Читать онлайн «Друиды Русского Севера». Страница 6

Предельно четкая и лаконичная структура сейда наверняка отражает столь же стройные мифологические мотивы. Два грота, с запада и с востока, не знаменуют ли собой символические врата, через которые Солнце уходит в Подземный мир и затем воскресает, озаряя утро нового дня или года? Тогда дольмен в восточной части сейда — это своего рода храм солнечного воскресения. А плита-пирамида, скорее всего, олицетворяет Мировую Гору. Храм на ее вершине может, наверное, быть истолкован и как смысловой аналог индуистской Обители Бессмертных (Амаравати) на вершине Меру.

Естественно, следуя логике древних инициатических парадигм, можно предположить, что в структуре Сейда Кондиайна зашифрована схема посвящения в Солнечные мистерии: неофит символически отождествлял себя с умирающим и воскресающим Солнцем, переживая момент своего второго рождения. При этом вполне допустимо, что во время совершения таинства он физически ложился в грот под плитой. Западный грот очень тесен и неудобен, и скорее всего обряд совершался целиком в гроте восточном, хотя нельзя исключить, что погруженного в транс неофита неощутимо для него переносили из западного в восточный грот (о наличии или отстутствии подземного прохода между ними ничего невозможно сказать без детального обследования). Разумеется, нельзя сбрасывать со счетов и версию захоронения в восточном гроте (подобного тому, что было изучено карельскими археологами в Заонежье, в Пегреме, в похожей по конфигурации нише каменной глыбы{13}). В этом случае, опять же согласно традиционной мистериальной парадигме, путь смерти и воскресения предназначался душе умершего.

Нельзя исключить, что имели место все эти функциональные аспекты одновременно, и сейд использовался в различных ритуалах. Тем более, что на глубинном уровне они, безусловно, взаимосвязаны. В справедливости предложенной трактовки убеждает и сопоставление с единственным аналогичным (хотя и весьма приблизительно) памятником — вышеупомянутым карельским захоронением в нише каменной глыбы, самим фактом, что там было захоронение, а значит, глыба над ним так или иначе осмысливалась в контексте заупокойного культа. Впрочем, ниша в Пегреме находится не с восточной, а с северо-западной стороны глыбы, и глыба, хотя и близка по своим габаритам к сейдозерской плите-пирамиде, но имеет форму в целом округлую, неровную и в сущности никак не ориентированную по сторонам света.

Возможно, ориентация таких гротов не играла существенной роли, во всяком случае, в Заонежье той эпохи, когда было сделано захоронение. К счастью, эта эпоха (протосаамская) датируется довольно определенно, по обнаруженному каменному инвентарю и керамике. Это поздний неолит и развитый энеолит, вторая половина III — первая половина II тыс. до н. э., эпоха ямочно-гребенчатой и асбестовой керамики. Именно тогда на территории Карелии почитались скальные формации, зооморфные или антропоморфные, без каких бы то ни было следов искусственного воздействия{14}.

Правомерно предположить, судя по характеру заонежского захоронения и по безразличию к пространственной ориентации глыбы (в Заонежье, как и в Ловозерских горах, много скальных и валунных структур различной конфигурации, и есть из чего выбирать), что в это время на севере Фенноскандии имели место редукция древних религиозных представлений, забвение мистериальных парадигм. Действительно: ведь это была уже финальная стадия в развитии единой палеоарктической протокультуры; ямочно-гребенчатая керамика еще обнаруживает удивительное единообразие культуры гигантских регионов Северной Евразии, от Волго-Окского Междуречья до Ледовитого океана и на восток вплоть до палеоазиатских областей. Однако и распад этого гиперборейского единства уже был близок.

Означает ли это, что Сейд Кондиайна значительно старше заонежского памятника? На нынешнем уровне изученности обоих объектов ответить на такой вопрос затруднительно. Не исключено, что в Лапландии просто дольше сохранялись неизменными древние религиозные традиции, отобразившиеся в Сейде Кондиайна. О времени его сооружения в таком случае ничего конкретного сказать невозможно.

Впрочем, косвенные основания для древней датировки Сейда Кондиайна все же имеются. Летом 2002 г. в окрестностях Сейдозера работала киногруппа журналиста Сергея Ильина-Козловского, из Москвы, с Центрального телевидения. Был отснят показанный вскоре (по ОРТ 22 ноября 2002 г. и 5 февраля 2003 г.) фильм «Северная Атлантида», посвященный полярной концепции происхождения человечества и поискам следов гиперборейской протоцивилизации. В сценарии присутствовал оттенок скептицизма, однако финал фильма получился принципиально иным. Дело в том, что участники киноэкспедиции, встретив — как раз на нашей вараке и в ее окрестностях — каменные блоки правильной геометрической формы, откололи с их поверхности образцы для анализа.

Разумеется, эти блоки могли оказаться природными образованиями: геология здешних пород такова, что они часто раскалываются по прямоугольным контурам. Однако результат экспертиз (трассологических?), озвученный в фильме самими проводившими их учеными, был таким: каменные блоки обработаны человеческими руками приблизительно в IX–VIII тыс. до н. э.! Средствами компьютерной графики создатели фильма попытались изобразить, как могли выглядеть древние сооружения более чем десятитысячелетней давности, возвышавшиеся над Сейдозером. Конечно, эти реконструкции в известной мере — произведения искусства, а не научное свидетельство, но грандиозный купол (обсерватории?), безусловно, производит впечатление.

Естественно, это не датировка Сейда Кондиайна. Он мог быть сложен и из остатков древних построек, но спустя сколь угодно долгое время после их разрушения. Однако некую предварительную точку отсчета киноэкспедиция ЦТ несомненно поставила.

Для полноценных культурологических реконструкций религиозного смысла нашего сейда, при почти полном отсутствии вещественных аналогов, логично продолжить поиск схожих мифологических мотивов. С солярной мистерией сейдозерского памятника находится в очевидном родстве известный древнеяпонский (возможно, восходящий к праалтайским и ностратическим истокам) миф о нисхождении Аматэрасу, богини Солнца, в Космическую Пещеру, в результате чего земной мир погрузился во тьму. Этот миф может рассматриваться как воспоминание о полярной ночи в стране предков, как указание на полярный характер исходной мифологической системы. Применительно к Сейду Кондиайна такая параллель свидетельствует о женском облике солярного божества, переживающего смерть и воскресение; это подтверждает высказанное выше предположение о Солнечной Деве, Солнечной Богине древних Лапландских мистерий.

Может быть, уместно сравнить Сейд Кондиайна и со знаменитым гомеровским Гротом Нимф (или Пещерой Нимф, описанной в «Одиссее»). Кстати, зарубежными учеными исследовалась и географическая локализация его реального прототипа{15}. Он расположен в глубине небольшой межгорной долины, выходящей к морю и ориентированной почти точно на север. Ось север — юг является и его главным сакральным направлением, согласно тексту Гомера («Одиссея», XIII, 109–112; в переводе В. В. Вересаева):

Неоплатоник Порфирий (232– ок. 305) в трактате «О Пещере Нимф» соотносит ориентацию этого пещерного святилища с зодиакальным кругом (северный вход — со знаком Рака, а южный — со знаком Козерога) и с представлениями о трансмиграции душ: через северные врата души людей нисходят в мир становления, а через южные восходят к богам души бессмертных («О Пещере Нимф», 22–23). Это позднеантичное свидетельство могло отразить и более древние религиозно-мифологические парадигмы — наследие мистерий мегалитической эпохи. Вот как трактует гомеровский сюжет Рене Генон: «Врата людей» в Гроте Нимф — входные врата святилища, символизирующего Космическую Пещеру, традиционно соотносятся с летним солнцестоянием и с зодиакальным знаком Рака, а также с Малыми Мистериями западноевропейского эзотеризма. Врата выхода же — это «врата богов» и посвященных в Великие Мистерии, достигших состояния, более высокого, нежели просто человеческое; они соответствуют зимнему солнцестоянию и знаку Козерога{16}.

Однако вряд ли это означает, в сопоставлении Сейда Кондиайна с Гротом Нимф, что различная ориентация памятников по отношению к сторонам света указывает на их сущностное различие. Современные археоастрономы обычно пытаются максимально точно связать такие объекты с небесными светилами, истолковать полученный результат как гороскоп некоего датируемого события и соотнести с эти событием эпоху сооружения памятника. Привязка таких объектов к светилам, безусловно, существовала, но наверняка не была столь жесткой. В традиционном мировоззрении, подчиненном великим ритмам вечного возвращения, важно было указать главные, космические вехи; гороскоп сиюминутного события при этом был абсолютно никчемен и исключался в принципе, — и в древнеегипетских Зодиаках, и в мегалитах Севера.