Николай Пирогов - Из Дневника старого врача

Читать онлайн «Из Дневника старого врача». Страница 6

Автор Николай Пирогов

Так некоторые впечатления почему-то делаются неизгладимыми и выделяются ярко на фоне памяти. Сколько раз атомы моего мозга заменялись, чрез обмен веществ, новыми, и всякий Раз передавали этим новым прежние впечатления, то-есть прежние свои сотрясения.

Из рисунков читанных книг остались у меня в памяти, кроме карикатурных фигур, по которым я учился азбуке, всего более изображения животных, растений и разных национальных типов из "Зрелища вселенной", "Детского музея" и Палласова "Путешествия по России", (Палласово "Путешествие" -и "Путешествие по разным провинциям Российского государства" (2 тома, СПб., 1773 и 1788 гг.; 1-я часть издана вторично в 1809г.) знаменитого натуралиста, русского академика П.-С. Палласа (1741-1811). Описанное здесь путешествие Паллас совершил в 1768-1773 гг. В книге отражены глубокие, энциклопедические познания автора.

Книга профессора математики и кавалера Н. Г. Курганова (17251796)-знаменитый в летописях русской литературы 2-й половины XVIII и начала XIX в. "Письмовник, содержащий в себе науку российского языка со многим присовокуплением разного учебного и полезно-забавного вещесловия". 1-е издание вышло в 1769 г. под названием, характеризующим комментируемые слова П.: "Российская универсальная грамматика или вообще письмословие, предлагающее легчайший способ основательного учения русскому языку, с седьмью присовокуплениями разных учебных и полезнозабавных -вещей". В числе "присовокуплений" были:

"русские пословицы", "краткие замысловатые повести", "различные шутки", "загадки", "всеобщий чертеж наук и художеств" и т. п. Всех изданий было 18; каждое новое выходило в переработанном виде, с дополнениями. Содержание "Письмовника" переписывалось в тетрадки, распространялось в устной передаче, служило научному развитию читателей, воспитывало в них патриотизм, возбуждало интерес к народной поэзии.

"Повести" Авг. Коцебу - одна из многочисленных книг этого типичного представителя мещанской литературы описываемого в дневнике времени, наводнивших Россию в начале XIX в. ) бережно сохранявшегося у отца в двух больших томах в кожаном переплете; из него всего отчетливее помню лопаря, самоеда и нагую чукотскую бабу. Очень рано попались мне также в руки отцовский же Курганова "Письмовник", из коего на всю жизнь остались в памяти разные смешные анекдоты, остроты и прибаутки; помню и еще одну книгу: "Повести Коцебу" и особливо одну из них "Плащ и парик". Басни Крылова во время моего первого детства не были еще в ходу; к нам приходил какой-то знакомый господин, читавший их очень хорошо; детей не заставляли еще заучивать их ex officio (Обязательно) и я proprio motu (По собственному побуждению) выучил наизусть "Квартет", мне очень нравившийся,- и особливо с басом Мишенька,- "Демьянову уху", "Тришкин кафтан"; как видно, нравились мне наиболее юмористические.

Из других стихотворений я довольно рано, когда был еще лет девяти, познакомился с "Людмилою и Светланою" Жуковского (Баллады В.А. Жуковского: "Людмила" (1808) и "Светлана" (1812), декламировал, к большому удовольствию домашних слушателей, с некоторого рода пафосом и разными жестами; несколько позже узнал и старика с щетинистой брадой, блестящими глазами; но страшно боялся встречи с ним в темной комнате, и бегом, зажмуря глаза, проходил чрез нее.

Первый роман, попавшийся мне в руки на 1-м году моей жизни, был "Фанфан и Лолотта" Дюкре-Дюмениля, и я помню, что не одна фабула романа завлекла меня, а образ Лолотты. ("Лолотта и Фанфан, или приключения двух младенцев, оставленных на необитаемом острове. Английское сочинение Г. Д. М. Части I-IV. Изд. 4-е. Перевод с французского. Москва. В губ. типографии у А. Решетникова. 1804 г." (1886 стр.)-сильно распространенный в конце XVIII и начале XIX в. роман популярного франц. писателя Ф.-Ж. Дюкрэ-Дюмениля (1761-1819), автора многих "нравоучительных" сочинений.)

Должно быть, заговорили рано развившиеся половые инстинкты.

Первый учитель дан был мне на девятом году жизни; до того времени я был самоучка при помощи матери и сестер, весьма ограниченной, впрочем, по собственному их признанию.

Странно, что я помню довольно ясно занятия грамотою и чтением, но совсем не помню, когда и как научился писать.

К чести нашей домашней педагогии я должен сказать, что занятия с первым моим учителем начались с отечественного языка; звуков иностранного языка я почти не слыхал до восьми лет; как впросонках вспоминаю только напев какой-то немецкой песни, и мне сказывали сестры, что один, вхожий в наш дом, немец, иногда брал меня на руки и няньчил, припевая что-то по-своему.

Появление в доме первого учителя совпадает у меня с воспоминанием о рождении в Москве нашего нынешнего государя, ( Александр II родился в 1818 г.) а это воспоминание совпадает, в свою очередь, с другим, а именно - с путешествием всей семьи к Троице (т. е. в Троицко-Сергиевскую лавру), во время которого, при ночлеге, в селе Больших Мытищах, что-то говорилось о кормилице новорожденного.

Судя по этому, нужно думать, что мои первые занятия с учителем начались в 1811 году. Я помню довольно живо молодого, красивого человека, как мне сказывали потом - студента, и помню не столько весь его облик, сколько одни румяные щеки и улыбку на лице. Вероятно, этот господин, назначенный мне в учителя, был не семинарист. Это я заключаю из того, что он очень любил накрахмаленное белье, а об этой склонности я узнал от моей старой няни, нередко сетовавшей на большой расход крахмала; и, действительно, его румяные щеки представляются мне и до сих пор не иначе, как в связи с туго накрахмаленными, стоячими воротничками рубашки. Но есть основание думать, что семинарское образование не было чуждо моему наставнику: это его склонность к сочинению поздравительных рацей; одну из них он заставил меня выучить для поздравления отца с днем рождества Христова; первое четверостишие я еще и теперь помню:

Зарею утренней, румяной,

Лишь только показался

(это, кажется, моя позднейшая поправка; в тексте было: "разливался").

В одежде солнечной, багряной

Направил ангел свой полет.

(Отсюда возник первый юношеский опыт П. в литературе - "Посвящение всех моих трудов Родителю", рукописный сборник, опубликованный мною в "Известиях Академии наук" (1916). В этом "Посвящении" отразилось, главным образом, содержание журнала "Детское чтение". Отражены в опыте П. и другие произведения Карамзина, с которыми молодой автор был знаком по собранию его сочинений (1-е изд.-М., 1803; 2-е - М., 1814; 3-е - М. 1820). Так, помещенный в "Посвящении" очерк П. "Главные мысли из философской оды г. Карамзина под названием "К Милости" является конспектом знаменитой оды (1792 г. "Доколе гражданин покойно, без страха может засыпать, и всем твоим подвластным вольно по мыслям жизнь располагать..."). Характерно для определения степени умственного развития, литературной начитанности и политического понимания 14-летнего П. его знакомство с "Перепискою" Екатерины II. Из книжки, в которой напечатаны письма к разным административным лицам о запрещении разорительной для дворянства карточной игры, о сокращении излишней роскоши и т. п., П. выбрал в свой сборник письмо к знаменитому врачу и философу И. Г. Циммерману (1728-1795). "Если бы люди всегда слушались ума и добродетели, то им не надобно бы было нас",- писала, между прочим, русская императрица, кокетничая перед западноевропейским ученым своим либерализмом (стр. 32). Сборник П. состоит из двух частей. В 1-й-"Собственные сочинения". Среди них: рассуждение о вреде праздности; о любви к истине; о бесполезности всегдашнего уединения; о том, что человек, обремененный страстями, не думает, как бы обогатить свой разум полезными сведениями; о должности всякого человека приносить Отечеству пользу; о пользе наук и т. п. Имеются в этом отделе стихи, подобные тем, которые приведены в воспоминаниях П. Во 2-й части сборника - "Переводы".

Среди них: разговор Демокрита и Гераклита, отрывки из Фенелона, Бэкона и др. авторов.)

Кроме воспоминаний о щеках, улыбке, воротничках и этих стихах моего первого учителя, мне остались почему-то памятны и его белые, с тоненькими синенькими полосками, панталоны. Все эти атрибуты у меня как-то слились в памяти с понятием о частях речи, полученным мною в первый раз от обладателя щек, улыбки, воротничков, панталон и сочинителя первой же и едва ли не единственной произнесенной мною рацеи. От него же я научился и латинской грамоте.

Помню и второго моего учителя, также студента, но не университетского, а московской Медико-хирургической академии, низенького и невзрачного; при нем я уже читал и переводил что-то из латинской хрестоматии Кошанского (H. Ф. Кошанский (1785-1831)-учитель А. С. Пушкина в Царскосельском лицее, автор широко распространенных руководств к российской и латинской словесности.); от этих переводов уцелело в памяти только одно: Universum (или universus mundusхорошо не помню) distribuitur in duas partes: coelum et terram. (Вселенная делится на две части: небо и землю.)

На уроках, мне кажется, он занимался со мною более разговорами и словесными, а не письменными, переводами, тогда как первый учитель заставлял меня делать тетрадки и писать разборы частей речи. Почему спрашивается - я помню, по прошествии 62 лет, еще довольно ясно читанное и слышанное, и забыл, когда выучился писать, и почти все, что писал; забыл также, когда и как выучился ходить и бегать? [...].