Читать онлайн «Повседневная жизнь Берлина при Гитлере». Страница 12

Неподалеку от Цейхгауза располагается знаменитый остров музеев с его греческими храмами, образующими немецкий Акрополь (правда, лишенный настоящего холма). Напротив острова находится королевский дворец, который доминирует, по крайней мере в архитектурном плане, над столицей. Здесь еще чувствуется влияние итальянского Ренессанса. Несмотря на позднейшие барочные пристройки, этот немецкий Версаль, насчитывающий 1200 помещений и имеющий свой Люстгартен, «увеселительный сад», может считаться самым красивым архитектурным памятником Северной Германии. Геббельс устраивал здесь грандиозные праздники (они мало ценились нацистами, но зато привлекали множество посетителей), во время которых лакеи в напудренных париках держали зажженные факелы и прислуживали гостям, ужинавшим за богато сервированными столами, на открытом воздухе.

Другие традиции старой Германии поддерживались на Унтер ден Линден (берлинских Елисейских Полях), хотя власти относились к этому с некоторым подозрением. У Нойе Вахе, здания кардегардии, имеющего форму античного храма, прусский военный духовой оркестр играл то самое «таратара», которое когда-то так радовало сердца кайзеров. Ветераны войны 1914–1918 годов, которые пока бойкотировали нацистские парады, объясняли здесь своим детям, что еще живы традиции прусской молодежи, воспитывавшейся в приверженности порядку, в дисциплине и послушании. Берлин оставался городом, привязанным к своему прошлому. Со времени первых гренадеров короля-солдата Фридриха II, друга Вольтера и энциклопедистов, здесь культивировали «гусиный шаг», рефлексивное сгибание ноги в колене, превосходное упражнение для придания гибкости мускулам, заключавшееся в том, что солдат, держа корпус прямо, марширует, резко выбрасывая вперед, до уровня талии, попеременно правую и левую ноги, не сбиваясь и не обнаруживая излишней суетливости.

Воєнная наука, железная дисциплина — вот чему хотели бы обучить старики из рейхсвера новые поколения солдат, которые, увы, были вынуждены приносить присягу Гитлеру. Если отвлечься от людей в нацистских униформах, которых с годами становилось все больше, можно было бы сказать, что зеленый центр Берлина с его статуями, дворцами и триумфальными обелисками оставался Марсовым полем, гигантским военным плацдармом. Даже молодые матери, толкая свои коляски, напевали военные мелодии, которые здешним младенцам нравились больше, чем бутылочки с сосками…

Из всех нацистских лидеров Геринг был ближе других к этой традиционной Германии. Он имел более благородное происхождение, чем Геббельс, Гесс, Гиммлер, Лей и Гитлер. Выдающийся летчик времен Первой мировой войны, служивший в «Эскадрилье Рихтхофена», весьма популярный в международном сообществе авиаторов, он всегда отличался склонностью к авантюризму. В нацизме его привлекали три возможности: удовлетворить свое желание взять реванш за версальское унижение, играть ключевую роль в государственном управлении и одновременно лично обогащаться. Действуя в духе вагнеровских персонажей, он похитил некую шведскую героиню, Карин, из ее шведского замка. Циник, маргинал, наркоман, мегаломан, скрывающийся под маской добродушного гуляки, он очаровал Гитлера, по натуре своей мелкого буржуа, и тот прощал ему всё, тогда как Рем, грубый солдафон, в свое время «просиживавший штаны» в окопах под Верденом, так никогда и не сумел завоевать сердце фюрера, хотя в их характерах были сходные черты: жестокость, коварство, хладнокровие, железная воля, смелость. Геринг помог своему другу Адольфу, которого считал равным себе, легальным путем завоевать власть, уничтожить штурмовиков и коммунистов. Однако этому сыну богатого колониста из немецкой Африки,[76] просуществовавшей до 1918 года, не было никакого дела до социальной революции. Эти два человека, Гитлер и Геринг, превосходно дополняли друг друга. Оба они обладали проницательностью, и толстяк Герман внушал доверие тем, кто не очень-то полагался на худого Адольфа.

Когда Геринг превратился в немецкого Хёрста и обосновался на вилле «Каринхалле», названной в честь его незабвенной возлюбленной[77] и наполненной несметными сокровищами, когда приобрел привычку перебирать в своих карманах рубины и изумруды и стал посылать агентов во все страны Европы, чтобы они покупали для него еврейские коллекции и сокровища Лувра, Гитлер по-прежнему прощал ему всё. Геринг часто предавался размышлениям в этом своем дворце, построенном в северной части Берлина, на берегу озера, среди вязов и сосен; он также любил устраивать здесь приемы и принимал своих гостей с императорской щедростью, одетый в костюм Зигфрида. Всегда легко доступный для иностранных послов, для авиаторов со всего мира, он имел свои спортивные залы, стадионы, залы для приемов и даже соборы. И среди всех этих излишеств у него имелась келья, в точности скопированная с кельи святого Иеремии, какой она изображена на гравюрах Альбрехта Дюрера! Геринг, который одновременно был премьер-министром Пруссии, имперским министром авиации, председателем рейхстага, координатором экономических мероприятий по подготовке Германии к войне,[78] директором концерна «Герман Геринг верке», рейхсмаршалом (это он-то, в войну дослужившийся только до капитана!), инициатором создания гестапо и первого концентрационного лагеря (Канарис старался не замечать его, как и он — Канариса), обожал забираться на гигантскую фисгармонию и оттуда управлять, на радость своим маленьким племянникам, миниатюрной железной дорогой. Посол Франции и посол Соединенных Штатов застыли в изумлении, когда однажды он предложил им принять участие в этой игре.

Берлинцы беззлобно посмеивались над страстью Геринга к медалям. «Дядя Герман» был очень популярен, хотя нередко становился жертвой их иронии. В нем видели воплощение славного Гаргантюа, добродушного Гулливера. В Берлине любят толстяков: здесь лишний вес воспринимается как синоним радости, как доказательство хорошего характера его обладателя. У себя в «Каринхалле» Геринг, который вскоре после смерти своей шведки женился во второй раз на дородной актрисе,[79] осуществил наконец еще одну свою мечту, что потребовало участия гостей из многих стран: он устроил грандиозный «нордический» праздник, праздник авиации! Берлинцы, приглашенные во дворец своего Нерона, восхищались его сказочными коллекциями. Даже Петр Великий не мог бы превзойти это великолепие. Финские всадники, в меховых шапках и с копьями в руках, охраняли ворота поместья. На поверхности озер покачивались «ладьи викингов», в парках разыгрывались поединки средневековых рыцарей. Однако вилла «Каринхалле» не могла вместить всех приглашенных, и грандиозный обед происходил в «белом зале» старого императорского дворца, занятого по этому случаю Герингом. После обеда гостей повезли в экипажах в прусский ландтаг, который, словно по мановению волшебной палочки, вдруг превратился в изысканный клуб немецких авиаторов. Лорд Галифакс, который приехал в Берлин в сопровождении фон Нейрата, немецкого министра иностранных дел, рассказывал потом, что ему показалось, будто он перенесся в эпоху Екатерины Великой. Он не скрывал своего энтузиазма и окончательно уверился в том, что войны с Германией никогда не будет.

Муссолини прибыл в Берлин, чтобы подготовить будущий «Стальной пакт».[80] Этот визит дуче, прекрасно информированного о тайных планах нацистов, не остался без последствий. Ни подозрительность по отношению к Гитлеру графа Чиано, министра иностранных дел Италии, в то время еще пользовавшегося большим влиянием, ни аналогичные чувства итальянского посла в Берлине не смогли ничего изменить. 20 апреля 1936 года берлинцы присутствовали на первом собственно военном параде, состоявшемся в нарушение Локарнских соглашений, — параде третьей танковой бронедивизии, насчитывавшей 500 танков и имевшей пушки калибра 77 и 105 миллиметров, которые пробуждали патриотический энтузиазм толпы в такой же степени, что и зенитные орудия в брезентовых чехлах, бронеавтомобили, трехместные мотоциклы с коляской, саперные мосты и пр. Это было уже нечто совсем другое, чем орда коричневорубашечников с факелами, полицейскими дубинками и длинными ножами. Все присутствовавшие прекрасно понимали, что происходит. Новая дивизия производила впечатление настолько гибкого и целостного организма, что японский посол, вслед за дуче, вдруг ясно осознал: он видит перед собой ядро грозной армии, которая будет сформирована уже в ближайшие годы, а затем, может быть, поведет решительную и победоносную войну.