Читать онлайн «Жатва скорби». Страница 25

Понимание того, что мирный период недолговечен, ширилось, однако, в партийных кругах и среди лиц, ответственных за охрану порядка. По словам одного московского наблюдателя, партия, особенно в низах, инстинктивно, подсознательно относилась к НЭПу с враждебностью[32]. Партийные активисты в деревнях, которые хорошо понимали четкие инструкции 1918–1921 гг., теперь недоумевали и не могли согласиться с перемирием с середняком и тем более кулаком. Действовали они часто соответствующим образом. Еще в 1924 году известный коммунист М. М. Хатаевич говорил, что у простых крестьян, да и у членов партии тоже, сложилось мнение, будто достаточно быть членом партийной ячейки, чтобы проводить реквизиции, или аресты, или конфискацию чего угодно без разрешения соответствующей инстанции. Он добавил, что трудно было определять, где кончалась партийная ячейка и где начинался трибунал, или милиция, или земельная комиссия[33].

Что касается крестьян, то их «отношение к советской власти никогда не было особо восторженным, если не считать некоторых бедняков, да и у тех восторг наличествовал далеко не всегда»[34]. Другие мужицкие слои воспользовались сложившейся ситуацией: в Сибири в 1925–1926 гг. кулаки создать собственную партию «Крестьянский союз» и для этого под петицией подписи нескольких тысяч человек.[35]

Ведущий сотрудник ГПУ Петерс писал открыто, что нельзя забывать: в условиях НЭПа нас все еще окружают наши враги[36]. А в секретном циркуляре от июня 1925 года уже говорилось: «Нам известно, что контрреволюционные организации и группы на Украине хорошо понимают, что ОГПУ вынуждено в настоящее время, можно сказать, пребывать в бездействии, продиктованном новой экономической политикой, а также правительственными соображениями более высокого порядка. То, что эта ситуация лишь временная, каждому из нас ясно. Поэтому ОГПУ не должно терять возможности разоблачать наших врагов с тем, чтобы нанести им сокрушительный удар, когда настанет для этого время».[37]

В систему подготовки «сил правопорядка» к этим чаемым временам входило прорабатывание чекистами инструкций по составлению списков «лиц, подозреваемых в контрреволюционной деятельности». Для Украины (в секретном циркуляре от февраля 1924 года) были перечислены такие категории особо опасных лиц и организаций.

Политические партии и организации

1. Все бывшие члены дореволюционных буржуазных политических партий,

2. Все бывшие члены монархических союзов и организаций (черные сотни),

3. Все бывшие члены Союза вольных хлеборобов (времен Центральной Рады на Украине).

4. Все бывшие представители дворянства и титулованные особы старой аристократии,

5. Все бывшие члены молодежных организаций (бойскауты и др.),

6. Все националисты всех мастей.

Чиновники и служащие, активно служившие царской власти

1. Чиновники бывшего Министерства внутренних дел: все чиновники Охранки (тайная полиция), полиции и жандармерии и т.д.,

2. Чиновники бывшего Министерства юстиции: члены окружных и губернских судов, присяжные заседатели, прокуроры всех рангов, судьи мировых и следственных судов, судебные исполнители, председатели окружных судов и т.д.

3. Все без исключения офицеры и младший командный состав бывшей царской армии и флота.

Тайные враги Советской власти

1. Все бывшие офицеры, младший командный состав и рядовые белых движений и армий, украинских петлюровских соединений, различных мятежных частей и банд, которые активно выступали против советской власти. Амнистированные советской властью исключения не составляют,

2. Все находившиеся на гражданской службе в отделениях и местных конторах белых правительств, в армиях Украинской Центральной Рады, в полиции гетманского государства и т.д.,

3. Все служители религиозных культов: епископы, православные и католические священники, раввины, дьяконы, церковные старосты, регенты, монахи и т.д.

4. Все бывшие купцы, лавочники и нэпманы,

5. Все бывшие землевладельцы, крупные земельные арендаторы (которые в прошлом использовали наемный труд), крупные ремесленники и владельцы промышленных предприятий,

6. Все лица, в числе родственников которых имеются находящиеся на нелегальном положении или ведущие вооруженную борьбу против советской власти в составе антисоветских банд,

7. Все иностранцы, вне зависимости от их национальности,

8. Все лица, имеющие родственников или знакомых за границей,

9. Все члены религиозных сект и общин (особенно баптисты)

10. Все старорежимные ученые и специалисты, особенно те, что до сегодняшнего дня скрывают свою политическую ориентацию,

11. Все лица, прежде судимые или подозревавшиеся в контрабанде, шпионаже и т.д.[38]

Довольно внушительная часть населения!

Кстати, разве не показательно, что 67 процентов расстрелянных по решению суда в 1923 году были крестьяне?![39]

Потеря партией прямого экономического контроля над советской деревней сопровождалась потерей ею и того, что еще сохранялось от прямого административного контроля на местном уровне.

Старая община оставалась по преимуществу подлинным центром экономической власти в новой российской деревне. Партия часто выражала недовольство подобной «двойственностью власти», но фактически местные советы всегда были значительно слабее, чем местные же общины.

Сельский совет избирался в те годы взрослым населением в соответствии со всеобщим избирательным правом, но с самого начала он контролировался властями как рычаг «диктатуры пролетариата в деревне»[40]. Даже советские источники не скрывают, что все решения предварительно «готовились» председателем – неизменно ставленником партии. Когда анализируешь списки членов окружных и сельских партячеек, ясно видишь, что многие активисты переводились в села извне или долго пребывали в чужих районах и вернулись в села лишь по решению партии. «Преданные» же деятели из числа местных жителей в большинстве своем оказывались бездельниками – исключение составляют сельские учителя, но этих насчитывалось немного[41].

Но с течением времени середняки и более зажиточные «элементы» добились доступа к власти и в сельских советах. С этого момента община, осуществлявшая после революции уравнительный передел, а потом занимавшаяся решением тех сельских дел, где не требовалось мер принуждения, стала доминирующим фактом деревенской жизни. Советы являлись исполнительным органом общин при выполнении теми некоторых бюрократических функций[42]. В 1926 году 90 процентов дворов входили в общины, и последние «на деле управляли всей хозяйственной жизнью в селах».[43]

Участвовать в сходах мог каждый член двора, достигший восемнадцати лет, и каждый участник схода мог голосовать. Но практически, как и раньше, голосовали только главы хозяйств. Даже в советском земельном кодексе фиксировалось, что кворум схода должен состоять не из большинства, а лишь из «половины представителей крестьянских дворов»[44].

Только в 1927 году советская власть предприняла серьезные шаги, чтобы дать больше реальной власти в деревнях местным советам (и заодно очистить их от нежелательных ей элементов). Но все понимали, что вопрос о том, кто реально будет управлять деревней, упирается в размеры влияния общины. Молотов сказал на Пятнадцатом съезде, что кулаки, изгнанные из советов, «пытались окопаться в общине (реплика Кагановича: „Правильно!“). Сейчас мы, наконец, выбьем их из этих последних окопов».

Но, повторим еще раз, кто они были, эти кулаки? Вопрос важный – именно попытки определить природу классового врага в деревне и подсчитать его численность в конечном итоге завершились гибелью миллионов людей.

Если сформулировать одной фразой, то кулачество как экономическая категория явилось чистой выдумкой партии. Выше говорилось (в главе о военном коммунизме), что именно Ленин переосмыслил этот исторически сложившийся термин и обозначил им выдуманный «новый класс» в деревне. Это иногда признавалось даже большевиками. В опубликованной в 1925 году брошюре Бухарин стал проводить различие между «зажиточным хозяином постоялого двора, сельским ростовщиком, кулаком» и, с другой стороны, преуспевающим земледельцем, который держал несколько наемных работников. Последнего он кулаком не считал[45]. А.П.Смирнов, нарком земледелия СССР, тоже пытался исключить преуспевшего мужика из той семантической путаницы, куда втянул его Ленин. Он указывал, что в собственном смысле слова «кулак» есть тип дореволюционного эксплуататора, который после революции практически исчез из жизни[46]. В аналогичной ситуации Милютин (первый ленинский нарком земледелия) спрашивал: «Что такое кулак? Пока что нет ясного, четкого определения роли кулака в процессе расслоения деревни»[47]. Такого определения так никогда никто и не сделал.