Читать онлайн «Жак де Моле: Великий магистр ордена тамплиеров». Страница 54

На что члены комиссии ответили ему, что довольствуются судом над еретиками. Заметив присутствие в зале Гильома де Плезиана, который вошел в зал самовольно, без разрешения членов комиссии, Жак де Моле попросил дозволения поговорить с ним. Похоже, между Плезианом и великим магистром существовало какое-то взаимопонимание, если только сочувствие королевского советника не было притворным. Последний посоветовал Жаку де Моле остерегаться противоречить прежним признаниям. Тогда Жак де Моле, чтобы «не упасть на голову»,[600] попросил двухдневной отсрочки на размышление, которую комиссия ему предоставила.

Никаких сомнений, что в этот момент Жак де Моле подумал об отпущении грехов, данном кардиналами в Шиноне. Предостережение Гильома де Плезиана, вероятно, имело к этому отношение: понятие «повторно впавший в ересь» витает в воздухе, и пусть Моле имеет в виду эту угрозу.

Много дискутировали по поводу того, что означает удивление Жака де Моле при чтении его показаний в Шиноне. П. Виолле даже вообразил, что протокол этих признаний был целиком сфальсифицирован кардиналами ради блага Моле: в действительности тот якобы продолжал отпираться от прежних признаний, что немедленно должно было навлечь на него те неприятности, о которых ему напомнил Гильом де Плезиан в приватной беседе во время допроса 26 ноября. Чтобы вывести его из затруднительного положения, Фредоль и Сюизи якобы сфабриковали подделку.[601] Это объяснение притянуто за уши, и Ж. Лизеран опроверг его.

Момент был капитально важным. Он оказался переломным в поведении Жака де Моле, что стало понятно через два дня, когда тот снова явился на суд.

Насколько он колебался 26 ноября, настолько 28-го он проявил твердость.[602] Как раз «беспричинное» вмешательство Гильома де Ногаре, тоже прошедшего через зал без приглашения комиссии, на миг смутило его. Когда его снова спросили, хочет ли он защищать орден, он ответил: он — бедный неграмотный (не знающий латыни) рыцарь, и, поскольку он понял, что право судить его оставил себе папа, то комиссии он ничего больше не хочет говорить. Жак де Моле намекал, конечно, на тексты, которые ему прочли два дня назад, и на процедуру, начатую в силу буллы «Рааепз гшзепсогсНат». Поскольку члены комиссии настаивали, он четко ответил, что не хочет защищать орден, что полагается на папу и просит комиссию способствовать, чтобы он, Моле, как можно скорее предстал перед своим судьей, «ибо только тогда он, в меру своих сил, скажет государю папе то, что послужит к чести Христа и Церкви».[603]

Но, чтобы «облегчить свою совесть», он изложил членам комиссии три факта, имеющие отношение к ордену Храма. Нет ни одного ордена, где бы места отправления культа, декор и сам культ были бы столь прекрасны, места бы столь хорошо содержались, а культ столь хорошо отправляли; нет ни одного ордена, где подавали бы столько милостыни; и нет ни одного ордена, который пролил бы столько крови в защиту веры. Члены комиссии возразили, что все это замечательно, но без веры отнюдь не служит спасению души. На что Жак де Моле «ответил, что это верно и что сам он воистину верит в Бога, и в Троицу, и во все прочие догматы католической веры, и что есть единственный Бог, единственная вера, единственное крещение и одна-единственная Церковь, и что, когда душа отделится от тела, станет ясно, что хорошо и что дурно, и всякий узнает то, о чем ныне идет речь». Безупречно ортодоксальное кредо и, может быть, уже вызов на Страшный Суд перед Богом, обращенный к тем «развращенным людям», которых он в загадочной форме обличал два дня назад.[604]

После этого заявления и вмешался Гильом де Но-гаре, процитировав хроники Сен-Дени (он ссылался на «Большие французские хроники», но выяснено, что этих слов там нет), где рассказывается, что еще Сала-дин обличал орден Храма в содомии и отступничестве. Смутившись, Жак де Моле ответил, что никогда не слышал об этом, и как раз упомянул пример Гильома де Боже, который заключил перемирие с султаном, однако с целью спасти то, что еще можно было спасти. Наконец великий магистр попросил, чтобы ему наконец дозволили регулярно посещать мессу и предоставили капеллу и капеллана.

Перелом произошел. Жак де Моле нашел ход, который он счел верным средством выбраться из ловушки, в которую угодил после своих признаний в октябре 1307 года. Больше он не будет говорить. Но, замолчав таким образом, он не включится в ту глубинную волну, которая весной 1310 г. оживит надежду тамплиеров и пошатнет здание обвинения.

В последний раз приведенный на заседание комиссии 2 марта 1310 г., Жак де Моле не отступил от позиции, занятой им 28 ноября: он будет говорить только перед папой. Члены комиссии обоснованно заметили ему, что он смешивает два процесса: папа будет судить его лично; они уполномочены судить орден; отказываясь говорить перед ними, он выражает сомнение в их легитимности. Моле был не единственным, кто смешал эти процессы. Архиепископ Сансский Филипп де Мариньи, осудив как повторно впавших в ересь и послав на костер пятьдесят четырех тамплиеров в мае того же года, намеренно пошел на такое же смешение: сделав признания перед епархиальными комиссиями или, может быть, даже раньше, в 1307 г., перед инквизиторами, они потом, перед папской комиссией, отказались от этих признаний. Приговор был незаконным, но Мариньи, Ногаре и королю было на это наплевать.

Представ перед папской комиссией того же 2 марта, Гуго де Перо, Жан дю Тур, Жоффруа де Гонневиль и некоторые другие нотабли ордена Храма подтвердили свои первые показания и отказались защищать орден.

Таким образом, Храм был предан его нотаблями, а тамплиеры покинуты их вождями.

Более Жак де Моле не предстанет лично перед кем бы то ни было; его имя исчезнет из протоколов папской комиссии, во всяком случае, в качестве обвиняемого (потому что тамплиеры, которых продолжат допрашивать до самой весны 1311 г., в показаниях будут его упоминать). Папу он никогда не увидит. Он перестал быть действующим лицом драмы, которая продолжалась. Его снова увидят через четыре года, когда его орден уже будет распущен.

Прежде чем перейти к этому последнему акту в жизни Жака де Моле, надо попытаться понять его позицию или, скорее, его позиции в 1307-1310 годах. Понять и объяснить их, заранее отказавшись от плоских морализаторских оценок, которыми изобилует историография ордена Храма:[605] был ли он дураком, ограниченным человеком, трусом и т.д.? Конечно, это надо учитывать, но проблема не в этом. Жак де Моле был великим магистром ордена, который король Франции однажды решил уничтожить, который папе не удалось защитить и который он сам, Жак де Моле, не смог спасти.

Почему?

Переменчивость позиции Моле в ходе этих допросов не может не интриговать. Чтобы попробовать ее объяснить, сначала надо ответить на некоторое количество вопросов.

Ожидал ли Жак де Моле удара со стороны короля? Нет. Он был убежден в невиновности своего ордена, в том, что имеет место недоразумение и что папское расследование выявит истину. В этом одна из причин пассивности тамплиеров во время ареста: королевские агенты очень настаивали, что действуют по приказу короля и папы, хотя это было ложью. В Пуатье тамплиеров, находившихся при папском дворе, Гуго де Перо и еще человек пятнадцать, арестовали и заключили в королевскую крепость Лош,[606] но тамплиерский персонал, прикомандированный к курии, — кубикулярия Климента V, Джа-комо ди Монтекукко, магистра провинции Ломбардия, и казначеев папы, — не побеспокоили; письмо одного из них, датированное ноябрем 1307 г. и адресованное там-плиерскому командору Аско, показывает, что они находились при папе.[607] А ведь последнего не было в Пуатье, даже когда происходили аресты; он вернулся в город и провел заседание консистории 15 октября; потом он постарался успокоить тревогу тамплиеров, находившихся на его службе, и прежде всего посоветовал им не пытаться бежать. Судя по письму казначея, кубикулярий от имени всех подтвердил доверие понтифику:

Святой отец, мы не боимся, потому что Вы желаете нас защитить и сохранить справедливость и потому что мы, братья Храма, — добрые христиане, католики и тверды в вере. Во все времена братья Храма умирали и попадали в плен к сарацинам за католическую веру, и они это делают поныне. И мы не страшимся смерти, потому что орден создан уже добрых 190 лет назад. И ежели бы происходили дурные дела, не могло бы статься, чтобы иные о том не знали.[608]

Автор того же письма также сообщает: один оруженосец, прибывший из Парижа, рассказал ему, что у Жака де Моле была возможность бежать, но тот отказался.[609] Опять-таки письмо передает этот рассказ в форме прямой речи, и я приведу его, хотя его содержимое меньше похоже на правду, чем пересказ слов кубикулярия: