Читать онлайн «Призвание варягов. Норманнская лжетеория и правда о князе Рюрике». Страница 37

Матрилатеральная традиция известна и в истории древнехеттского царства (около 1650–1500 гг. до н. э.). Сохранились сведения о том, что в круг кандидатов на царский престол входил царевич, в первую очередь, но при его отсутствии – сын или муж сестры царя [83] .

Мифы о родоначальнике римлян Энее сохранили много интересных сведений о том, как расценивалась в древности матрилатеральная традиция относительно института власти. Эней был сыном земного царя Анхиса, правителя дарданов, и божественной матери Афродиты Энеады, именем которой он и был назван. Таким образом, божественное происхождение Энея, обеспечивавшее его особый статус, велось по материнской линии, в отличие, например, от критских царей, где божественным предком являлся мужской предок. Согласно мифам, созданным начиная с VI века до н. э., Эней с частью дардан переселился за море в Гесперию (Италию), в Лаций. В Лации он был с почетом принят местным царем Латином, женился на его дочери Лавинии и основал город, названный ее именем.

В 1958–1959 гг. археологические раскопки вскрыли у устья Тибра руины древнего города в том месте, где по преданию находился Лавиний. Имя города было засвидетельствовано надписями. После гибели Латина Эней стал правителем объединенного народа аборигенов и троянцев-дарданов, получившего новое имя латинов в честь предыдущего правителя. В мифах об Энее отчетливо видна трактовка правовой мыслью древности тех юридических оснований, благодаря которым правитель, пришедший «со стороны», мог становиться легитимным правителем у другого народа, только став членом правящего рода. Подобную возможность ему предоставлял брак с местной правительницей (миф об Энее и карфагенской царице, основательнице Карфагена Дидоне) или брак с дочерью местного правителя (миф об Энее и Лавинии). Приведенные примеры наводят на мысль о том, что в начале римской эпохи в вопросах преемственности власти как мужская линия наследования, так и женская выполняли важную роль в деле поддержания преемственности власти.

Выше упоминался пример из истории Восточной Европы о родоначальнике династии скифских царей Таргитае. И там на очень ранней исторической стадии мы также находим традицию передавать власть в рамках правящего рода на основе амбилинейности, т. е. материнской и отцовской линий, поскольку Таргитай получил власть над боресфинитами как внук своего деда по матери. Для нас важно отметить, что и в данном примере из ранней истории Восточной Европы (согласно легенде, со времен первого царя Таргитая до вторжения в Скифию Дария – род. 558 до н. э. – прошло не больше 1000 лет, т. е. история первой скифской династии, получается, относится к XVI в. до н. э.) мы видим, что материнская и отцовская линии наследования и в династии скифских царей играют важную, но различную роль в организации верховной власти. Наследованием с материнской стороны освящается начало новой династии, обусловленной тем, что ее основатель и родоначальник приходит «со стороны», а последующий счет родства в его, так сказать, «рабочем» проявлении ведется по отцовской линии.

Традиция придавать особо высокий статус материнскому или женскому божеству запечатлелась в мифах и других памятниках фольклора многих народов нашей страны. Сохранились во множестве следы древнейших культов двух Небесных или Подземных Хозяек и Великой Матери Мира, которая в мифах народов Севера известна как Мать и Хозяйка Вселенной, а в русской традиции как Медной горы Хозяйка или просто Хозяйка. Эта традиция документируется также материалами изобразительного характера, сохранившимися в русской вышивке. Там ученые выделяют так называемые трехчленные композиции, включающие женскую фигуру в центре, часто несоразмерно крупную и декорированную ритуальной орнаментикой, и две мужские фигуры по бокам или у ног ее в роли «прибогов» – служителей богини. Эта сакральная «триада» русской вышивки имеет очень глубокие корни на территории Восточной Европы. Сходные изображения Великой Богини и предстоящих ей жрецов были известны еще в скифо-сарматском мире, что говорит о преемственности сакральных традиций у народов Восточной Европы и о том, что древнерусская традиция явилась на каком-то этапе их прямой восприемницей.

Названная композиция является постоянным сюжетом в русской северной вышивке ритуального характера, которую исследователи называют «полотняным фольклором». Б.А. Рыбаков отмечал, что весь Русский Север – от Пскова на западе до обширных архангельских краев на востоке – изобилует полотенцами с устойчивой ритуальной сценой: в центре – женская крупная фигура (часто с поднятыми к небу руками), а по сторонам ее – два всадника, тоже нередко с поднятыми к небу руками. У женской фигуры обычно в руках бывают птицы – символ неба. Нередко голова богини оформлялась как солнечный диск с короткими лучами, расходящимися во все стороны, иногда огромный солярный знак покрывал почти всю середину женской фигуры, что подчеркивало сакральную природу изображения. В русском средневековом поучении под названием «Слово святого Григория (Богословца) изобретено в толцеях о том, како първое погани суще языци кланялися идолом и требы им клали; то и ныне творят», предположительно датируемом XII в., порицался обычай поклонения женским идолам: «кланяются написавше жену в человеческ образ», что убедительно разъяснялось Б.А. Рыбаковым как поклонение вышитым изображениям («писать шелком») [84] .

Интересны в этом контексте заключения крупнейшего российского лингвиста О.Н. Трубачева, сделанные им при исследовании индоарийского языкового субстрата северного Причерноморья. О.Н. Трубачев вычленяет в племенных названиях меотов, савроматов («женовладеемом племени») значение «материнский», или «женский, принадлежащий женщине», что он связывает с древним культом матерей в этом регионе [85] . Исключительную роль женского божества в истории народов Восточной Европы еще в скифское и киммерийское время отмечал известный исследователь античности М.И. Ростовцев: «Предание об амазонках на берегах Азовского моря, об их связи с савроматами, несомненно, обусловлено тем, что ряд сидевших здесь в позднейшее время племен сохранил в своем строе исключительную роль женщин, выступающих не только как воительницы, но и как предводительницы и воинственные царицы целых племен… Культ великого женского божества столь же характерен для всего алародийского (хеттского. – Л.Г.) мира, сколь типичен он и для всего Приазовья и Тамани» [86] . Здесь хочется отметить, что история этих древних воинственных цариц и богинь Приазовья и Тамани изучена весьма слабо, а уж женское божество северного «полотняного фольклора» не изучено даже и в малой степени.

Конунг Гюльфи приветствует Одина (by Hugo Hamilton)

На VII Конгрессе этнографов и антропологов России в Саранске (2007 г.), где я выступала с докладом на тему о термине «мати» для обозначения сакральности и старшинства в древнерусской традиции и, соответственно, о культе женского божества, отразившегося в этом термине, одна коллега из Архангельска спросила, есть ли у меня объяснение тому факту, что в древнерусской фольклорной традиции Севера «везде женщина», т. е. женский образ выступает как фигура сосредоточения всей системы мифо-поэтического мышления. Мне пришлось ответить, что догадки по этому поводу у меня есть, однако развернутого ответа нет ни у меня, ни у какого-либо другого исследователя.

Особенностью древнерусской мифо-поэтической традиции является то, что великие древнерусские богини древности в большинстве своем остались анонимны, величаемые как Хозяйка, Дева, Владычица, что имеет свое объяснение. С одной стороны, такие имена всегда табуировались, не произносились вслух и обозначались иносказательно. С другой стороны, тема древнерусских богинь в плане сакральной традиции древнерусской истории, как уже было сказано, мало привлекалась к исследованию, хотя и являет собой большую культурно-историческую проблему. Ее раскрытию следует посвятить отдельные труды, здесь же к ней пришлось обратиться для того, чтобы показать, что традиция наследования власти по материнской / женской линии имеет глубочайшие корни в Восточной Европе, а древнерусский этнографический материал обнаруживает прямую преемственность с культами древнего великого женского божества Восточной Европы. Сохранность этой традиции в русской династийной практике, а следовательно – ив народной памяти XVI–XVII вв. подтверждает глубину ее корней в русской истории.

Традиция передачи власти по материнской линии, которой обычно освящалось начало новой династии, наследуется и династией Романовых. Почему же с таким ожесточением отрицаются норманнизмом источники, согласно которым летописный Рюрик стал основателем новой династии через свое родство по матери?

Дискуссии в связи со Сказанием о призвании Рюрика с братьями в работах норманнистов пытаются представить как спор об этнической принадлежности Рюрика. При этом заявляется, что для исследования древнерусского политогенеза вопрос об этнической принадлежности этого героя совершенно неважен. – Какое, дескать, имеет значение, кто был папа у Рюрика?! Справедливое заявление, если бы спор шел именно об этом. Однако спор-то идет совсем о другом: авторы, протестующие против «пережевывания этноопределительной жвачки» (см., например: Мельникова Е.А. Ренессанс средневековья // Родина. 2009. № 5) в варяжском вопросе, передергивают карту, хотя, возможно, не всегда осознанно.