листовки, в течение некоторого времени появлявшиеся в Мелитопольском и Херсонском округах. Так, в селе Большая Александровка (1925 г.) милицией были обнаружены приклеенные к столбам и разбросанные на улицах плакаты, на которых был изображен конный красноармеец с красным флагом, впереди которого «бежал еврей с чемоданом». Под рисунком стояла подпись: «Символ – евреи очень опасны для нашей Украины, пора изгнать их». Еще ниже следовал призыв: «Бей жидов – спасай Россию»[355].

Данная листовка интересна скорее не своим содержанием и даже не художественным исполнением, а тем, что в ней упоминаются одновременно и Украина, и Россия. При этом они не противопоставляются, а дополняют друг друга. Это свидетельствует о том, что для той части жителей южных регионов Украины, для которой национальный вопрос играл, как видно, не последнюю роль, и Россия, и «наша Украина» представлялись не антагонистами, а частями единого целого, переходящими одна в другую, только стоящими на разных ступенях национально-политической иерархии, где Россия занимала более высокий «этаж». Вообще подобная точка зрения была довольно характерна для крестьянства, особенно когда речь заходила о противопоставлении украинцев и русских представителям какого-либо другого народа – немцам, полякам, евреям и т. д. Хотя, как и всегда, бывали исключения. Возвращаясь к листовкам, следует сказать, что то ли благодаря инертности населения, то ли благодаря оперативности милиции и твердости политики советской власти, их запал в основном уходил «в песок». А вот «красный конник» некоторых результатов достиг: по свидетельству местного отдела ГПУ, фотограф и портной, евреи по национальности, вместе со своими семьями были вынуждены покинуть Большую Александровку. «Некоторые крестьяне, узнав о плакатах, злорадствовали, считая, что из-за евреев стоит такая дороговизна»[356].

Помимо листовок, к реальным поступкам можно отнести отказы работать в одном цехе с коллегами-евреями, драки на национальной почве, имевшие место на производстве и в публичных местах. Так, на браиловских сахароварнях несколько рабочих толкнули своего коллегу-еврея в газовую печь, но, к счастью, обошлось без жертв[357]. Правда, сводка не позволяет судить, чем был вызван данный инцидент: национальностью рабочего или чем-то еще. Тем не менее этот случай приводится как иллюстрация антисемитских настроений рабочих. В Одессе на собрании грузчиков, на котором проходили выборы месткома, к неудовольствию коммунистической ячейки был провален список ее кандидатов, на 90 % состоявший из евреев[358].

Впрочем, к подобным фактам надо подходить с осторожностью. Такие случаи, несомненно, имели место, но сказать с уверенностью, в каких из них имелась национальная подоплека, а в каких ее не было, сейчас не представляется возможным. Трудно это было сделать и тогда. Большинство столкновений возникало на бытовой почве, а участие евреев в уличных драках, кухонных склоках или скандалах на работе при желании можно было легко квалифицировать как факты проявления антисемитизма. Вероятно, так произошло и в Проскуровском округе, где из одной организации было уволено несколько евреев, причем они объясняли произошедшее антисемитизмом правления организации и комиссии, проводившей чистку[359].

Иногда раздуванием фактов занимались местные отделения ГПУ, желавшие показать свою бурную деятельность и убедить вышестоящее начальство, что они бдительно следят за вверенным населением и не зря едят хлеб. На чудесное превращение «бытовухи» в «политику» могло повлиять очередное спускаемое «сверху» напоминание о необходимости усилить борьбу с проявлениями национализма и антисемитизма. Похоже, только этим можно объяснить, почему увольнение на одном харьковском винзаводе сотрудника-еврея и прием на работу украинца, русского и поляка было расценено как проявление антисемитизма[360]. Вероятнее всего, что и на упомянутом собрании одесских грузчиков список кандидатов был провален, если можно так выразиться, не столько из-за нелюбви к евреям, сколько из-за нелюбви к коммунистам.

Как уже упоминалось выше, распространенность антисемитских настроений оставалась примерно на одном и том же уровне на протяжении всех 1920-х гг. Они занимали хотя и немалое, но все же далеко не главное место в выступлениях трудящихся. Например, в августе-ноябре 1926 г. органами ГПУ УССР на селе было зарегистрировано 182 случая проявления антисемитизма, тогда как прочих контрреволюционных выступлений – 208, случаев «ревности» к рабочим – 175, а жалоб на «ножницы цен» – 325. И это при том, что на середину года пришелся пик антисемитских выступлений. Такая динамика сохранилась и в два последних месяца года: антисемитизм – 16, недовольство «ножницами цен» – 45, требования создания крестьянских союзов – 53[361]. Рабочих также больше волновали социальные вопросы. Скажем, в январе-марте 1927 г. было зафиксировано 38 случаев антисемитских настроений, тогда как случаев недовольства условиями труда – 129, ставками и нормами выработки – 198, сокращениями – 27[362]. Подобное соотношение, при котором проявления антисемитизма занимали по количеству третье-четвертое место, но в целом составляли восьмую или десятую часть от всех требований, было характерно для всего рассматриваемого периода.

Усиление антисемитских настроений происходило в связи с изменением внутри– и внешнеполитической ситуации – при увеличении налогообложения, росте цен, инфляции, обострении международного положения и угрозе войны. Причем многие события, даже не имевшие отношения к еврейскому вопросу, непременно с ним увязывались[363]. Значительный рост антиеврейских настроений пришелся на середину 1926 и осень 1927 г. и был связан с убийством (25 мая 1926 г.) в Париже С. Петлюры и судебным процессом над его убийцей – евреем Ш. Шварцбартом[364]. Причем дело было не в особой любви к Петлюре как к таковому и даже не столько в национальности убийцы, сколько в той атмосфере, в которой проходил судебный процесс. Оправдательный приговор[365] вызвал «страшное возмущение» у определенной части людей, «особенно среди молодежи», воспринявшей его «как национальное оскорбление»[366].

Чем же можно объяснить высокий накал антиеврейских настроений, пришедшийся на 1920-е гг.? Конечно, факты антисемитизма на Украине имели место, но они (особенно те, о которых говорилось в прессе) не могли не насторожить своей односторонностью. Трудно объяснить поразительное сходство взглядов на проблему у людей разных национальных, политических пристрастий, с различным образовательным и культурным уровнем, принадлежащих ко всем слоям и классам, одним лишь невежеством или врожденной зоологической юдофобией. Материалы ГПУ и ЦК КП(б)У позволяют шире взглянуть на этот вопрос.

Даже Главное бюро евсекции ЦК КП(б)У признавало «наличие в еврейской среде особых условий, питающих правый уклон» и выражающихся в господстве мелкобуржуазной идеологии, недооценке роста «кулацко-эксплуататорского» элемента, недовольстве политикой индустриализации и наступления на частный сектор[367]. «Господство мелкобуржуазной идеологии» являлось питательной почвой для национализма всех населявших Украину народов – украинцев, русских, поляков, немцев. С неожиданной стороны освещает украинско-еврейские отношения председатель одного из райисполкомов Мариупольского округа, выступивший на собрании представителей еврейского населения с просьбой, чтобы евреи «не обижали крестьян в торговые дни», потому что тогда «и последние будут хорошо относиться к евреям»[368].

Порой национальные отношения обострялись на пустом месте из-за непродуманных действий власти предержащей. Ясно, что возникавшие планы введения в школьный курс «еврейских истории и религии в связи с критикой русского “закона божьего”» привели бы, вопреки ожиданиям, не к искоренению антисемитизма, а к его росту. А призывы к коммунистам и коммунисткам, комсомольцам и комсомолкам «кровно, путем браков, переплетаться, слиться» с еврейками и евреями[369] усилили бы брожение не только в массах, но и в партии и комсомоле. В том же Мариупольском округе комсомольская ячейка была разделена на украинскую и еврейскую части, что привело к «определенным шовинистическим тенденциям в среде комсомольцев»[370]. Разыгрывались национальные чувства и из-за невнимательного, а порой пренебрежительного отношения представителей разных национальностей друг к другу. О комсомольце Цымбалюке и его товарищах уже говорилось выше. А вот еще один пример невнимательности. На состоявшейся в Кременчуге общегородской конференции беспартийной молодежи, где большинство участников были евреями, один оратор начал выступать на идиш. В ответ на это украинцы и русские, комсомольцы и беспартийные покинули зал[371]. Если же обратиться к национальному составу партии, ЛКСМУ, государственных учреждений, учебных заведений, то становится более понятным, почему во всех ошибках советской власти многие винили «засилье евреев».