Читать онлайн «Воспоминания последнего Протопресвитера Русской Армии и Флота (Том 2)». Страница 56

Одновременно с этим политиканство работало вовсю. Все, кому было что и кому нечего было делать, обсуждали и критиковали и стратегию, и политику, при чем, каждый хотел, чтоб Деникин, Драгомиров и другие, стоящие у власти, мыслили и поступали так, как ему казалось лучшим. Драгомиров был забросан проектами, как надо устраивать Россию. В Екатеринодаре шаталось без дела множество генералов, старших по службе Деникина и большинство его сотрудников. Каждый из них считал, что он заслуженнее и потому не хуже, умнее Деникина, - это еще более усиливало и без того сложный {326} и бурный аппарат этой говорильни, приносившей много зла и едва ли дававшей какие-либо добрые плоды.

Насколько я разобрался в отношениях старших чинов Добровольческой Армии между собою, они были таковы.

Наибольшим влиянием на ген. Деникина пользовался начальник Штаба, ген. И. П. Романовский, в свою очередь, очень прислушивавшийся к "кадетам", среди которых первую роль играли Н. И. Астров и M. M. Федоров. Драгомиров и Лукомский боялись влияния на Романовского "кадетов" и не одобряли влияния последнего на Деникина. Лукомский прямо говорил про себя, что он не в чести у Главнокомандующего, который считает его слишком правым.

В Особом Совещании - своего рода Государственном Совете при ген. Деникине - главную роль играли кадеты благодаря своей сплоченности и политической грамотности. Как я узнал после, ген. Романовский на поставленный ему вопрос: почему он с кадетами ?- ответил :

- Да, я прислушиваюсь к голосу кадет и пользуюсь ими, но кто ж в этом виноват? Когда нам нужна была поддержка, кто ее нам оказал? И правые, и левые только травили нас. Кадеты же были с нами. Я знаю недостатки кадетской партии, я сам совсем не кадет, но в данную пору кадетская партия наиболее государственно мыслит, и мы не можем не пользоваться ею.

К сожалению, надо сказать, что ни в гражданских, ни в военных кругах ген. Деникин особой любовью не пользовался.

Кроме его замкнутости, этому в сильной степени способствовало следующее обстоятельство. И офицерство, и все чины Добровольческой Армии, и сам ген. Деникин влачили нищенское существование. Жизнь вздорожала, ценность денег упала, - требовались для приличного существования большие оклады.

Кубанский Атаман в конце 1918 г. получал 5 тысяч рублей в месяц, {327} при всем готовом, а ген. Деникин в это самое время имел тысячу с небольшим в месяц, без всего готового. Его помощники - еще меньше. Чиновники и офицеры получали крохи. Нужда всюду остро заявляла о себе. В феврале 1919г. жена ген. Романовского говорила мне:

- Вот отнесу серебряный чайник, продам его, а потом не знаю, как будем жить.

Жена ген. Лукомского терялась в догадках: где добыть денег, чтоб сшить новый костюм сыну, который вырос из старого. Сам ген. Деникин летом 1919 г. ходил в теплой черкеске. Когда его спросили, почему он это делает, он ответил:

- Штаны последние изорвались, а летняя рубаха не может прикрыть их.

Все обвиняли ген. Деникина в скупости. Между тем, скупость Деникина вызывалась его поразительной честностью и опасением, как бы потом не обвинили его в расточительности. Но толпа видела крохотные оклады, особенно заметные при сравнении их с Донскими и Кубанскими окладами, испытывала нужду и не замечала чудной души, прекрасных порывов, кристальной честности Деникина. Кроме того, к нему - солдату, ранее стоявшему далеко от государственных дел и теперь сразу столкнувшемуся со всеми областями и отраслями государственной жизни, предъявляли самые строгие требования: чтобы он был в курсе всего и всегда принимал безошибочные решения.

Вот, вследствие всего этого, все, кому не лень было, критиковали Деникина. Одни вздыхали по Корнилове; другие тосковали по Алексееве; третьи, как ген. Г. M. Ванновский, всех ругали, очевидно - не договаривая, что они устроили бы всё, если б дали им всю власть; четвертые указывали на Колчака: его бы, мол, сюда! А когда у последнего начались удачи, тогда все заговорили: вот кто спасет Россию! Нашему теляти волка не поймати. У нас ничего не выйдет. Помог бы хотя Бог отбиться, а то припрут большевики к морю, - куда {328} тогда денешься? И был момент, когда многие бросились изучать карту: куда и как бежать? От желающих же пробраться к Колчаку отбою не было.

Несомненно, все эти толки и пересуды доходили до Деникина и, конечно, не могли радовать его: страдал он от своего тыла не меньше, чем от неприятеля. Тыл всегда один и тот же: малодушный, трусливый, корыстный и завистливый, жалкий фразер и сплетник. Всё это, однако, не мешало Деникину оставаться полным распорядителем судеб территории, занятой его войсками. Диктаторская власть находилась в его руках. Особое Совещание фактически было только совещательным органом при нем. Окончательные решения принимались им.

{329}

Церковное дело. Собор в Ставрополе. Высшее Церковное Управление

Как я уже заметил, высшей церковной власти в крае не было. Связь с Патриархом порвалась. Каждая епархия жила своею жизнью. Вопросы, превышающие компетенцию епархиальной власти, или решались на свой страх епископами, или оставлялись без разрешения. Некоторые церковные вопросы восходили до Деникина. Тогда спрашивали мое мнение. Я стал юрисконсультом по всем духовным делам. Получилось странное явление: огромная территория, почти весь юго-восток России, с несколькими епархиями оказалась без высшей церковной власти, которая одна могла бы и направлять, и исправлять церковную жизнь. Необходимость ее была очевидна. Но одни из архиереев не замечали такой необходимости, а другие даже довольны были тем, что они теперь полновластные, никому не подчиненные владыки. Я решил приложить все усилия, чтобы положить конец этой ненормальности.

В начале февраля 1919 г. я доложил Деникину о необходимости организовать высшую церковную власть. В конце февраля мне удалось убедить его. Кажется, 2 марта было подписано Деникиным письмо на имя Донского архиепископа Митрофана, которого Деникин просил: созвать совещание из епископов территории и членов епархиальных советов, по два от каждый епархии. Одновременно с этим Деникин послал телеграмму Одесскому митрополиту Платону, приглашая его прибыть в Новочеркасск на совещание. Письмо архиеп. Митрофану было {330} послано почтой, а я 3-го марта выехал в Новочеркасск, чтобы убедить архиеп. Митрофана в необходимости такого совещания. Я опередил письмо. В личной беседе со мной архиеп. Митрофан к идее совещания отнесся очень сочувственно. Мы назначили 20 марта днем созыва совещания. Я уехал уверенным, что моя миссия удалась.

Между тем, по странной причине, посланная 3-го марта, бумага Деникина пришла в Новочеркасск только 14-го, и вместо согласия на созыв совещания, Деникин получил от арх. Митрофана сообщение, что 20-го марта совещание не может быть созвано, за поздним получением бумаги, и его надо отложить до Фоминой недели. Я же, по возвращении из Новочеркасска, с согласия Деникина, сообщил арх. Митрофану, что, кроме указанных в бумаге от 2 марта лиц, следует вызвать на совещание еще всех, пребывающих в Одессе, архиереев и членов Всероссийского Церковного Собора, находящихся на территории, занятой Добровольческой Армией.

Я был убежден, что и тех, и других окажется не так уж много, а авторитет совещания от участия их увеличится. Архиеп. Митрофана увеличение членов совещания испугало: он решил, что может съехаться до 200 членов (по-моему, их не могло набраться более 60). А тут еще начались сторонние влияния. На архиеп. Митрофана в это время сильно влиял архим. Григорий. Это влияние объясняли тем, что архим. Григорий помог единственному сыну архиеп. Митрофана выбраться из Советской России. По характеристике газеты "Великая Россия", архим. Григорий был "известный спекулянт по вину и сахару, предавший своего друга, прот. Восторгова и миссионера Варжанского". Это же я слышал от митр. Платона и Таврического архиеп. Димитрия. Некоторое время архим. Григорий служил в армии, под моим начальством.

Я вынес убеждение, что это человек низкий, нахальный, продажный, беспринципный. В данное время {331} он занимал должность ректора Донской Духовной семинарии. В начале марта архим. Григорий лебезил передо мной, надеясь при моей помощи устроить какие-то свои делишки, и тогда он доказывал архиеп. Митрофану необходимость совещания. Когда же поддержки с моей стороны в устройстве его дел он не встретил, он сразу стал противником совещания.

После Пасхи архиеп. Митрофан известил ген. Деникина, что на Фоминой неделе совещание не может быть созвано, так как в Новочеркасске свирепствует тиф и нет свободных помещений для членов совещания, и просил отложить созыв совещания на неопределенное время. Всё мое начинание, казалось, рухнуло, но случай поправил дело.

Пала Одесса. Вслед за этим потянулись в Екатеринодар архиереи, спасая животы свои. Приехал Одесский митр. Платон, а раньше его - Димитрий Таврический, Агапит Екатеринославский и, пытавшийся пробраться на восток, Гавриил Челябинский. Решив использовать присутствие митр. Платона, я пригласил его на одно из заседаний Церковно-просветительного Отдела Совета Государственного Объединения.